Диалектика абстрактной и реальной возможности в философии Г. В. Ф. Гегеля и проблемы теории исторического события

Диалектика абстрактной и реальной возможности в философии Г. В. Ф. Гегеля и проблемы теории исторического события.

Ерёменко А.М.

Приоритет динамики над статикой является одной из наиболее существенных характеристик современного социума. Современная социология отказывается от дихотомии социальной статики и динамики, стремясь «сосредоточить внимание на всепроникающих динамических качествах социальной реальности» [16,с.25]. Процессуальность стала пониматься как необходимая и существенная характеристика общества, как его подлинная онтологическая основа. Было признано, что обществовообще не существует и не может существовать в неизменном (то есть, в бессобытийном) состоянии [16,с.26].

В контексте проблематики комплекса современных социальных наук особую актуальность приобретает разработка философских оснований теории исторического события. В поиске таких оснований мы предполагаем обратиться к классике. Это не означает, что мы собираемся игнорировать неклассическую и постнеклассическую парадигмы, тем более, что именно в рамках этих парадигм понятие «событие» приобрело категориальный статус. Мы хотим показать, что богатейший потенциал классического мировоззрения далеко не исчерпан как в целом, так и в сфере социальной философии и философии истории. Целью настоящей статьи будет обоснование возможности принципиально нового понимания сущности события в свете гегелевской диалектики абстрактной и реальной возможности.

Подчёркивание спекулятивного характера гегелевской философии истории является общим местом современного философского дискурса. Практически все исследователи философского наследия великого немецкого классика обращают на это внимание [1;10;11;13;14]. Мы полагаем, что спекулятивность гегелевского осмысления истории несколько преувеличена, но у нас нет ни возможности, ни желания вдаваться в полемику по этому вопросу. Специфика разрабатываемого нами подхода к истории побуждает нас черпать релевантные для нашей концепции идеи не столько из философии истории Гегеля, сколько из «Науки логики».

Наиболее простым и широким по объёму будет определение события как реализации определённой возможности. Также событие зачастую понимается как акт проявления какой-либо сущности. Также довольно простым и очевидным определением понятия события будет: «событие есть существенное изменение какого-либо объекта или системы». В теории относительности понятие «точечного события» является одним из основных понятий и определяется как «нечто, происходящее в данной точке пространства в данный момент времени» [15,с.508]. Если мы скажем, что историческое событие есть нечто, происходящее в данном локусе социальной реальности в данный момент исторического времени, то мы получим, так сказать, в первом приближении определение понятия исторического события.

Историческое событие есть изменение существующих социальных условий, являющееся результатом действий, совершаемых индивидом или социальной группой, и обладающее относительной самостоятельностью в системе событий, целостностью и значимостью для хода исторического процесса.

Разумеется, здесь возникает вопрос об определении критериев самостоятельности, целостности и значимости исторических событий. Отнюдь не отрицая теоретической и методологической важности этого вопроса, мы не можем в рамках данной статьи развернуть наш вариант ответа. Считаем необходимым указать лишь на то, что трудность задачи не означает её неразрешимости: по нашему мнению, в принципе возможно достаточно чёткое определение критериев самостоятельности, целостности и значимости событий.

С целью нахождения принципа обобщения и упорядочивания многообразия событий во всемирно-историческом процессе мы ввели в научный оборот понятие «событема» [8]. Событема есть возможность событий определённого типа. Событема есть виртуальная «ячейка» для событий того или иного типа. Событема есть, своего рода, эйдос единичных событий.

Несомненно, что концепт событемы, равно как и теоретикометодологическая установка, исходя из которой мы сконструировали данный концепт, находится в непримиримом противоречии с основной интенцией осмысления истории как историками и философами, так и всеми представителями гуманитарного знания. Мы имеем в виду убеждение об абсолютной единичности, неповторимости и уникальности исторических деятелей и исторических событий. Это убеждение приобрело статус аксиомы. В наиболее явном и, так сказать, классическом виде эта аксиома выражена в работах В. Виндельбанда и Г. Риккерта.

Возьмём на себя смелость заявить, что мы не считаем положение об уникальности исторических деятелей и событий аксиоматически верным; более того: мы убеждены в его ложности. Аргументацию в пользу данного тезиса мы также не имеем возможности здесь развёртывать. Интересующихся нашей аргументацией отсылаем к указанной работе [8]. Здесь мы хотим развернуть контрвозражение на одно весьма сильное возражение, направленное против понятия событемы.

Выше мы признали наиболее простым и, так сказать, наиболее общим определением события определение его как точки или момента перехода возможного в действительное. Исходя из этого, создаётся впечатление, что предлагаемое нами понятие событемы можно подвергнуть уничтожающей критике. Событема определяется нами как виртуальная ячейка или, попросту, как возможность событий определённого типа. Ho событие само есть реализация определённой возможности. Получается, что событема есть возможность возможности, точнее, возможность реализации возможности, а это есть умножение сущностей сверх необходимости.

Попытаемся ответить на это возражение, отталкиваясь от некоторых положений гегелевского учения о возможности. В «Большой логике» Г. Гегель различает формальную и реальную возможность, в «Малой логике» — абстрактную и реальную возможность. Думается, в данном контексте можно отождествить формальную и абстрактную возможность, поскольку формальная возможность понимается Гегелем как абстрактное тождество с собой, предполагающее, что нечто не противоречит себе [5,с.611;7,с.315]. Исходя из этого, мы в дальнейшем будем говорить об абстрактной возможности и опираться, в основном, на «Малую логику».

Итак, абстрактная возможность есть форма тождества с собой. В этом смысле возможно всякое содержание, которое не противоречит себе в самом себе, вплоть до нелепостей, наподобие того, что в принципе возможно, что турецкий султан сделается римским папой [7,с.315—316].

По мнению М. Булатова, Г. Гегель понимает возможность «как единство внутреннего и внешнего с перевесом первого. Это внешнее во внутреннем…» [ 1, с.206]. Реальная возможность является результатом опосредования друг другом абстрактной возможности и непосредственной действительности. Она есть самопереведение внутреннего во внешнее и внешнего во внутреннее через деятельность [7,с.321−322]. Понятие деятельности весьма значимо в данном контексте. Как полагает Булатов, «Гегель прямо вводит деятельность в структуру действительности как связующее начало её как целого» [ 1, с.203—204]. Реальная возможность представляет собой как бы полноту условий, необходимую для появления предмета. «Когда все условия имеются налицо, предмет необходимо должен стать действительным…» [7,с.322;5,с.612].

Понятие деятельности является весьма значимым в гегелевском дискурсе. Принцип духа, взятый «в себе», является пока лишь чем-то внутренним, всеобщим и отвлечённым, которое как таковое «не вполне действительно». «То, что есть в себе, есть возможность, способность, HO оно ещё не вышло из своего внутреннего состояния, ещё не стало существующим. Для того чтобы оно стало действительным, должен присоединяться второй момент, а именно обнаружение в действии, осуществление, а его принципом является воля, деятельность человека вообще» [4,с.75].

Диалектика действия подчиняется закону взаимного движения субъекта к субстанции и субстанции к субъекту. Дуализм «несчастного сознания», заключающийся в разорванности непосредственной субъективности и предметной реальности за пределами сознания, снимается действием, в понятии которого заключено «единство предметного и для-себя-бытия» [10,с. 120—121]. «Это отношение к действительности есть процесс изменения или действование> [6,с. 118]. He только возможность, но и деятельность являются моментами действительности в широком смысле слова. «Пассивная действительность» может быть снята деятельностью только потому, что «неизменная сущность» действительности «сама снимает её» [6,с.118].

В этом плане чрезвычайно интересно описание Гегелем процесса опосредования возможностью и действительностью друг друга. Когда мы рассматриваем условия существования некоторой вещи, то мы должны видеть в них как непосредственное, так и существенное. Непосредственное есть «надломленная в себе, конечная действительность, назначение которой — быть поглощённой» [7,с.321]. Ho существенность «как голая возможность» также должна быть снята. «Как снятая возможность она есть возникновение новой действительности, предпосылкой которой была первая непосредственная действительность» [7,с.321]. В непосредственной действительности заключён «зародыш» другого. Это другое как возможность снимает себя, превращаясь в действительность. «Эта новая действительность, которая таким образом рождается, есть подлинно внутреннее непосредственной действительности, и оно пожирает последнюю» [7,с.321]. Таким образом из условий в процессе взаимного опосредования абстрактной возможности и непосредственной действительности возникает «совершенно другая форма вещей», сами же условия при этом, так сказать, гибнут. «Условия, которые жертвуют собой, идут к основанию и поглощаются, сливаются в другой действительности лишь с самими собой» [7,с.321].

Г. Гегель говорит здесь об условиях. С нашей же точки зрения, он, по сути, описывает переход событий в условия и условий в события. «Возникновение новой действительности» осуществляется путём событийствования. Ta «деятельность», о которой говорит Гегель как о «самопереведении внутреннего во внешнее и внешнего во внутреннее» [7,с.322], в человеческой истории приобретает форму событийствования.

Попутно отметим, что мировоззрению Г. Гегеля чужды потенциалистские мотивы. В обеих «Логиках» просматривается приоритет действительного над возможным. Интересно, что словоупотребление Гегеля в тех местах текста, где он характеризует возможность, зачастую приобретает эмоционально отрицательные коннотации: возможность есть «абстрактная и несущественная существенность»; она есть «более бедное и ограниченное определение» по сравнению с действительностью; возможное есть «лишь возможное». Интересно, что Гегель «предостерегает» историков против употребления категории «возможность», поскольку она «уже сама по себе неистинна» [7,с.315].

Впрочем, всегда следует соблюдать осторожность при оценке гегелевских «предпочтений». Однозначность не соответствует духу гегелевского мышления, и однозначная интерпретация тех или иных гегелевских положений оказывается несколько поверхностной. Ж. Валь, описывая вечный круговорот «за» и «против», характерный для гегелевского мышления, определяет его как «непрестанную иронию» [2,с.10−111. «Любое понятие становится „истинным“, лишь углубляясь в само себя, и углубляется, лишь охватывая свою противоположность, — пишет Валь. — … Таким образом, мы вынуждены заметить, что не следует изображать излишне схематично то движение от тезиса к антитезису и к синтезу, которое совершается в разуме Гегеля» [2,с.13−14].

Это относится и к диалектике возможного, действительного и необходимого, которую Ж. Ипполит считает «самым ярким образцом диалектики сущности» [9,с.283]. Действительность не находит своего основания в возможности, а сама является собственной возможностью [9,с.283]. «Действительность как Тотальность есть истинный диалектический синтез возможности и действительности, поэтому она представляет собой познанную необходимость» [9,с.284].

Учитывая пояснения выдающихся французских исследователей, высказанную выше мысль о приоритете действительного над возможным в мировоззрении Гегеля следует понимать cum grano sails. Ho всё же мы склонны настаивать на том, что Гегель довольно однозначен в неприятии категории возможности как адекватного концепта для понимания сущности исторического процесса. Считаем необходимым подчеркнуть, что в данном пункте наша позиция расходится с гегелевской: мы полагаем, что категория возможности вполне адекватна и чрезвычайно плодотворна для целей исторического познания. И в целом мы склоняемся к приоритету возможного над действительным.

Возможное не есть небытие. Следовательно, оно есть бытие. В качестве разновидности бытия возможное есть нечто структурированное. Если оно не структурировано, то оно, по сути, есть небытие. Если возможное структурировано, то в нём наличествуют определённые типы, классы, виды, короче говоря, — подструктуры. Тогда логично предположить, что существуют некие возможностные подструктуры бытия человека. В частности, должны существовать общие классы деятельностных возможностей человека в истории. Эти классы возможностей есть простые абстрактные возможности событий. Это довольно бессодержательные возможности: от них «требуется» только пустое абстрактное тождество с собой. Например, в истории возможны (возможны, поскольку, без сомнения, действительны) битвы, революции, открытия, изобретения, переговоры и т. п. Это и есть событемы. Событемы лишены конкретного содержания, их характеристики всецело формальны. Например, битва как элемент более общей событемы войны есть непосредственное вооружённое противоборство достаточно больших групп, совершающееся в достаточно ограниченном пространстве в достаточно ограниченный период времени. Энтелехиальную целостность битве придаёт победа/поражение. Сама по себе простая самотождественность битвы как событемы не порождает единичных битв действительной истории. Ho если налицо условия битвы, её вероятность возрастает. При наличии необходимых и достаточных условий битва происходит. Когда налицо все условия, событие становится неминуемым, то есть, необходимым. С этой точки зрения, условия, по-видимому, будут соответствовать реальной возможности, а само событие, как и определялось ранее, — переходу возможного в действительное, реализации возможности. Таким образом, событема, действительно, есть возможность возможности: событема есть абстрактная возможность реальной возможности события. Абстрактная возможность битвы через складывание условий и через деятельность актантов переходит в реальность единичной битвы. И то же самое — относительно всех прочих видов событий.

Здесь обнаруживаются точки соприкосновения с учением Г. Гегеля. Согласно немецкому классику, реальная возможность в конечном счёте обнаруживает себя как необходимость. Реальная возможность и необходимость различны «лишь по видимости»; поскольку реальная возможность содержит в качестве момента действительность, она «уже сама есть необходимость». «Вот почему-то, что реально возможно, уже не может быть иным; при таких-то условиях и обстоятельствах не может последовать нечто иное» [5,с.614].

Некоторое сходство событемного описания истории с гегелевским подходом просматривается также в следующей методологической позиции. Исследователи философии истории Гегеля обычно подчёркивают объективизм его концепции и вытекающую из него неприязнь к морализированию. Дистанцирование Гегеля от моральных оценок исторических деятелей вызывает упрёки в «императорском», «цезаристском», «чингисхановском» характере его философии (X. Ортега-и-Гассет). На наш взгляд, адекватный ответ на эти упрёки даёт М. Кисель: «Гегелевская позиция не „императорская“, она скорее олимпийски-созерцательная, обозревающая историческое прошлое с такой огромной высоты, которая позволяет охватить весь путь человечества одновременно и сразу» [ 10, с. 128].

Вообще-то говоря, претензии Гегеля в данном случае, как обычно, чрезмерно велики. Человеческому разуму неподвластно «охватить весь путь человечества одновременно и сразу» — это подвластно лишь разуму божественному. Ho интенция Гегеля нам близка и понятна. Событемный подход есть максимально объективистский подход к истории, и он также предполагает дистанцирование от моральных оценок. Событема синтезирует в себе всё множество единичных событий соответствующего типа, и в этом смысле событемное вг/дение истории предполагает «воспарение» над конкретикой потока единичных событий. Co всей возможной настойчивостью мы хотели бы подчеркнуть, что событема является объективной фигурой исторического процесса. Событема есть фигура не сознания, а действия. Могут сказать: «Ho если действие зависит от сознания. То событема всё же опосредованно оказывается структурой сознания, а, следовательно, так или иначе субъективной фигурой». Мы можем согласиться с тем, что в событеме есть субъективный момент, но именно как момент. Здесь наш подход оказывается квазимарксистским. Подобно тому, как в марксизме считается, что в человеческих действиях есть объективная, то есть не зависящая от воли и сознания человека составляющая, которая обусловлена закономерностями устройства социального базиса, так и мы полагаем, что в человеческих действиях есть не зависящая от человека составляющая, обусловленная структурой событемы. Существуют чистые формы осуществления человеком исторических событий, и эти формы не зависят от воли и сознания человека.

Ко всему прочему, обращение к новаторству Гегеля в сфере философской терминологии может предоставить дополнительные аргументы в пользу целесообразности введения в философско-исторический дискурс неологизма «событема». Наряду со словом Geschichte, в немецком языке есть слово Geschichtlichkeit. Эволюция смысловых оттенков последнего обстоятельно прослежена в работах JI. Рентге-Финка [18] и Г. Бауэра [17]. Честь придания слову Geschichtlichkeit философского смысла принадлежит Г. Гегелю. В «Лекциях по истории философии» немецкий классик говорит о «свободной, прекрасной историчности» древнегреческого мировоззрения [3,с. 187]. Мы видим, что Geschichtlichkeit переводится как «историчность». П. Рикёр отмечает, что при переводе данного термина в текстах М. Хайдеггера обычно используют слово «историальность» [12,с.515]. Ho если мы примем во внимание, что в немецком языке Geschichte означает не просто историю, а именно событийную историю, историю в аспекте онтологической событийности, то, думается, что перевод Geschichtlichkeit как «событема» или «событемность» не будет оценен как экстравагантный. Более того, мы полагаем, что такой перевод был бы вполне уместным, поскольку высветил бы эйдетические коннотации, присущие слову Geschichtlichkeit. Вводя в русский язык слово «событема», мы производим обогащение философской терминологии, подобное тому, которое осуществил Г. Гегель для немецкой философской традиции.

На основе проведенного анализа можно сделать вывод, что в учении Г. Гегеля содержится богатейший методологический и эвристический потенциал для философского осмысления структуры и сущности социально-исторической реальности. Предложенное нами понятие «событема» может быть выведено из гегелевской диалектики абстрактной и реальной возможности. Дальнейшая разработка событемного вг/дения истории откроет перспективу структурно-смыслового упорядочивания огромного многообразия единичных событий.

Список використаних джерел

социум гегелевский учение возможность.

• 1. Булатов М. А. Немецкая классическая философия. В 2-х частях. Часть П. Гегель. Фейербах. — К.: Стилос, 2006. — 544 с.
• 2. Валь Ж. Несчастное сознание в философии Гегеля. — СПб.: «Владимир Даль», 2006, — 333 с.
• 3. Гегель Г. В. Ф. Лекции по истории философии: кн. 1 / Г. В. Ф. Гегель. — Спб.: «Наука», 2006. — 350 с. — (Слово о сущем).
• 4. Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии истории. СПб.: «Наука»
• 5. Гегель Г. В. Ф. Наука логики. — М.: «Мысль», 1999. — 1072 с. — (Классическая философская мысль).
• 6. Гегель Г. В. Ф. Феноменология Духа / Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Т. 4, — М.: ИФ АН СССР, 1959. — 440 с.
• 7. Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. — М.: «Мысль», 1974. — 452 с. — (Филос. наследие).
• 8. Ерёменко А. М. История как событийность: В 2-х т. Т. 1. — Луганск: РИО ЛАВД, 2005. — 544 с.
• 9. Ипполит Ж. Логика и существование. Очерк логики Гегеля. — СПб.: «Владимир Даль», 2006. — 320 с.
• 10. Киссель М. А. Гегель и современный мир, — Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1982. — 152 с.
• 11. Малинин В. А. Диалектика Гегеля и антигегельянство. — М.: «Мысль», 1983. — 240 с.
• 12. Рикёр П. Память, история, забвение / П. Рикёр; [пер. с фр.: И. И. Блауберг и др.] - М.: Изд-во гуманит. лит., 2004. — (Французская философия XX века). — 725 с.
• 13. Руткевич А. М. Немецкая философия во Франции: Койре о Гегеле // История философии. Вып. 8. — М.: ИФ РАН, 2001. — С.3−28.
• 14. Сумин О. Гегель как судьба России, — Краснодар: ПКГОО «Глагол» 364 с.
• 15. Физический энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров. — М.: Сов. энцикл., 1983. — 928 с.
• 16. Штомпка П. Социология социальных изменений / П. Штомпка; пер. с англ. [А. С. Дмитриева] под ред. В. А. Ядова; Ин-т «Открытое общество». — М.: Аспект-Пресс, 1996. — 414 с.
• 17. Bauer G. Geschichtlichkeit: Wege und Iri-Wege eines Begriffs / G. Bauer. — Berlin: De Gruyter, 1963.
• 18. Renthe-Fink L. von. Geschichtlichkeit: ihr terminologischer und begrifflicher Ursprung bei Hegel, Haym, Dilthey und Yorck / L. von Renthe-Fink. — Gottingen, Vendenhoeck und Ruprecht, 1964. — 153 p.