Институты общественного сектора экономики

Теоретические основы экономики общественного сектора

В настоящее время в русле неоклассического «мейнстрима» принято различать старую и новую экономику благосостояния^[1][2], несмотря на методологические проблемы, присущие только им, вместе с теорией общественного выбора обнаруживается концептуальное единство их подходов к исследованию общественного богатства. Обеспечивает такое единство экономики благосостояния и общественного выбора теория предельной полезности, основанная, в свою очередь, на неоклассической концепции маржинального анализа (для краткости — «маржиналистская концепция»). Маржиналистская концепция составляет один из краеугольных камней магистрального направления экономической теории. Экономика благосостояния выступает общим названием для нормативного аспекта экономической науки^[3].

Старая экономическая теория благосостояния отличается от новой в первую очередь количественным (кардиналистским) подходом к анализу полезности, так как предполагает межличностные количественные сравнения полезности различных благ. Единицами таких сравнений могут быть специально созданные ютили (с англ, utility — полезность). Количественные оценки полезности на основе ютилей (10 имеют чисто субъективный характер, при помощи их дается общая сравнительная оценка (Ш) полезности потребляемых благ в доходе индивида, которая выражается функцией: TU = f (Q_a, Q_b, Q_c, Q_d, …, Q_n), где TU — максимально возможная общая полезность совокупности благ; Q_a, Q_b, Q_c, Q_d, …, Q_n— объемы потребления благ Л, В, С, D, …, N в какой-либо момент времени. В исследованиях Г. Госсена, У. С. Джевонса, Л. Вальраса, А. Маршалла, А. Пигу, которых следует относить к предшественникам и представителям старой экономической теории благосостояния, количественная трактовка полезности как предельной величины задавалась общим алгебраическим правилом вычисления частных производных первого порядка. Таким образом, предельная полезность благ для потребителя определяется формулой: MU = dTU/dOj, но поскольку его любое количество измеряется еще и ценой (Р), то индивиды, приобретая блага Л, В, С, D, …, N, максимизируют свою полезность, следуя равенству: MU_a/P_a = MU_b/P_b = MU_C/P_C = MU_d/P_d = … = MU_n/P_n = p; p = MU_{a e} (t. e. p — величина предельной полезности одной денежной единицы (д.е.).

Новой парадигмой экономической теории благосостояния и общественного выбора вполне может быть элитистская парадигма, одним из создателей которой в европейской науке был В. Парето¹, характерна для современного массового общества^[4][5], а также философия рациовитализма и перспективизма X. Ортеги-и-Гассета или философия хозяйства С. Н. Булгакова^[6].

Так, согласно А. Сену дальнейшее развитие экономической теории благосостояния требует обращения к более современной по сравнению с утилитаризмом философской традиции, в рамках которой на основе новых идей максимально полно трактуются понятия развития, эффективности, справедливости, свободы и прав человека, богатства и бедности. Вклад А. Сена в эту область исследования связан с увязыванием проблем экономики благосостояния с политической философией и этикой.

Теория общественного выбора является неоинституциональной альтернативой неоклассической экономике благосостояния (и старой, и новой). В ней синтезируются неоклассическая методология и институциональная теория в новое направление исследования благосостояния — позитивный анализ политических процессов общества с учетом институциональных ограничений и регуляторов деятельности государства как равноправного партнера рыночных интеракций.

В неоинституциональной теории общественного выбора государство, политические партии, общественные движения, иные социальные группы являются объектами исследования экономистов в качестве институтов^[7], технологий или инструментов, которые эгоистические индивиды используют в своих интересах. Реальные политические процессы с привлечением указанных инструментов и акторов, включая разнообразные государственные вмешательства в рыночную среду, полностью лишены «изначальной благодати», их характер определяется как результирующий вектор борьбы и кооперации эгоистических интересов отдельных индивидуумов. В этом случае мы имеем дело с позитивистской трактовкой государства.

Теория общественного выбора разрабатывалась в трудах К. Викселя, Э. Линдаля, Дж. Бьюкенена, Г. Таллока, Т. Н. Тайдмана, Дж. Бреннана,.

B. А. Нисканена, Т. Крюгера, К. Эрроу, С. Н. С. Чюна, Ф. М. Батора, П. Самуэльсона, К. Йохансена, исследования которых сформировали проблематику и методологию данного направления. Среди российских работ данного направления, учитывающих отечественную теорию и практику принятия управленческих решений, специфику политических процессов в регионах, национальные особенности бюджетноналоговой системы и бюджетной политики государства, следует отметить труды Л. И. Абалкина, Мст. В. Афанасьева, В. С. Занадворова, В. А. Колемаева, Д. С. Львова, В. Л. Макарова, А. Н. Нестеренко, А. Д. Некипелова, Р. М. Нуреева, В. М. Пищулова, П. А. Ореховского, В. М. Полтеровича, Г. Б. Поляка, Н. Г. Привалова, О. С. Сухарева, Л. И. Якобсона.

Исследования вышеназванных авторов позволили выявить следующие закономерности взаимосвязи политических и экономических процессов.

• 1) Российский политический деловой цикл существует¹, его устойчивость связана с динамикой макроэкономических показателей, в первую очередь, с уровнем инфляции, безработицы и забастовок.
• 2) Выбор и решение о применении тех или иных налогов, налоговых и таможенных режимов, изменение налоговых ставок формируются в процессе политических переговоров групп влияния^[8][9].

Понятие устойчивости политического делового цикла обязательно включает демократическую стабильность политических и экономических институтов российского общества, а также стабильность социального государства (ст. 7 Конституции РФ), что обусловлено целями, которые оно преследует. В сфере экономики к основным задачам социального государства следует отнести реализацию полной занятости населения страны, обеспечение стабильности уровня цен в потребительском секторе, гармонизацию отношений труда и капитала.

Кроме того, можно определить, на наш взгляд, и основную стратегическую цель развития национальной экономики — формирование высокого уровня благосостояния общества в единстве его экономического и неэкономического содержания.

Существует несколько моделей социально ориентированной экономики, зависимых от достигнутого уровня, исторического пути и национальных различий стран, которые можно описать по следующим критериям:

• — место социальной политики среди национальных приоритетов (выбор альтернативы между социальным благосостоянием и экономическим ростом);
• — распределение социальных ролей между государством, гражданским обществом и предпринимательским сектором;
• — масштабы государственного сектора, которые определяются как объектами перераспределяемого ВВП, так и долей занятого в этом секторе населения;
• — особенности социальной политики, которые касаются темпов, содержания и стратегий социального развития территорий.

Последний критерий охватывает различия как в целях и инструментах социальной политики государства, так и усилий предпринимательства в направлении эффективной реализации социальной ответственности его бизнеса. Например, эти социально-политические различия национальных экономик охватывают отношение хозяйствующих субъектов, включая государство и муниципалитеты, к проблеме полной занятости, что предполагает выбор между поддержанием полной занятости и стимулированием эффективности и конкурентоспособности производства. Социальное развитие территорий характеризуется развитием социального сектора экономики, долей социального страхования в общих бюджетных расходах на социальные цели, адресностью социальной политики, масштабами и количеством социальных программ, обеспечивающих результативность общественно-частного партнерства и т. д. Классификация по указанным критериям, целям и инструментам позволяет выделить четыре основные модели социально ориентированной экономики.

Первая модель называется континентальной, или германской. Помимо Германии, континентальная модель реализуется в Австрии, Бельгии, Нидерландах, Швейцарии и частично во Франции. Для этой модели характерны высокие объемы перераспределения ВВП через бюджет (около 50%), формирование страховых фондов в основном за счет работодателей, развитая система социального партнерства, стремление к поддержанию высокой занятости. Для континентальной модели также характерны развитые социокультурные и социально-экономические институты социальной ответственности государства и бизнеса перед обществом и человеком, причем их ответственность — взаимная.

Вторая модель — англосаксонская — используется в Великобритании, Ирландии, а также в Канаде. Она предусматривает более низкий уровень перераспределения через ВВП (не более 40%), преимущественно пассивный характер государственной политики занятости, высокий удельный вес частных и общественных компаний и организаций в оказании социальных услуг. Отметим при этом, что по различным сводным индексам «комфортности» и качества жизни Канада вышла на первое место в мире.

В странах Южной Европы (Греция, Испания и Италия) реализуется средиземноморская модель. Объем ВВП, перераспределяемый через бюджет, здесь существенно варьирует (от 60% в Греции и Италии до 40% в Испании). Социальная политика преимущественно адресована социально уязвимым категориям граждан и не носит всеобъемлющего характера.

Наконец, четвертая — скандинавская — модель применяется в Швеции, Дании, Норвегии и Финляндии. Скандинавская модель относится, скорее, к типу социал-демократических, а не социальных рыночных экономик; для нее характерны достаточно высокие (50—60% ВВП) объемы перераспределения национального дохода через бюджет, реализация идей социальной солидарности, активный характер социальной политики, отношение к социальному благосостоянию как стратегической цели экономической деятельности государства.

Основную роль в финансировании социальных расходов играет государство, осуществляя финансирование как через бюджет центрального правительства, так и через региональные бюджеты. Однако финансовые проблемы, с которыми столкнулось большинство экономически развитых стран в 1990;х годах, обусловили определенные сдвиги в методологии реализации социальных функций. Так, государства со значительными объемами финансирования социальных расходов за счет бюджетной системы стали более активно использовать принципы социального страхования на основе общественно-частного партнерства и вводить элементы платности государственных социальных услуг.

Концептуальная основа экономической системы ФРГ является образцовым, типически-идеальным строением социального хозяйства и социального государственного регулирования, но она отличается от концепции социальной рыночной экономики, представленной шведской моделью. Германская модель — это рыночная по своей сути модель экономики, она опирается на принцип всеобщей конкуренции и договорного характера установления заработной платы, социальных отчислений в бюджеты всех уровней, ставок налогообложения прибыли хозяйствующих субъектов, ставок подоходного налога и других значимых социально-экономических параметров системы. Шведская модель — это социал-демократическая модель, которая отводит государству место главной социально-экономической инстанции. Демократически избранной государственной власти делегируются огромные полномочия по регулированию социально-экономической жизни. Однако концептуальные различия между социальной рыночной экономикой и «скандинавским социализмом» на практике все-таки стираются. Все современные западноевропейские «социальные экономики» основываются на взаимопроникновении рыночных и государственных начал и социальной солидарности (социального партнерства и социальной ответственности).

В германской экономической модели государство не устанавливает экономические цели — это лежит в плоскости индивидуальных рыночных решений, а создает надежные правовые и социальные рамочные условия для реализации экономической инициативы. Такие рамочные условия воплощаются в гражданском обществе и социальном равенстве индивидов (равенстве прав, стартовых возможностей и правовой защите). Они фактически состоят из двух основных частей: гражданского и хозяйственного права, с одной стороны, и системы мер по поддержанию конкурентной среды, с другой.

Важнейшая задача социального государства — обеспечивать баланс между рыночной эффективностью и социальной справедливостью. На этом пути мероприятия социальной политики государства и местного самоуправления подкрепляются усилиями предпринимательского сектора экономики, который обеспечивает реализуемость программ социального развития территорий. Эти усилия концептуально отвечают потребности социальной науки и практики управления определить содержание социальной ответственности бизнеса, которое в современных условиях конкретизируют, на наш взгляд, деловая ответственность компании, ответственность работодателя, гражданская ответственность предпринимателя и его социальная активность, ответственность в качестве налогоплательщика. При этом понимание государства как источника и гаранта правовых норм, регулирующих хозяйственную деятельность и общие конкурентные условия, не выходит за пределы западной экономической традиции. Но трактовка государства в германской модели и, в целом, в концепции социальной рыночной экономики отличается от понимания государства в других рыночных моделях представлением о более активном вмешательстве государства в экономику¹.

В мировой и европейской науке политико-правовая и экономическая разработка вопросов социального государства опирается на труды немецких правоведов и экономистов второй половины XIX века Л. фон Штейна, Фр. Наумана, А. Вагнера, Г. Шмоллера. Идеи социального государства были реализованы «новым курсом» Ф. Рузвельта в США в довоенное время, который привел к созданию американской модели «смешанной экономики», а с 1945 года и правительством лейбористов в Великобритании. После Второй мировой войны идея социального государства была отражена в принципах конституций многих стран (например, Италии, ФРГ, Франции, Японии, Испании, Португалии, Швеции и др.). В настоящее время в политических науках «социальное государство интерпретируется как особый, социально ориентированный тип государства с развитой многоукладной экономикой, высоким уровнем социальной защищенности всех граждан, утверждением принципа социальной справедливости»^[10][11].

В научной общественно-политической литературе в России и за рубежом в настоящее время широко представлена теория государства всеобщего благосостояния, современный этап развития которой связан с работами Г. Эспинга-Андерсена, в частности, с его классификацией «режимов капитализма всеобщего благосостояния»¹. Заметим, что государство всеобщего благосостояния по сущности тождественно социальному государству, т. е. они являются одним и тем же институтом капиталистической экономики, поэтому все свойства и характеристики режимов функционирования социального государства и государства всеобщего благосостояния совпадают.

Так, Г. Эспингом-Андерсеном выделяются три основных режима государства всеобщего благосостояния в условиях капитализма: неолиберальный (американский), социально-демократический (скандинавский), консервативно-корпоративистский (франко-германский). Неолиберальный, или американский, режим капиталистического благосостояния основан на массовом среднем классе общества^[12][13] при минимальном взаимодействии государственного регулирования и некоммерческого сектора в формировании экономики благосостояния. Социально-демократический, или скандинавский, режим благосостояния в условиях современного капитализма сформирован максимальным воздействием социального государства на рыночную экономику в направлении роста благосостояния всего населения в результате перераспределения доходов. Наконец, консервативно-корпоративистский, или франко-германский, режим складывается на основе взаимодействия публичных институтов государства и корпоративных, некорпоративных, коммерческих и некоммерческих институтов гражданского общества, реализующих частные интересы домохозяйств, семей и индивидов. В экономике государства всеобщего благосостояния франко-германского типа особое значение принадлежит организациям некоммерческого сектора, которые оказывают услуги домохозяйствам, семьям и индивидам и определяют содержание гражданского общества.

В Конституции РФ 1993 года декларируется, что Российская Федерация является социальным государством (ст. 7). С 2000 года первые проекты модернизации модели социального государства в рамках Европейского Союза предполагают переход от политики «социальных расходов к политике социальных инвестиций». Это значит, что будет финансироваться в первую очередь дополнительное образование людей, их желание приобретать нужные квалификации или даже переквалифицироваться, заменяя выплаты компенсаций тем, кто не имеет стабильных трудовых доходов. Обеспечение такой возможности требует серьезных преобразований сложившейся системы, поскольку однажды полученное образование уже не гарантирует человеку будущую занятость и достойные доходы, то использование возможностей нового обучения должно быть обеспечено в течение всей жизни.

Первым принципом социальной рыночной экономики является органическое единство рынка и государства¹. На протяжении всей экономической истории подобное сочетание двух взаимно антагонистических начал впервые сложилось только в последние десятилетия в Западной Европе. Расширение функций государства в современном обществе при сохранении рыночных свобод и институтов обусловлено возросшей сложностью социально-экономического процесса, поскольку многие фундаментальные проблемы общества не могут быть эффективно решены при помощи рыночных механизмов. Это касается, прежде всего, укрепления социальной сферы государства, инструментов социального развития территорий, интеграции социальной политики и социальной ответственности, что становится одним из важнейших источников роста благосостояния и свободы человека и общества. Иначе говоря, необходимо именно такое государство, которое при минимальных издержках гарантировало бы создание эффективных институциональных механизмов, обеспечивающих реализацию индивидуальной свободы и частной собственности^[14][15].

Очевидно, что рынок сам по себе не может создать мощной социальной сферы, хотя рыночным механизмам, особенно конкуренции, может быть присуща сильная социальная направленность. «Социальные функции» современных рыночных механизмов проявляются с особой отчетливостью в формах общественно-частного партнерства и социальной ответственности предпринимательства. Однако ошибочно видеть в государственном регулировании панацею от всех социально-рыночных и социокультурных проблем. Наряду с «провалами рынка» существуют «провалы государства». Поэтому традиционное противопоставление государства и рынка в индустриально развитых странах потеряло свою значимость: государство и рынок занимают в социально-экономической системе вполне определенное место, выполняют присущие только им функции и существуют в неразрывном единстве. С учетом исторического, политико-правового и экономического опыта стран в моделях социальной рыночной экономики наукой найдено удачное сочетание государства и рынка в форме активного вмешательства государства в экономику, прежде всего социальную сферу, при точном соблюдении фундаментальных принципов рыночной экономики.

В социальном рыночном хозяйстве огромное значение придается поддержанию конкурентной среды, противодействию монополизации экономической и политической власти, консолидации власти и собственности. Защита конкуренции, следовательно, является вторым основополагающим принципом концепции социального рыночного хозяйства. В концептуальном плане важна постановка вопроса о связи между конкуренцией и социальным благосостоянием. Конкуренция обеспечивает наиболее эффективное функционирование рыночного механизма и тем самым способствует максимизации общественного богатства, устанавливает соответствие между доходами и вложениями факторов производства, в том числе между заработной платой и затратами труда, и таким образом поддерживает социальную справедливость, ограничивает рост цен и обеспечивает доступность товаров и услуг для основной массы населения.

Третий принцип социальной рыночной экономики — это общественно-частное партнерство (ОЧП), или социальное партнерство (СП). Сегодня ОЧП/СП становится одним из ведущих принципов организации социально-экономических систем. В основе ОЧП/СП лежит идея толерантного отношения к «другим», терпеливого и настойчивого поиска компромисса между предрасположенными к конфронтации социальными группами; институт общественно-частного партнерства отражает высокий уровень развития политической культуры общества. Общественно-частное партнерство — это, собственно, продолжение рыночных отношений за границы экономики в сферу социальных отношений: государство, муниципалитеты, продавцы и покупатели рабочей силы договариваются об условиях «сделки» как равноправные участники социального контракта. Более того, широкий рыночный контекст «сделки» включает ресурсы внеэкономических и неэкономических сфер жизнедеятельности общества и человека — различные виды капитала, социокультурные поля, коды и внутренние правила «habitus» разнородных жизненных сред социума (П. Бурдье).

В России постепенно реализуется модель «догоняющего развития». Страна укореняет на национальной почве современную парадигму рыночной экономики и государственного регулирования хозяйственной жизни, которой свойственны плюрализм собственности и хозяйствующих субъектов, конкурентный механизм экономического взаимодействия, социальность. Советская плановая экономическая система была моноэкономикой, в ней единственный и полноценный хозяйствующий субъект — социалистическое государство; иные субъекты (например, предприятия, общественные организации, органы местного самоуправления, потребительские кооперативы, домашние хозяйства и др.) в качестве самостоятельных агентов экономических отношений не принимались в расчет, они существовали как элементы единого народнохозяйственного комплекса. Попытки реформирования российской экономики по субъектам и объектам собственности в соответствии с либеральными принципами радикально изменили соотношение государственного и частного, внешних макроэкономических условий и предпринимательской деятельности субъектов микроэкономического уровня — предприятий, компаний и фирм.

Переходность постсоветской российской экономики в целом, отсутствие эффективных собственников, недоразвитость институциональной инфраструктуры заставляют обращать особое внимание на проблемы социальной политики и социального развития территорий. Опыт относительно успешной трансформации экономики в рыночном русле в странах Центральной и Восточной Европе показывает, что игнорирование социальных элементов экономических реформ оборачивается существенным замедлением процесса модернизации общества^[16]. Представляется, что сущность переходного процесса в российских регионах отражается, во-первых, в неизбежном продолжении системной модернизации регионального социума; во-вторых, в расширенном воспроизводстве всех видов социальных и экономических рисков на региональном и национальном уровнях; в-третьих, в появлении регионального сообщества как поселенческого союза людей с корпоративным территориальным интересом (нечто среднее между частным и государственным), что меняет качество пространственной организации общества и государства; в-четвертых, в колоссальном влиянии бизнес-групп (ТНК, ФПГ, холдингов, торговых домов и т. п.) на культурную, социальную и экономическую жизнь страны.

В условиях коэволюции природной среды, государства, гражданского общества и бизнеса жизненно необходима инновационная модель развития регионов РФ, которая разрешила бы противоречие экономического роста и социального развития. Социальное развитие является видом воспроизводственных процессов территориальных систем и отличается от аналогичных экономических и хозяйственных процессов своим содержанием: если экономические процессы охватывают воспроизводство совокупности факторов материального производства и сферы услуг, то социальное развитие территории, на наш взгляд, сводится к воспроизводству человека как индивидуума и как совокупного субъекта общественной жизнедеятельности и к воспроизводству окружающей природной среды развития социума.

Некогда уже в далекие времена игнорирование географического фактора, а также биосоциальной природы человека было вполне допустимым, поскольку адаптационный потенциал и имевшиеся объемы природных ресурсов не выступали реальными ограничениями экономического развития. Относительно низкий уровень развития производительных сил и невысокие темпы экономического роста не противоречили потенциям саморегулирования биосферы и не вызывали глобальных эколого-демографических изменений на планете. Последующий рост производительных сил, сопровождавшийся расширением масштабов антропогенного воздействия на окружающую среду и на геном человека, привел к глубокой дестабилизации и нарушению равновесия в природных процессах.

Нарастание возможности необратимых катастрофических изменений земного климата, рост экологической и демографической напряженности обусловили необходимость коренного изменения парадигмы социальной эволюции в направлении коэволюции и обязательного учета в ходе экономического развития экологических, биосоциальных и демографических ограничений^[17].

В российской хозяйственной практике воплощение идей коэволюции осуществлялось методами природоохранных мероприятий как глобального, регионального, так и локального характера, вследствие чего удалось добиться некоторых позитивных результатов экологической стабилизации. Вместе с тем, качественного улучшения так и не произошло. Во многом это объясняется тем, что по-прежнему во главу угла ставятся узкоэкономические интересы максимального наращивания производства, использования достижений научно-технического прогресса с целью более полного удовлетворения материальных потребностей людей. В этих условиях социальное развитие человека и экологических систем его жизнеобеспечения, природоохранная деятельность, затраты на охрану окружающей среды и человеческий капитал территории представляются как нечто противостоящее экономическому росту, тормозящее и ограничивающее его.

• [1] Параграфы 10.1—10.3 подготовлены совместно с к. филос. н. И. В. Лавровым.
• [2] Самуэльсон П. Э. Общественные кривые безразличия / П. Э. Самуэльсон // Вехиэкономической мысли. Экономика благосостояния и общественный выбор. Т. 4. / Подобщ. ред. А. П. Заостровцева. СПб.: Экономическая школа, 2004. С. 164.
• [3] Словарь современной экономической теории Макмиллана. М.: ИНФРА-М, 2003.С. 531.
• [4] Парето В. Компендиум по общей социологии // Антология мировой политическоймысли: в 5 т. М., 1997. Т. 2. Зарубежная политическая мысль XX в. С. 58—79.
• [5] Хевеши М. А. Массовое общество в XX веке // Социс (Социологические исследования). 2001. № 10. С. 3—12.
• [6] Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М.: Наука. 1990. 412 с.
• [7] Lin R., Sheu С. Why Do Firms Adopt/Implement Green Practices? — An InstitutionalTheory Perspective // Procedia — Social and Behavioral Sciences. 2013. Vol. 57. No 3.P. 533—540.
• [8] Нуреев Р. М. Теория общественного выбора. Курс лекций / Гос. ун-т — Высшаяшкола экономики. М.: Издательский дом ГУ-ВШЭ, 2005. С. 420—451.
• [9] Занадворов В. С., Колосницына М. Г. Экономическая теория государственныхфинансов / Гос. ун-т — Высшая школа экономики. М.: Издательский дом ГУ-ВШЭ, 2006. C. 171—173.
• [10] Нестеренко А. Н. Экономика и институциональная теория. М.: Эдиториал УРСС, 2002. С. 92.
• [11] Мысливченко А. Г. Перспективы европейской модели социального государства //Вопросы философии. 2004. № 6. С. 3.
• [12] Сидорина Т. Ю. Институты самоорганизации граждан и развитие теориигосударства всеобщего благосостояния // Общественные науки и современность.2010. № 5. С. 88.
• [13] Попов Н. П. Классы в российском обществе // Вестник РАН. 2009. Т. 79. № 11.С. 1053—1056.
• [14] McGinnis М. D., Walker J. М. Foundations of the Ostrom workshop: institutionalanalysis, polycentricity, and self-governance of the commons // Public Choice. 2010. Vol. 143. No 1. P. 293—301.
• [15] Гайнетдинов A. H. Институциональная концепция экономической политики //Региональная экономика: теория и практика. 2009. № 40 (133). С. 24.
• [16] Нестеренко А. Н. Экономика и институциональная теория. М.: Эдиториал УРСС, 2002. С. 42—46.
• [17] Моисеев Н. Н. Еще раз о проблеме коэволюции // Экология и жизнь.1998. № 2. С. 24—28.