Постмодернистская трактовка проблемы социальности

ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ ТРАКТОВКА ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОСТИ

Противоречивые тенденции развития общества в последней четверти ХХ века, отражающие взаимопереплетенность процессов индивидуализации сознания и деятельности социальных субъектов с процессами усиления их взаимозависимости как на локальном, так и на глобальном уровнях, на фоне интенсивной трансформации социальных структур породили новую философско-культурную ориентацию на изъятие «метанарративного механизма легитимации» (Ж.-Ф. Лиотар) предшествующей эпохи, который базировался на идее прогресса, устойчивых ценностных ориентациях, универсальности знаний, воспевания индустриально-технического развития, призванного обеспечить освобождение человечества от тягот повседневного труда. Мыслители, выступавшие с критикой общества модерного типа и выделившие черты зарождавшейся постсовременности, акцентировали внимание на фрагментарности, неустойчивости современной социальной жизни, концептуализировали кризис как норму функционирования общества, стали использовать такие понятия, как «событие», «совместность», «телесность», «сингулярность» и т. п., способствующие преодолению ограниченности бинарных оппозиций. Они же высказали сомнение в реальности социальности, что способствовало возрождению дискуссий о социологии как самостоятельной науке.

Постмодернизм не является единой социально-философской теорией: между своеобразными постмодернистскими концепциями имеются значительные различия, что затрудняет любые обобщения. Западные мыслители сравнивают постмодернизм с зонтиком, который «покрывает» (охватывает) разнообразные варианты критики модернистского взгляда на общество [1, с. 498]. Поскольку некоторые авторы высказывают мысль о том, что постмодернизм является определённым состоянием, характерным для представителей различных эпох, например, постмодернистский характер приписывается творчеству Г. Зиммеля и Ч. Р. Миллза [2, с.542−543], возникает вопрос о том, правомерно ли анализировать постмодернизм в парадигмальном измерении или можно говорить лишь о постмодернистском дискурсе. Анализ последних исследований и публикаций. В современной научной литературе характеристика постмодернистских концепций осуществляется преимущественно в социально-философских исследованиях, в частности в работах Н. С. Автономовой, С. Н. Зенкина, В. Л. Иноземцева, Е. А. Самарской, Л. Г. Судас и др. Наибольшее внимание авторы уделяют проблеме переосмысления представителями постмодернизма методологических оснований исследования современного мира в связи с глубокими социетальными изменениями, позволяющими говорить о формировании принципиально нового общества «постмодерного» типа. В рамках социологии специальное внимание анализу социальных теорий постмодернизма уделили С. Лэш, Ю. А. Комелев, Н. Л. Полякова. Особенности трактовки собственно проблемы социальности представителями постмодернизма, и в первую очередь Ж. Бодрийяром, рассматриваются в работах В. Ф. Бурлачука, В. Н. Фурса и Э. О. Леонтьевой.

При этом В. Бурлачука и В. Фурса интересует не столько специфика концептуализации социальной реальности в постмодернизме по сравнению с предшествующими теориями, сколько судьбы социологии как самостоятельной науки и социальной теории в целом в контексте утверждений Ж. Бодрийяра о конце социального и симуляционном характере социальной реальности [3, 4].

В работе Э. Леонтьевой постмодернистское видение социальной реальности в сравнении с классическим и феноменологическим трактовками характеризуется на основании отношения мыслителей к ней как к виртуальной реальности [5].

Вместе с тем, нам представляется необходимым рассмотреть данный вопрос в контексте анализа метапарадигмальных подходов к концептуализации социальной реальности в рамках социологической науки, рассмотренных в предшествующих статьях автора, которые опубликованы в «Вестнике ХНУ им. В. Н. Каразина» и в «Вестнике Международного Славянского университета». Данный контекст предполагает освещение специфики понимания учёными характера объекта исследования, его взаимосвязи с субъектом познания, выделение конституентов социальности и свойств социальности, которые выполняют роль «стягивания» разнообразных социальных отношений, не позволяющего обществу распасться.

Автор ставит перед собой цель проанализировать специфику концептуализации социальной реальности теоретиками постмодернизма ХХ-ХХІ вв. и на этой основе определить, в рамки какой социологической метапарадигмы она вписывается.

Во второй половине ХХ века сформирован новый образ социальной реальности, который не представлен в виде однозначной и законченной модели и не существующий, по мнению его авторов, вне и помимо текста. Развивался такой образ в работах представителей постмодернистского направления в философии, в частности в концепциях знания-власти М. Фуко, «кризиса метарассказов» Ж. Ф. Лиотара, деконструкции Ж Деррида, «конца социального» и общества потребления Ж. Бодрийяра, «субъекта в процессе» Ю. Кристевой. К постмодернистам в социологии относят и З. Баумана, который, вместе с тем, видит односторонность постмодернистского взгляда на современное общество и характеризует постмодернизм как «одно из многих возможных толкований постсовременной реальности», выражающее «кастовый опыт глобалистов», но не учитывающее иные разновидности опыта как «неотъемлемой части постсовременного пейзажа» [6, с.142−143].

В основу концепций представителей постмодернизма положен принцип дискредитации тотальности, целостности, системной организованности и структурной упорядоченности мира вообще и социального мира в частности, что характерно для неклассической парадигмы научной рациональности. Любое целое, утверждают постмодернисты, принципиально не завершено, оно всегда предполагает различные варианты дополнительности, находящиеся за рамками данной целостности. В игре нет центра, «возможны бесконечные подстановки в замкнутости конечного множества», что и делает бесполезным и невозможным целостный анализ общественной жизни [7, с.364]. Как и в феноменологии, в постмодернизме не обозначается чёткая граница между субъектом познания и субъектом действия, эта граница всегда проницаема.

Если модернистская социальная теория сконцентрирована на поиске фундаментальных оснований совместного бытия социальных субъектов, то постмодернистское мышление отвергает эти поиски оснований и в характеристике общества новой эпохи, в написании «истории настоящего» (М. Фуко) склоняется к релятивизму и иррационализму. Постмодернисты рассматривают современное общество как общество поливариантное, для которого характерна потеря целостности и единства. В нём господствуют не догмы, а дискурс, а индивиды уже не действуют на основе ожиданий и надежд, они руководствуются, в первую очередь, прагматическим расчётом.

Методологическим истоком постмодернизма явился французский структурализм 60−70-х годов ХХ в. (современный постструктурализм многими авторами относится к разновидности постмодернизма), пытавшийся отыскать сущностные, устойчивые в каждый данный момент соотношения элементов социального, независимые от субъективных факторов. Идеальной моделью такого объекта для структуралистов явился язык как структурированное образование, отражающий коллективное бессознательное, при функционировании которого все субъективные факторы элиминируются. Корни собственно социологии постмодерна З. Бауман усматривает в этнометодологии Г. Гарфинкеля, стремящегося раскрыть хрупкость и неустойчивость социальной реальности, её «чисто» вербальные и конвенциональные основы, её договорный характер. Также на формирование постмодернистского образа социальной реальности оказала эстетическая концепция М. Бахтина, в рамках которой мир рассматривался как вечно меняющаяся текучая данность, где нет границ между верхом и низом, вечностью и сиюминутностью, бытием и небытием. Согласно точке зрения постмодернистов, общество, проявляющееся через тот или иной эмпирический факт, всегда производно от тех дискурсов, которые легитимированы в нём. Любое социальное явление выражено как знание и средством этого выражения являются речевые практики. Более того, знание, по Фуко, порождает власть, управляющую людьми при помощи знания. Языковые игры служат оправданию или же легитимизации поведения людей в обществе, сами знания становятся фрагментом множества языковых игр (Ж.-Ф. Лиотар).

Данный разворот в языковом пространстве начал осуществлять М. Хайдеггер. Согласно его мнению, структуры социальности (сам термин «социальность» Хайдеггер не использует) есть априорные структуры (экзистенциалы) вот-бытия. Другой не конституируется сознательной деятельностью индивида, а задаётся в его бытии изначально. Не существует, по Хайдеггеру, «чистого» от присутствия Других сознания, сознание всегда коррелирует с Другим, человеческое бытие есть со-бытие с Другим. Человек постоянно участвует в со-бытии Другого и Другой соучаствует в его бытии [5, с.64−65]. Постмодернизм обосновывает невозможность независимого индивидуального существования, доказывая, что индивид постоянно и, главным образом, бессознательно обусловливается в процессе своего мышления языковыми структурами. Постмодернисты полагают, что независимо от сознания и воли индивида, через него, поверх его и помимо его проявляются силы, явления и процессы, над которыми он не властен, а потому индивид не может быть объяснительным принципом при исследовании какого-либо «социального целого» [8].

Одной из черт постмодернизма, значимой для понимания особенностей концептуализации его представителями социальной реальности, является признание изменения роли и функций социального субъекта. Реальность субъекта становится проблематичной, ибо нарративно-дискурсивно организованный социум поглощает его. «Если аргументация феноменологии направлена на устранение объективистской установки и на смягчение её более гибкой, интерсубъективной, пишет Э. О. Леонтьева, то методология постмодерна, экстраполируя достижения феноменологии в этом контексте, устраняет и аподиктичность реальности субъекта, сознания, трансцендентального ego (смерть субъекта)» [5, с.80]. Роль субъекта фактически сводится к агентности, когда агент рассматривается как посредник, исполнитель определённых правил, а человеческая единичность к набору качеств, обеспечивающих функционирование социума [там же, с.88]. Но всё же он не исчезает полностью, а рассматривается не как отдельный атом, как, например, в марксистской теории, а процессуально, через коммуникативные действия и взаимодействия.

Э. Леонтьева предлагает назвать образ реальности, описанный в рамках постмодернизма, виртуальным. Виртуальная реальность, по её мнению, представляет интенцию стать реальностью в процессе коммуникации (реальность возможного) [там же, с.80]. В результате появляется множество не сводимых друг к другу реальностей. Социальное пространство дробится на особые автономные «локалы», которые «знают» друг о друге по «следам» («значимом отсутствии»). В связи с этим, можно говорить лишь об очень хрупком и неустойчивом «стягивании» всевозможных коммуникационных взаимодействий индивидов в некое подобие практически невозможного целостного (а в действительно псевдоцелостного, симуляционноцелостного) образования посредством объективированных речевых структур.

Социальность трактуется представителями постмодернизма не как эмпирический факт, не как проект исследователя-одиночки, а как совокупность особым образом организованных дискурсов. Эти дискурсы могут иметь монологический и полилогический характер. Монологичным является современный политико-властный дискурс. Его характер может быть объяснён артикулированным предназначением политики приписывать некую «общую меру» в рамках определённой общности, а основной «общей мерой» выступает язык (Ю. Кристева), преимущественно выступающий в форму больших метарассказов (Ж.-Ф.Лиотар). В этих условиях и мораль является лишь одной из «дисциплинарных технологий», формирующей податливое для господствующего «дискурса» и «вписанное» в него «Я» (М. Фуко). Однако, по мнению Ю Кристевой, в современном обществе в отношениях с политикой формируется новая дискурсивная практика, для которой «…общественный договор и система языка составляют не общую меру, а границу, которую следует держать в поле зрения (а не разрушать её)» [9, с.15].

Конститутивными становятся отношения, связанные с дискурсивными практиками. Это могут быть процедуры рассказывания и языковые игры (Ж.Ф. Лиотар), присвоение дискурсов и контроль над ними (М. Фуко), деконструкция как снятие бинарных оппозиций, исключающие возможность отношений господства и подчинения (Ж. Деррида). Эти дискурсивные практики основываются на кодах культуры, которые управляют её языком, схемами восприятия, обменами, формами выражения и воспроизведения, ценностями, иерархией практик и определяют для каждого человека «.эмпирические порядки, с которыми он будет иметь дело и в которых будет ориентироваться» [10, с.37]. Человек не может находиться вне дискурсивного образа определённой эпохи, различные культурные коды задают поливариантность видов общества. Язык как основополагающий элемент культуры в своей десубъективированной и деидеализированной форме становится границей между объективным и субъективным, а также между символическим и реальным, границей, обеспечивающей их диалектическое взаимодействие [9, с.31].

Социальное пространство перемещается в пространство коммуникативное. Поскольку коммуникация осуществляется при помощи символов, в социальной теории постмодернизма происходит переход от «системы» к «символу» в качестве базовых понятий социологии (С. Лэш). Однако, как отметил Ж. Бодрийяр, символы в современном обществе есть, а символическое исчезло, так как символическое есть особая организующая форма социального взаимодействия. О наличии символического в обществе свидетельствует существование «обратимых» отношений, «цикла даров и встречных даров» [2, с.550], а не «эквивалентных» отношений. Примером таких отношений является «потлач» форма дарения (нерациональное уничтожение всех произведённых племенем запасов). Бодрийяр утверждает, что исчезновение символических отношений как формы связи между людьми связано с процессом накопления, когда вещи и другие ресурсы не растрачиваются в самозабвенном порыве, а становятся предметом накопления (нет дара и «жертвоприношения»).

Чтобы отразить изменения ценностного сознания современного общества Бодрийяр вводит понятие «симулякр», под которым понимает некое подобие отсутствующего объекта, копию, которая не отражает никакой реальный объект, или же «копия» без наличия оригинала (современное серийное производство) [3, с.18]. З. Бауман по этому поводу пишет: «Постепенное и неуклонное развитие технических средств позволило перемещать информацию независимо не только от ее телесных носителей, но и от тех объектов, о которых она информирует; техника освободила „означающее“ от „означаемого“» [11]. Иными словами, современное общество основано на производстве и обмене свободно плавающих «означающих», самореферентных знаков, т. е. слов и имиджей, не имеющих никакой связи с тем, что они означают. Да и сам постмодернизм, говоря словами М. Эпштейна, есть «нега означающих, забывших об означаемых» в условиях, когда «мир означаемой „реальности“ рассеивается, как метафизический сон» [12, с.67].

Исчезновение символического обмена как организующей формы общественной жизни и тотальная её семиотизация ставят под сомнение реальность социальных отношений, что позволяет Ж. Бодрийяру выдвинуть тезис о «конце социальности». По его мнению, если социальность и существует, то, несомненно, пребывает в упадке с конца ХХ века. С одной стороны, функция «социального», связанная с попечением над неинтегрированными группами, «остатками» общества бедными, инвалидами, безработными, институциализируясь, становится всепоглощающей, что приводит к исчезновению исторической и логической определённости «социального», резкому понижению социальной энергетики, поскольку в результате распределения накопленного богатства между всеми снимается социальная напряжённость и возникает невозможность различения добра и зла [13, с.82−89]. С другой стороны, упадок социальности происходит вследствие того, что общество отходит от состояния, основанного на производстве и определяемого экономическими силами, вовлечёнными в обмен материальными благами, и благодаря расцвету различных видов символического порядка, который отдаёт предпочтение не коммуникации как функционально-ролевому взаимодействию, а способам конструирования реальности при помощи масс-медиа. Именно последние не только конструируют образ социального, лишая его какой-либо идентичности, но также нейтрализуют складывающиеся вне влияния СМИ социальные отношения. Главное значение имеют уже не продажа и покупка материальных товаров и услуг, а продажа и покупка знаков и имиджей, имеющих малое отношение к функциональному предназначению товаров и услуг.

Социальное, по сути, становится «симуляцией» масс-медиа и информационных технологий, утрачивает собственную автономию, происходит «деструкция социального». В этих условиях невозможно отличить реальность от спектакля. Распространяемая информация не продуцирует «смысла», не способствует социализации, а наоборот, по словам Бодрийяра, «взрывает социальность». Иначе говоря, социальность поглощается новой культурной логикой масс-медиа. В культуре происходит «катастрофическая» революция, включающая в себя всё более возрастающую пассивность масс. Массы поглощают всё «электричество социальной энергии», поскольку они не ориентированы на идеалы, содержащие «социальность, удерживающую смысл» [там же, с. 6, 13]. Любые смыслы при соприкосновении с массами рассеиваются. При этом, способствуя формированию массы, СМИ постепенно теряют контроль над ней, и сами вынуждены отвечать на её запросы в развлечениях и чудесах. Постмодерное общество как «общество потребления» характеризуется «исчезновением трансцендентности» и в смысле самодовлеющей закрытости повседневности, и в смысле отсутствия рефлексии: человек потребления не в состоянии дистанцироваться от непосредственности своих потребностей. Больше нет зеркала, в котором человек мог бы столкнуться со своим образом, отныне есть только витрины — оптические конструкции потребления, где сам индивид больше не отражается, но абсорбируется в созерцании множественных вещей/знаков, в порядке социальных означающих [4].

В постмодернистском мире, где стираются различия между медиа-продуктами и реальностью, всё может быть только тем или иным видом симуляций, каждая из которых так же реальна, как и любая другая [3, с.16]. Система потребления, включающая в новых условиях и само производство, становится системой манипулирования знаками, отсюда и отношение потребителя к действительному миру, к политике, истории, культуре больше не являются отношениями интереса, участия, ответственности, оно есть отношение любопытства [14, с. 14, 16]. В процесс потребления, имеющего характер симуляции, вовлекается даже человеческое тело.

Следует отметить, что человеческая телесность рассматривается постмодернистами как граница между биологическим и социальным, когда социально-рациональное сориентировано на подчинение иррационально-инстинктивному. Так, Ю. Кристева, характеризуя материнское тело как модуль (код) биосоциальной программы, пишет о том, что «его немое наслаждение не что иное, как регистрация на экране возникших до появления сознания сигналов, которые сознание в своём аналитическом продвижении вылавливает из этого кодирования, и их классификация.» [9, с.362].

Именно сосредоточение внимания представителей постмодернизма на проблемах телесности обусловливает и развитие топологического подхода к анализу социальности посредством постановки проблемы «мест» и «тел», в частности, в творчестве М. Фуко и Ж. Бодрийяра, свидетельствующего о стремлении представителей постмодернизма преодолеть и психологизм, и абсолютизацию социальных структур. З. Бауман полагает, что последняя четверть ХХ столетия войдет в историю под названием «Великой войны за независимость от пространства». Для мобильной элиты или элиты мобильности владельцев крупных кампаний (крупных капиталов), имеющих возможность могут покупать любые акции на любой бирже, быстро перемещаться на любом виде транспорта в любую точку планеты пространство и пространственные маркеры теряют свое значение, ибо они могут «.придать своим действиям скорость электронного письма». В связи с этим, мобильность становится мощным стратифицирующим фактором; под воздействием которого каждый день строятся и перестраиваются новые, все более глобальные социальные, политические, экономические и культурные иерархии. Возникает новая асимметрия между экстерриториальностью власти, центров, в которых вырабатываются смыслы и формируются ценности, и территориальной по своей природе «целостностью жизни». Последствием глобальной свободы передвижения является практическая невозможность воплощения общественно значимых проблем в эффективные коллективные действия, требующие определённого сплочения, так как для сплочения изнутри нужен настойчивый, действенный агрессор, а у капитала и финансов редко возникает нужда сгибать несгибаемое, расчищать завалы на пути и преодолевать стойкое сопротивление. З. Бауман полагает, что основным конституирующим фактором общества постмодерного типа является скорость преодоления пространства, все остальные социально произведенные факторы конституирования, обособления и поддержания коллективных идентичностей, такие как государственные границы и культурные барьеры, в ретроспективе оказываются производными от этой скорости [11]. Скорость преодоления пространства как конституент общества постмодерна определяет своеобразие дискурсивноречевым практикам, реализуемых в коммуникационном пространстве, как конституенту человеческой социальности как таковой.

Таким образом, социальная реальность, согласно постмодернистам, есть реальность нарративнодискурсивная, которая конституируется дискурсивноречевыми практиками в процессе коммуникации как субъективной реальности, а не как свойства или функции социальных отношений. В современном мире скорость преодоления физического пространства изменяет и параметры коммуникативного пространства, определяя специфику облика общества постмодерного типа.

В какую же метапарадигму социологических исследований вписывается постмодернизм? Однозначно можно сказать, что критика его представителями социальных тотальностей, монологичности и навязывания властного дискурса, акцентирование внимания на децентричности социальных отношений, осуществляющихся в коммуникативном пространстве, не позволяет отнести постмодернизм к классической метапарадигме. Отрицали постмодернисты и основополагающий тезис социологов-неоклассиков о том, что социальная реальность есть продукт взаимодействия отдельных индивидов. Они полагали, что опыт (прежде всего «коллективное бессознательное»), объективированных в языковых структурах, находит своё завершение в субъекте дискурсивно-речевой практики.

В наибольшей степени постмодернистские концепции вписываются в параметры неклассической метапарадигмы, хотя и это не столь однозначно. Концептуальные положения теоретиков неклассического метапарадигмального подхода к концептуализации социальной реальности и представителей постмодернизма сближаются в вопросе о признании ведущей роли духовной взаимозависимости людей. Если первые её усматривают во взаимности интенциональных переживаний и взаимных интерпретациях взаимодействующими индивидами мыслительных проектов друг друга, то вторые речь ведут о приоритетном и даже довлеющем значении языка, речевых дискурсов в коммуникативном пространстве современного общества. Элементами, позволяющими социальной реальности воспроизводится, являются некие объективированные структуры: у неклассиков продукты типизаций (идеи, верования, речевые конструкты и т. п., которые передаются последующим поколениям), у постмодернистов устойчивые языковые структуры как концентрированное выражение «коллективного бессознательного». Представители неклассической социологии и постмодернизма нарисовали образ реальности, имеющей виртуальный характер потенциальной возможности, а не объективной устойчивой данности. Эта поливариантная и процессуальная реальность.

Вместе с тем, представители постмодернизма не считают, что индивиды конструируют социальную реальность благодаря активной деятельности человеческого сознания в его стремлениях понять Другого. По их мнению, наблюдается диалектика сочетания трёх процессов во-первых, воспроизведения коммуникативного социального пространства на основе устойчивых языковых структур, во-вторых, творения новых дискурсивноречевых практик, но на основе «припоминания» и учёта политико-властных дискурсов как определённой границы, в-третьих, регистрация сигналов «телесности», поступающих, например, в форме наслаждения, и отражение их в дискурсивных практиках. Критика постмодернистами «симулятивного» характера современного общества, поиски способов сопротивления личности стереотипам массового сознания, навязываемых индивиду СМИ (концепции «идеального интеллектуала» М. Фуко и концепции «шизофреника в высшем смысле» Ж. Делеза) сближает постмодернизм как социальную теорию с концептуальными наработками представителей постнеклассической метапарадигмы, которые стремятся соотносить знания об объекте не только с особенностями средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами сознания самого учёного. Однако собственно ориентация на ценности в постмодернизме выражена, на наш взгляд, довольно слабо. Очевидно, постмодернистские концепции являются мостиком между неклассической и постнеклассической метапарадигмой, в большей степени вписываясь в метапарадигмальную канву неклассической социологии. Но чтобы точнее понять метапарадигмальное измерение постмодернистских концепций, необходимо исследовать специфику концептуализации социальной реальности в социально-философских и социологических работах, базирующихся на формирующейся постнеклассической метапарадигме.

концептуализация социальный реальность философский ЛИТЕРАТУРА.

Stumpf S. E. Philosophy: History and Problems/ S.E. Stumpf, J. Fieser. 6-th ed. Boston, New York, St. Louis etc.: McGraw-Hill, 2003. XXV, 498+398p.

Ритцер Дж. Современные социологические теории/ Дж. Ритцер. 5-е изд. СПб.: Питер, 2002. 688 с.

Бурлачук В. Жан Бодрійяр, маси і кінець соціології/.

В. Бурлачук, В. Танчер // Соціологія: теорія, методи, маркетинг. 2003. № 2. С. 46−59.

Леонтьева Э. О. Философские основания концептуализации социальной реальности. Дисс. … канд. филос. наук. 09.00.11/ Э. О. Леонтьева. Томск, 2000. 145 с.

Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества/ З. Бауман; Пер. с англ. М.: Изд-во «Весь Мир», 2004. 188 с.

Деррида А. Письмо и различие/ А. Деррида; Пер. с франц. СПб.: Академ. Проект, 2000. 428 с.

Судас Л. Г. Постмодернизм/ Л. Г. Судас [Электрон. рес.] // Режим доступа: http://www.chem.msu.su/rus/teaching/sociology/postmod ern.html.

Крістева Ю. Полілог/ Ю. Крістева; Пер. з франц. К.: Юніверс, 2004.480 с.

Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук/ М. Фуко; Пер. с франц. М.: Прогресс, 1977. 488 с.

Бауман З. Власть без места, место без власти/.

Эпштейн М. Эрос цивилизации. Ирония желания и конец истории/ М. Эпштейн // Вопросы философии. 2006. № 10. С. 55−68.

Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального/ :/ Ж. Бодрийяр; Пер. с франц. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000. 96 с.

Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры/ Ж. Бодрийяр; Пер. с франц. М.: Республика, Культурная революции, 2006. 269 с.