Государственный строй Московского великого княжества

Общая характеристика государственности

Объединение русских земель вокруг Москвы, приведшее к концу XV века к созданию централизованного государства, шло в контексте борьбы за освобождение от татарского владычества, которая служила мощным ускорителем объединительного процесса. К 1480 году было окончательно сброшено татаро-монгольское иго. К этому времени великий Московский князь Иван III покончил с независимостью и свободой Великого Новгорода. В 1485 году он включил в состав своих владений Тверское княжество и половину Рязанского. Другая его половина, а также Псков и Смоленск были присоединены к Москве Василием III в начале XVI века. Московские великие князья, начиная с Ивана III, именовали себя «государями Всея Руси». Для этого у них были все основания.

Характеризуя эту великую историческую миссию Москвы, один из первых историков русского права, профессор Московского университета Ф. Морошкин писал: «Московское самодержавие запахивает рубежи, срубает грани областей: географическое пространство стянулось в Кремле и побеждающее единство открыло свои действия на всех пунктах разобщенной России. Псковская правда взлетела в воздух; Новгородская — предана на поток и разграбление; Рязань и Тверь увлечены всеобщим тяготением событий; сила централизованного влечения заставила их вращаться в сфере Московского владычества. Все потянуло к Москве. Померкли светлые князья русских городов пред величеством царя Московского и всея Руси. Москва и вся Россия — два образа единого могущества»^[1].

Женитьба Ивана III на племяннице последнего византийского императора Софье Палеолог послужила фактором усиления международного престижа Московского государства и дала повод для возвеличения исторической миссии его государей как преемников власти римских императоров.

Монахом Псковского Великопустынского Елеазарова монастыря Филофеем была сформулирована политическая концепция «Москва — третий Рим», согласно которой Москве уготовано провидением занять на исторической арене место второго Рима — Константинополя, павшего под ударами турок в 1453 году: «Два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не бывать».

Впрочем, символическим воплощением этой миссии дело не ограничилось. В Московской государственности получили вполне реальное воплощение некоторые деспотические черты византийских государственных порядков. Но в еще большей степени, по выражению П. Я. Чаадаева, наша национальная власть унаследовала дух свирепого татаро-монгольского владычества: «Когда же мы свергли чужеземное иго… мы подпали еще более жестокому рабству, освященному притом фактом нашего освобождения»^[2]. Эту мысль разделяют и многие дореволюционные юристы. «Правосознание, чувство правовое — способность к борьбе за право, — писал административист Э. Н. Берендтс, — были уничтожены комбинированным действием татарщины и византийства. И татарский хан, и византийский император смотрели на свою власть как на самодельное явление. Власть из-за власти, все государство, весь народ ради власти — вот то антигосударственное безнравственное начало, которое легло в основу византийской государственной жизни…»^[3].

Таким образом, государство Ивана III было гибридом татаро-византийской государственности. Ни его внешние формы, ни политические режимы не сохранили ничего, даже смутно напоминавшего демократические порядки Древней Руси.

Однако единодержавные московские государи при осуществлении своих властных полномочий не могли не считаться с укоренившейся в московской государственной жизни правовой традицией, ставившей известные пределы их властвованию. Имея полную власть над жизнью и смертью подданных, они не властны были над объективно сложившимися государственно-правовыми порядками. Реальным отражением соотношения политических сил в государстве служило участие в верховной власти, наряду с великим князем, Боярской думы, которая являлась законодательным учреждением. Основные акты государственной власти сопровождала утвердительная формула: «Великий князъ указал, бояре приговорили». Иногда и без великокняжеского указа приговоры Боярской думы имели силу закона. Законами становились многие ее решения по конкретным уголовным и гражданским делам. Компетенция Боярской думы законодательно не была регламентирована, но круг ее полномочий имел вполне определенное обычно-правовое установление.

• [1] Морошкин Ф. Об Уложении и последующем его развитии: Речь, произнесеннаяв торжественном собрании Моек, ун-та 10 июня 1839 г. //Речи, произнесенные в торжественном собрании Московского университета 10 июня 1839 г. М., 1839. С. 9—10.
• [2] Чаадаев П. Я. Статьи и письма. М., 1989. С. 48.
• [3] Берендтс Э. Н. Опыт системы административного права. Ярославль, 1900. С. 88.