Уголовное законодательство. 
История государства и права россии в 2 ч. Часть 1. Ix — первая половина xix века

Если гражданские правоотношения почти не получили регулирования в московском законодательстве, то задачи борьбы с уголовной преступностью поставлены Московским правительством во главу угла.

Преступление в глазах Московской великокняжеской власти — «лихое дело» расшатывавшее насаждаемый ею порядок всеобщего повиновения воле государя, служения государеву делу.

В служебных отношениях с государством состояли не только военные и приказные люди, но и все его подданные. И посадские люди, и крестьяне были обременены многочисленными государевыми службами, разного рода повинностями в пользу государства.

Этот порядок и являлся главным объектом защиты со стороны государства, которое не могло допустить, чтобы кто-то безнаказанно посягал на его выгоды, подрывал благосостояние служилых людей, платежеспособность податного населения.

От преступных посягательств на жизнь и имущество подданных в конечном итоге страдало государево дело. Поэтому государство карало жестокими карами поджигателей, воров и разбойников. Правительство в систему устрашающих мер уголовной репрессии вкладывало и смысл проявления заботы о том, чтобы уберечь подданных от соблазнов легкой жизни, каковую зачастую вели люди, промышлявшие разбоями и грабежами. Завладеть чужим добром всегда легче, чем трудом создавать свое. От разбоев и татьбы, еще раз подчеркнем эту мысль, страдали главным образом посадские люди и крестьяне, поскольку владевшим боевым оружием служилым людям легче было себя защитить, тем более боярам, имевшим отряды боевых холопов.

А вот что касается борьбы с изменами государеву делу, то в этом отношении гнев государя обрушивался главным образом на служилых князей и бояр. Измена искоренялась нещадно.

Борьба с преступностью государством рассматривалась как борьба с лихими людьми и в основном мерами их истребления. Если ст. 10 Белозерской грамоты наместничьего управления 1488 года выдвигала как главное требование при осуждении душегуба, вора и разбойника требование «на виноватом исцово доправити», т. е. возместить потерпевшему материальный ущерб, то Судебник 1497 года уже не допускает возможности выдачи преступника головою до искупа и с позиций сугубо государственных однозначно обрекает его на казнь: «А не будет у которого лихого статка, чем исцово заплатить, и ему того лихого исцю в его гибели не выдавати, велети его казнити смертного казнью» (ст. 39).

Субъектами преступлений в соответствии с московским законодательством могли быть не только свободные люди, но и холопы.

Судебник 1497 года не знает обстоятельств, исключающих вменение. Однако согласно Кормчей книге от уголовной ответственности освобождались отроки до семи лет и «бесные», т. е. душевнобольные. Малолетние старше семи лет подлежали уголовному преследованию, но смертная казнь им заменялась другими, более мягкими наказаниями, в том числе тюремным заключением. Челобитная шуян на губного старосту содержала такого рода сведения: «Ивашко Жучков лет восьми или девяти сидит в тюрьме и, в тюрьме сидя, клеплет напрасно.^[1]

Московское государство не ограничивало круг деяний, караемых в уголовном порядке, перечисленными в законе. Статья 8 Судебника 1497 года подводила под действие уголовных кар, наряду с татьбой, разбоем, душегубством, и «иное какое лихое дело», т. е. любое деяние, признаваемое государством опасным для защищаемых им интересов, могло быть признано преступным и наказано как таковое. Словом, принцип «nullum crimen, nulla poena sine lege» (никакое преступление не наказывается без указания на него в законе) московскому Судебнику был неведом.

Судебник знает государственные преступления: крамолу и подым. Под крамолой понимались разного рода изменнические действия. Субъектами этого преступления были в основном служилые князья и бояре, переходившие на сторону врагов великого князя или проявлявшие какими-либо действиями политическое противостояние Московскому правительству.

По поводу того, что Судебником понималось под подымем, существуют разные точки зрения ученых. Скорее всего, это преступные действия, направленные на возмущение народа против властей (подымать — возмущать).

Не столь широко как в Псковской Судной грамоте, в Судебнике представлены преступления против правосудия. Среди них — посул судье, судебным чинам, рассматриваемый как взятка. Однако мера наказания за это признаваемое общественно опасным деяние не определена. К тому же к разряду преступлений относится ябедничество — заведомо ложный донос, злостное клеветническое обвинение невинного в преступлении, а также всякого рода помехи осуществлению правосудия посредством судебных поединков.

Убийство Судебник не причисляет к разряду самых опасных преступлений. Смертной казнью карается только убийство господина холопом.

К имущественным преступлениям Судебник относит поджог, разбой и татьбу. Причем он знает два квалификационных вида татьбы: головную и церковную. Под головной татьбой, видимо, понималась кража людей, возможно — холопов. Церковная татьба — кража церковного имущества. Последней придается значение святотатства. Квалифицирующим обстоятельством для татьбы и разбоя является их повторность. Законодателями как особый вид татьбы выделяется татьба с поличным. В уголовном порядке наказывается и порча межевых знаков. Судебник предусматривает широкое применение смертной казни. Ею карались убийство господина холопом, крамола, подым, поджог, головная и церковная татьба: «А государскому убийце и коромольнику, и церковному татю, и головному и подымщику, и зажигалыцику, ведомому лихому человеку живота не дати, казнити его смертною казнью» (ст. 9). Из смысла этой статьи следует, что смертной казнью наказывался и «ведомый лихой человек», т. е. пользующийся преступной репутацией, какое бы преступление он ни совершил. Смертная казнь полагалась и за первую кражу с поличным, но закон требовал проведения особой процедуры для определения репутации обвиняемого. И если «взмолвят на него пять или шесть по великого князя по крестному целованию, что он тать ведомый, и преж того неодинова крадывал, ино того казнити смертною казнью, а исцево заплатите из его статка» (ст. 13).

Смертная казнь полагалась и за любую другую кражу, совершенную во второй раз. Но если при краже с поличным для ее применения достаточно было установить, что ее совершивший пользуется репутацией вора, то при совершении кражи без поличного смертная казнь назначалась татю, уже подвергавшемуся уголовному наказанию за первую татьбу.

За первую татьбу, разбой, душегубство или ябедничество, если совершивший эти преступления не признавался ведомым лихим человеком («довода на него не будет»), назначалась торговая казнь, т. е. избиение кнутом на торговой площади. Кнут, унаследованный от татар, являлся одним из самых изуверских орудий экзекуции. По описанию Н. Д. Сергеевского, он представлял собой прикрепленный к деревянной рукоятке плетенный из кожи упругий столбец, имеющий на конце кольцо. К этому кольцу прикреплялся сделанный из толстой сыромятной лошадиной или лосиной кожи ремень, согнутый вдоль наподобие желобка, заостренный на конце и в таком виде засушенный. Длина ремня была около метра. Зачастую кнут заканчивался не одним, а несколькими ремнями. Этот конец, твердый как кость, сдирал не только кожу, но и мясо со спины истязаемого^[2]. О битье кнутом Г. Котошихин писал: «Как ударит по которому месту по спине и на спине станет так словно будто большой ремень вырезан ножом, мало не до костей»^[3]. Кнут полагался и за порчу межевых знаков на земле великого князя, бояр и монастырей (ст. 62).

Денежный штраф как уголовное наказание в Московском законодательстве XV века почти утратил свое значение. Судебник предусматривает его применение за порчу межевых знаков на крестьянской земле: «А христиане промежу себя в одной волости в селе у кого межу переорет или перекосит, ино волостелем или поселскому имати на том за боран по два алтына…» (ст. 62). Слово «боран» здесь имеет значение штрафа. В данном случае фигурирует «межевой боран».

Разница в подходах к наказанию одного и того же преступления в зависимости от объекта посягательства объясняется не только установлением усиленной охраны феодальной земельной собственности, но и разным отношением правительства к защите прав собственности и владения. И великий князь, и бояре, и монастыри выступали как собственники земли. Крестьяне-общинники располагали землей на праве владения. Заметим, что в статье не идет речь о земельных владениях дворян и детей боярских, которые в качестве помещиков тоже являлись феодалами, но не имели прав собственности на землю. Поместье по своему правовому режиму — условное держание.

• [1] Богдановский А. Развитее понятая о преступлении и наказании в русском праведо Петра Великого. М., 1857. С. 135.
• [2] См.: Сергеевский П. Д. Наказание в русском праве XVII в. СПб., 1887. С. 149—150;Развитие русского права в XV — первой половине XVII в. М, 1986. С. 194.
• [3] Цит. по: Развитие русского права в XV — первой половине XVII в. С. 194.