Формы вины и их уголовно-правовое содержание

Понятие и содержание умышленной формы вины

Науке уголовного права известно достаточно много весьма различных и противоречивых определений умысла. Умысел — положительная злая воля, сознающая возможность наступления преступного результата от деяния; решимость воли на преступление с сознанием противоправности деяния (Фейербах); решимость на осуществление своей цели с сознанием противоправности (Грольман); равновесие между деянием и волей (Бернер); настроение преступной воли, которая предвидит и желает наступления преступных последствий (Спасович); намерение совершить противозаконное действие для достижения известной цели путем наступления противозаконных последствий (Кистяковский); волевая деятельность, сознающая условия состава преступления (Лист), и т. д.^[1]

Своеобразно понимали умысел известные отечественные дореволюционные криминалисты. Так, С. В. Познышев считал, что «под умыслом следует разуметь решимость поступить известным образом с сознанием вероятности, что данный поступок непосредственно составит или будет иметь своим последствием преступление, и при таких обстоятельствах, при которых субъект мог бы от него удержаться, — если бы у него не были недоразвиты чувствования и представления, противодействующие сознательному совершению этого поступка»^[2]. По мнению профессора Н. С. Таганцева, умысел «может быть определен, как сознательное и волимое направление деятельности, а умышленным преступным деянием может быть называемо деяние, сознаваемое и волимое деятелем в момент его учинения»^[3].

В обосновании умысла как формы вины сформировалось два основных направления: теория воли и теория представления. Согласно первой основой умысла является желание субъекта совершить определенные действия и достичь определенных последствий. Под желаемыми последствиями сторонники волевой теории подразумевают и те последствия, которых субъект действительно хотел достигнуть, и те, которые неразрывно связаны с ними. С точки зрения волевой теории субъекту вменяется только то последствие, наступления которого он желал. Вторая теория основой умысла считает нежелание субъекта достичь известного результата, а сознание (предвидение) известных последствий. По теории представления, субъекту вменяются те последствия, которые он предвидел и сознавал^[4].

А. А. Герцензон, анализируя данные направления, справедливо отмечал, что, несмотря на некоторые различия, эти теории очень близки между собой. По его мнению, «волевая теория искусственно расширяет содержание желания субъекта, приравнивая к желаемым последствиям и те, которые лишь предвидятся, но в намерение субъекта не входят. Теория представления, делающая основной упор на предвидение последствий, не может обойти элемента желания, искусственно сужая желание до рамок самого действия и не включая сюда желания последствий»^[5]. Два эти направления научной мысли так или иначе получили отражение в современных теоретических исследованиях умышленной вины и закрепление в уголовном законодательстве: и предвидение, и желание обязательны в действующей законодательной конструкции вины.

Многие ученые отмечают повышенную по сравнению с неосторожностью опасность умысла. Во-первых, умышленное деяние, сознательно направленное на причинение вреда обществу, создает большую вероятность фактического причинения этого вреда. Субъект умышленного преступления, как правило, избирает такой способ действия или бездействия, который заведомо для него направлен на причинение вреда обществу в целом или отдельным его членам. Так, сознательно произведенный в человека выстрел создает большую вероятность лишения потерпевшего жизни, чем неосторожный выстрел^[6]. Кроме того, сами лица, совершившие умышленные преступления, представляют повышенную опасность, так как в умысле в наибольшей степени проявляется отрицательное отношение к охраняемым законом интересам общества. Все это актуализирует необходимость выделения умысла в самостоятельную форму вины с соответствующим влиянием на дифференциацию ответственности виновного лица и на выбор применяемого уголовного наказания.

Действующее уголовное законодательство не содержит общего определения умысла, так же, впрочем, как и не содержит законодательного определения вины. Понять содержание данной формы вины можно лишь из анализа двух закрепленных в законе видов умысла.

Обязательными составляющими прямого умысла согласно ч. 2 ст. 25 УК РФ являются: 1) осознание лицом общественной опасности своего деяния; 2) предвидение возможности или неизбежности наступления общественно опасных последствий; 3) желание их наступления. Первые два признака характеризуют интеллектуальное содержание прямого умысла, третий признак — его волевое содержание. Законодательное определение косвенного умысла (ч. 3 ст. 25 УК РФ) также содержит три признака: 1) осознание общественной опасности своего деяния; 2) предвидение возможности наступления общественно опасных последствий; 3) нежелание, но сознательное допущение этих последствий либо безразличное отношение к этим последствиям. По интеллектуальному содержанию косвенный умысел почти совпадает с прямым. Некоторое различие имеется в характере предвидения: при косвенном умысле предвидение виновного охватывает возможность наступления преступных последствий, а в случае прямого умысла — и их неизбежность. Основное различие между прямым и косвенным умыслом проводится по волевому содержанию: при прямом умысле лицо желает наступления общественно опасных последствий, при косвенном — не желает, но сознательно допускает эти последствия либо относится к ним безразлично.

Перечислим главные недостатки законодательного определения умышленной вины: 1) уже отмеченные ранее нечеткость и оценочность предмета сознания — общественной опасности своих действий (бездействия); 2) завуалированнос/гь, в том числе и для правоприменителей, предмета предвидения общественной опасности последствий; 3) распространение предвидения как обязательного признака интеллектуального содержания умысла только на так называемые материальные составы преступлений (законодательная формулировка умысла неприменима к формальным составам преступлений, поскольку последствия не являются признаком деяния, а умысел ориентирован исключительно на объективированный результат. Правоприменитель вынужден выходить из столь затруднительного положения, нарушая все принципы и основания уголовного права, игнорируя момент предвидения вовсе, а момент желания перенеся с последствий на действие^[7]); 4) неточная характеристика предвидения при прямом умысле: говоря о неизбежности наступления общественно опасных последствий, законодатель отрицает вероятностность знания о будущем; 5) распространение волевого содержания умышленной вины — желание или нежелание, но сознательное допущение наступления общественно опасных последствий — только на материальные составы преступления.

Возможно именно поэтому Г. А. Злобин и Б. С. Никифоров, занимаясь юридическим и криминологическим ограничением умысла, пришли к весьма неожиданным выводам: в действующем законодательстве «умысел напоминает человеческую фигуру с интеллектуальными ногами разной длины и волевыми плечами на разном уровне: правая нога длиннее левой и правое плечо ниже левого»^[8]. По мнению Н. Г. Иванова, «законодательная конструкция умысла заставляет правоприменителя пускаться во все тяжкие, лишь бы как-то примирить легитимность и реальность»^[9].

На сегодняшний день в уточнении нуждается предмет сознания при совершении умышленных преступлений: считаем вполне допустимым со стороны государства и общества требование об осознании того, что деяние лица, нарушающего уголовно-правовой запрет, вступает в конфликт с чьим-то интересом. Причем совсем неважно, чтобы данное лицо осознавало, что посягает на охраняемый законом интерес. Достаточно сознания лицом того, что подвергнувшемуся преступному воздействию интересу может быть причинен какой-либо ущерб. Для того чтобы это положение получило законодательное закрепление, также необязательно в тексте закона использовать термин «конфликт интересов», вполне достаточно будет заменить в ст. 25 УК РФ слово «опасность» на «значимость», которое в самом общем смысле и говорит о непосредственном затрагивании тех или иных интересов членов социума.

При этом предметом предвидения при совершении умышленных преступлений должна выступать не «общественная опасность последствий», а «возможность причинения вреда чьим-либо интересам». Подобный подход позволит избавить правоприменителей от необходимости установления того, что ни они, ни тем более лица, совершающие преступления, не всегда могут понять и оценить, а также максимально конкретизировать юридические элементы интеллектуального содержания умысла. Кроме того, замена «последствия» на «причинение вреда» призвана положить конец многолетним спорам о возможности предвидения общественно опасных последствий в преступлениях с формальным составом, которые, в свою очередь, не требуют для признания их оконченными наступления каких-либо последствий. Юридическое содержание термина «причинение вреда» распространяется не только на преступный результат, но и на пути его достижения, т. е. на преступные действия или бездействие, поэтому, благодаря предлагаемому уточнению предмета предвидения, в преступлениях с формальным составом предвидение также станет бесспорным элементом умышленной вины.

Учитывая отмеченный выше вероятностный характер знания о будущем, также необходимо в ч. 2 ст. 25 УК РФ отказаться от термина «неизбежность», оставив в законодательной формуле лишь слово «возможность», предполагая при этом, что при прямом умысле виновное лицо предвидит высокую степень реализации данной возможности, приближающуюся по своей сути к неизбежности^[10].

В новых законодательных конструкциях прямого и косвенного умысла к единому знаменателю должно быть приведено интеллектуальное содержание вины: осознание общественной значимости совершаемых действий (бездействия) и предвидение возможности причинения какого-либо вреда.

Разграничение прямого и косвенного умысла должно проводиться по волевому содержанию вины: при прямом умысле — желание причинения возможного вреда, при косвенном — нежелание, но сознательное допущение данного вреда либо безразличное к нему отношение.

По мнению некоторых ученых, вопрос о видах умысла «далеко не одинаково решается в трех основных „сферах бытия“ уголовного права: законодательстве, судебной практике и теории»^[11]. Данное положение имеет следующее объяснение. Во-первых, количество законодательно закрепленных видов умысла весьма ограничено по сравнению с числом видов, используемых в науке. Во-вторых, ст. 25 Кодекса содержит описание не всех видов умысла, используемых при конструировании норм Особенной части. В-третьих, действующее уголовное законодательство непосредственно не связывает вид умысла со степенью ответственности виновного лица.

Помимо деления умысла на прямой и косвенный, уголовное право знает и иные классификации видов умысла.

По моменту формирования умысел принято делить либо на три вида: заранее обдуманный, внезапно возникший и аффектированный, либо на два: заранее обдуманный и внезапно возникший (с подразделением последнего на простой и аффектированный).

Заранее обдуманный умысел характеризуется тем, что с момента его возникновения до момента реализации проходит более или менее значительный отрезок времени, в течение которого субъект осуществляет определенную психическую деятельность (выработка цели, укрепление решимости, учет противодействующих факторов, поиск способов и средств их преодоления и т. п.). Как правило, подобный разрыв во времени свидетельствует о более тщательной подготовленности преступного деяния, затрудняет работу правоохранительных органов по раскрытию и расследованию умышленных посягательств и изобличению виновных и существенно повышает опасность преступления и лица, его совершившего.

Внезапно возникшим называют умысел, который появился у виновного в нормальном психическом состоянии и был реализован сразу или через короткое время после рождения. Нередко скоротечное формирование умысла провоцирует обстановка (увидел то, что «плохо» лежит, и украл). Очень часто внезапно возникший умысел формируется в условиях межличностного конфликта (бытовые преступления), в состоянии алкогольного, наркотического или токсического опьянения (уголовно наказуемое хулиганство), в таких чрезвычайных обстоятельствах, как наводнение, пожар, землетрясение, авария и т. д. Внезапно возникший умысел, как правило, снижает возможности тщательной подготовки лица к совершаемому преступлению, уничтожению его следов, обеспечению алиби, что, соответственно, во многом облегчает работу правоприменителей. Однако психологическая готовность лица в зависимости от сложившейся ситуации к совершению того или иного противоправного деяния свидетельствует о повышенной опасности и преступления, и данного вида умысла виновного.

При выделении аффектированного умысла акцент, как правило, делается не столько на момент, сколько на психологический механизм формирования умысла на совершение преступления. Поводом для его возникновения являются закрепленные в законе (ст. 107, 113 УК РФ) противоправные или аморальные действия потерпевшего, способные вызвать у виновного состояние внезапно возникшего сильного душевного волнения, существенно затрудняющее сознательный контроль над волевыми процессами. В преступлении, совершенном в состоянии аффекта, по мнению некоторых ученых, в меньшей степени проявляется антисоциальная установка личности и в большей степени сказывается влияние ситуации как внешнего повода для преступления. Аффектированный умысел выделяют как самостоятельный вид, а не как разновидность внезапно возникшего умысла лишь потому, что именно он рассматривается законодателем в качестве основания смягчения ответственности за умышленное причинение вреда.

Следующей классификацией является деление умысла по степени точности, ясности предвидения субъектом общественно опасных последствий своих действий (бездействия) на определенный (конкретизированный), альтернативный и неопределенный (некопкретизированный).

Определенный умысел характеризуется наличием конкретного и достаточно полного представления о качественных и количественных признаках объективной стороны совершаемого деяния. Например, производя из пистолета в упор выстрел в голову жертвы, преступник в полной мере осознает и то, что он совершает, и тот преступный результат, который должен наступить. При неопределенном умысле имеется не индивидуально-определенное, а обобщенное представление об объективных признаках деяния, т. е. виновный сознает только видовые его признаки. Так, нанося потерпевшему сильные удары по голове, груди и животу, виновный предвидит, что в результате будет причинен вред здоровью потерпевшего, но не сознает величины этого вреда. Альтернативный умысел, в отличие от двух предыдущих, подразумевает, с одной стороны, наличие индивидуально-определенного представления о двух и более вариантах преступных результатов своих действий, с другой — отсутствие стремления достичь одного конкретного последствия при сознательном допущении любого из них. Например, производя прицельные выстрелы в преследующего сотрудника милиции, убегающий преступник предвидит как возможность причинения вреда здоровью милиционера, так и возможность причинения ему смерти. Не стремясь достичь конкретного варианта преступного результата, правонарушитель допускает возможность наступления любого из них.

Нельзя согласиться с позицией тех ученых, которые считают, что такое деление умысла, присущее теории уголовного права еще в Средние века, «потеряло впоследствии всякое значение и в настоящее время представляет лишь исторический интерес»^[12].

Практическая значимость рассмотренных классификаций состоит в том, что они позволяют детализировать психологический механизм преступного деяния, а также более точно определить меру ответственности виновного, вид и размер необходимого для его исправления наказания. В связи с этим представляется целесообразным на уровне постановления Пленума Верховного Суда дать разъяснение существующим в теории и правоприменительной практике делениям умысла, а также определить степень влияния каждого из обозначенных выше видов умысла на характер и размер применяемого к виновному уголовного наказания.

• [1] См.: Герцензои Л. Л. Уголовное право: Часть Общая. С. 330.
• [2] Познышев С. В. Основные начала науки уголовного права. Общая часть уголовного права. С. 279.
• [3] Тагапцев Н. С. Русское уголовное право: Часть Общая. Т. 1. С. 578.
• [4] См.: Герцензон А. А. Указ. соч. С. 330.
• [5] Там же. С. 331.
• [6] См.: Дагель П. С. у Котов Д. П. Субъективная сторона преступления и ее установление. Воронеж, 1974. С. 79.
• [7] См.: Иванов Н. Г. Принцип субъективного вменения и его реализация в Уголовном кодексе // Гос-во и право. 1999. № 10. С. 54.
• [8] Злобин Г. Л., Никифоров Б. С. Умысел и его формы. М., 1972. С. 40.
• [9] Иванов Н. Г. Указ. соч. С. 54.
• [10] См.: Марцев А. И. Общие вопросы учения о преступлении. Омск, 2000. С. 41.
• [11] Злобин Г. А., Никифоров Б. С. Указ. соч. С. 71.
• [12] Утевский В. С. Вина в советском уголовном праве. С. 168.