Результаты. 
Психосоматика: психоаналитический подход

О благоприятных результатах работы с психосоматическим субъектом обобщенно можно сказать не так уж много. Прежде всего следует еще раз подчеркнуть, что терапия таких пациентов весьма непроста, и позитивные достижения в ней ни в коем случае не гарантированы. Она может расцениваться как вполне успешная, если человек достигает в ходе ее уровня диалога с самим собой, понимания собственных переживаний; если со временем повышается его интерес к собственному внутреннему миру. Не существует неких универсальных средств, позволяющих установить связь между сознательным и бессознательным содержанием, и мы не можем объяснить, почему в одних случаях такая коммуникация возникает, а в других — нет, несмотря на все наши технические и методологические ухищрения. Однако если этого удается достичь и если мы работаем с «психосоматической личностью» как таковой, а не с болезнью, носителем которой она является, нас ждет существенная награда — радость, испытываемая оттого, что человек, эмоционально, казалось бы, омертвевший в каких-то аспектах, возрождается к активной психической жизни. Если он является носителем телесной патологии, у него параллельно в одних ситуациях снижается возможность хронифицирования болезненных процессов, в других — обострения делаются менее интенсивными, а ремиссии более длительными. В редких случаях болезнь может отступить совсем: так, я на протяжении пяти лет работал с пациенткой, страдавшей нейродермитом, однако обратившейся ко мне изначально с вопросами исключительно психического свойства. Я до сих пор не вполне понимаю, как случилось, что за время этой терапии ее соматическая проблема исчезла — проблема, которую до обращения ко мне она безуспешно пыталась разрешить с помощью врачей около пятнадцати лет.

Еще в предисловии к данной работе я упоминал, что «человек психический» и «человек соматический» определенным образом сбалансированы, по-видимому, в каждом субъекте, и именно этот баланс — между привязанностью к реальности внутренней и ко внешней — позволяет ему, с одной стороны, жить активной психической жизнью, с другой — не терять связей с реальным миром. Другими словами, соматические реакции человеку необходимы для нормальной адаптации: если, например, в некоторых ситуациях он не окажется способен подменить переживание гнева повышением кровяного давления, ему будет сложно выйти без потерь из конфликта с начальством, чиновником-бюрократом, сотрудником ГИБДД. Поэтому, говоря об успехах психоаналитической терапии, мы ведем речь о достижении баланса между психическим и телесным, но ни в коем случае не о полном переводе «языка тела» на «язык психики». Он не только невозможен, но и не нужен. Как показывает практика, даже будучи осуществлен лишь отчасти, такой перевод не всегда проходит безболезненно, и об этом следует сказать несколько слов.

Если терапевту, работающему с психосоматическим пациентом, удается достичь главной цели — десоматизации аффекта, конфликта или травмы, — может произойти замена телесного синдрома психическим. Тогда терапия переходит в фазу, на которой проблема станет решаться более привычными, традиционными психоаналитическими средствами. Для меня, как, вероятно, и для читателя, очевидна неоднозначность такого «успеха»: едва ли найдется много людей, которые по доброй воле согласятся расстаться с привычным колитом или артритом, чтобы взамен стать «сумасшедшим». Поэтому следует иметь в виду, что даже полное избавление от соматического страдания не означает, что вопрос закрыт: как писал Александер, «один и тот же пациент может быть излечен с точки зрения врача и оставаться больным с точки зрения психиатра» (Александер, 2000, с. 241). Вновь замечу, что именно в связи с данным обстоятельством иногда имеет смысл еще в процессе предварительного консультирования предупредить пациента о возможности психической разбалансировки. Нередки случаи, когда психосоматический субъект прерывает терапию, ощутив, что «в голове стало происходить что-то не то»: его пугают перемены в душевном состоянии, которые для психотерапевта являются показателем прогресса. Объективно они означают лишь то, что его психический аппарат стал функционировать активнее, нежели прежде. Хорошо это или плохо? Не лучше ли для человека спокойно болеть телом, иногда посещая врачей, и оставаться при этом в омертвевшем, безэмоциональном и незыблемом душевном покое, лишь слегка отягощенном депрессией или тревогой? На этот вопрос каждый должен ответить самостоятельно — и ответить с учетом того неоспоримого факта, что, нарушая психическое равновесие субъекта, психотерапия вместе с тем обогащает его душевную жизнь.

Разрыв между цивилизацией и культурой, о котором шла речь в главе 10, затронул в XX столетии и систему здравоохранения: как и общество в целом, она обрела узнаваемые черты «психосоматогенной матери». Современный пациент вправе рассчитывать на услуги новейшего лечебного оборудования и последних достижений фармакологии, но он редко может претендовать на эмпатию и подлинное внимание со стороны врача. Я сказал бы, что в определенном смысле психотерапия остается до сих пор островком культуры в океане цивилизованной медицины. Психотерапевт, работающий с психосоматической личностью, имеет дело с душой, рожденной в цивилизации — душой, не подкрепленной (говоря языком Винникотта) опытом иллюзий. Поэтому и роль обретения такого опыта в процессе терапии трудно переоценить. Главную роль в его формировании играет — здесь я повторюсь еще раз — Я-объектный перенос, принадлежащий переходной области между бессознательными магическими фантазиями («терапевт — это моя мать») и реальностью («терапевт — это всего лишь терапевт») и позволяющий принять мир таким, каков он есть, принять его реальность и бесконечное многообразие, не испытывая при этом болезненной зависимости от него.