Петр Ильич Чайковский
Мысль о том, что интерес к его музыке, чего Чайковский страстно желал, параллельно с этим возбуждает у широкой публики и интерес к его персоне, была очень тягостна для композитора. «Стоит мне подумать, — писал он фон-Мекк 13 августа 1880 г., — что я на виду у публики… и меня тотчас берет тоска, отвращение и желание даже замолчать навсегда или надолго, чтобы меня оставили в покое». Черты… Читать ещё >
Петр Ильич Чайковский (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Черты меланхолического темперамента с присущими ему переживаниями грусти, склонностью к одиночеству, деликатностью и простотой в общении мы находим в личности Чайковского.
Цитата
Вот как сам Чайковский характеризует себя в письме к Н. Ф. фон-Мекк из Парижа в 1879 г.: «Всю мою жизнь я был мучеником обязательных отношений к людям. По природе я дикарь. Каждое знакомство, каждая новая встреча с человеком незнакомым была для меня всегда источником сильнейших нравственных мук. Мне даже трудно объяснить, в чем сущность этих мук. Быть может, это доведенная до мании застенчивость, быть может, это полнейшее отсутствие потребности в общительности, быть может — ложный страх показаться не тем, что я есть, быть может, неумение без усилия над собой говорить не то, что думаешь (а без этого никакое первое знакомство невозможно), — словом, я не знаю, что это такое, но только пока я по-своему положению не мог избегать встреч, — я с людьми встречался, притворялся, что нахожу в этом удовольствие, по необходимости разыгрывал ту или другую роль (ибо, живя в обществе, нет ни малейшей возможности обойтись без этого), — и невероятно терзался. Повторяю, что об этом пришлось бы рассказывать и говорить ужасно много, и ужасно много смешного. Единственный Бог знает, сколько я страдал от этого. И если теперь я так спокоен, так счастлив, — то это именно потому, что я могу жить, по крайней мере здесь и в деревне, не видя никого, кроме тех, перед которыми я могу быть самим собою. Ни разу в жизни я не сделал ни единого шага, чтобы сделать знакомство с тою или другою интересной личностью. А если это случалось само собою, по необходимости, то я всегда выносил только разочарование, тоску и утомление… Обществом человека можно наслаждаться, по-моему, только тогда, когда вследствие долголетнего общения и взаимности интересов (особенно семейных) можно быть при нем самим собой. Если этого нет, то всякое сообщество есть тягость, и мой нравственный организм такой, что я этой тягости выносить не в силах… Да, я очень счастлив с тех пор, как могу прятаться в своей норке и быть всегда самим собою; с тех пор, как книги, ноты составляют мое всегдашнее и почти исключительное общество. Что касается собственно знакомства со знаменитыми людьми, то я еще прибавлю, что по опыту додумался до следующей истины: их книги, их ноты — гораздо интереснее их самих»[1].
Чайковский сторонился публичных выступлений, никогда не выступал на публике как пианист, в течение долгих лет не мог заставить себя выйти к дирижерскому пульту и только к концу жизни, после смерти А. Г. Рубинштейна, бывшего бессменным дирижером его произведений, вынужден был это сделать. Поначалу дебюты были не совсем удачны, но, в конце концов, Чайковский приобрел необходимый опыт публичных выступлений, сумел побороть природную робость и застенчивость и добиться блестящего дирижирования своими собственными произведениями.
Мысль о том, что интерес к его музыке, чего Чайковский страстно желал, параллельно с этим возбуждает у широкой публики и интерес к его персоне, была очень тягостна для композитора. «Стоит мне подумать, — писал он фон-Мекк 13 августа 1880 г., — что я на виду у публики… и меня тотчас берет тоска, отвращение и желание даже замолчать навсегда или надолго, чтобы меня оставили в покое»[2].
Бывая за границей, Чайковский тяжело мучился из-за того, что его постоянно одолевали приглашениями на завтраки, обеды и ужины, и он никогда не мог оставаться наедине. Вследствие этого он чувствовал, по его собственным словам, такую усталость и тоску, что нередко, придя домой, плакал как маленький ребенок. «В тоске, которая гнетет меня, есть что-то болезненное, жгучее и в высшей степени мучительное»[3].
Как эта манера и стиль поведения не похожи на поведение Листа, который чувствовал себя в большом обществе как рыба в воде и нисколько им не тяготился!
К интровертированности Чайковского и его склонности к меланхолии надо добавить и его необычайную эмоциональную впечатлительность, которая проявлялась в частых слезах и чувствах умиления при чтении художественной литературы. Чайковский искренне сопереживал героям художественных произведений, мог плакать над страницами произведений Шекспира, Толстого, Г. Мопассана, Пушкина, Ч. Диккенса. Его живо волновали природа Италии и художественные галереи, которые он посещал, отмечая, однако, что в день надо бы просматривать не более двух художественных картин — иначе это было бы для него чрезмерно утомительным. Все это говорит о наличии меланхолического темперамента с сопутствующими ему быстрой утомляемостью, склонностью к уединению, общению с природой, книгой и миром собственных переживаний.