Право собственности и ограниченные вещные права

Признаки и определение права собственности.

Нети не может быть сомнений в том, что основополагающим вещным правом является право собственности, представляющее собою, согласно предварительному, контурному определению, «-…наиболее широкое по содержанию вещное право, которое дает возможность своему обладателю — собственнику, и только ему, определять характер и направления использования принадлежащего ему имущества, осуществляя над ним полное хозяйственное господство и устраняя или допуская других лиц к его использованию"1. Дав такую характеристику, Е. А. Суханов подчеркивает бесперспективность попыток определить содержание права собственности через одну только триаду правомочий «владение — пользование — распоряжение»: «порознь, а иногда и все вместе они [правомочия, составляющие «триаду"] могут принадлежать и не собственнику, а… иному законному владельцу имущества, например, доверительному управляющему или арендатору»^[1][2]; «дело… не в количестве и не в названии правомочий, а в той мере реальной юридической [так «реальной» или «юридической»?] власти которая предоставляется и гарантируется собственнику действующим правопорядком»^[3].

Как же в таком случае отграничить право собственности от содержательное подобных ему ограниченных вещных прав? Для характеристики содержания права собственности необходимо указать еще и на характер осуществления или качество этих правомочий; поэтому «главное, что характеризует правомочия собственника в российском гражданском праве — это возможность осуществлять их по своему усмотрению (п. 2 ст. 209 ГК РФ), т. е. самому решать, что делать с принадлежащим имуществом, руководствуясь исключительно собственными интересами… В этом-то и состоит существо юридической власти собственника над своей вещью»¹. Дополнив характеристику права собственности рассмотрением нормативных указаний о возложении на собственника риска случайной гибели его вещей и бремени собственности, проф. Е. А. Суханов дал ему окончательное определение: «…право собственности как субъективное гражданское право есть закрепленная законом возможность лица по своему усмотрению владеть, пользоваться и распоряжаться принадлежащим ему имуществом, одновременно принимая на себя бремя и риск его содержания»^[4][5].

Все цитированные места интересны для нас с точки зрения тех признаков, которые автор считает необходимыми и достаточными для определения права собственности — ведь именно они и должны будут, по логике вещей, лечь в основу дальнейшего изложения, а именно — служить делу отграничения права собственности от других вещных прав. Что же это за признаки? Их три:

• 1) «главный» — характер осуществления (качество) права («исключительно и независимо от лица постороннего», «самостоятельно», «наиболее абсолютным образом», «своей властью и в своем интересе», «по своему усмотрению» или в зависимости от усмотрения третьих лиц);
• 2) содержание правомочий («владеть, пользоваться и распоряжаться» или какое-то иное сочетание) и
• 3) субъект бремени и риска содержания объекта права (сам обладатель этого права или другое лицо).

Родовая принадлежность права собственности к категории вещных прав, подчеркнутая в предварительной дефиниции, не упоминается в окончательной, что с точки зрения строгой логики могло бы быть сочтено недостатком последней: определяя понятие надо, в первую очередь, позиционировать его в своем ближайшем роде. Но, имея в виду общеизвестность и бесспорность факта причисления права собственности к категории вещных прав, полагаем, что этой неточностью можно пренебречь.

Нельзя, однако, пренебречь заявлением о том, что понятие права собственности (а значит — и любого иного вещного, и даже всякого вообще субъективного права) не сводится к «набору правомочий»^[6].

Как это может быть? Ведь «набор правомочий» — это ни что иное, как содержание субъективного права¹. Выходит, что понятие субъективного права не сводится к совокупности своих содержательных признаков, т. е. к собственному содержанию! Но в таком случае, какова его суть? к чем такое — не имеющее содержания — понятие «сводится»? Понятие для характеристики которого не нужно (бессмысленно) обращаться к его содержанию, является… бессодержательными! Все науки (начиная с логики и математики) при таком подходе лишаются собственного понятийного ряда, превращаясь в нагромождение бесформенных ощущений. Возможно, подобный подход был бы плодотворным в искусстве, но для науки он является, по меньшей мере, удивительным, хотя и (как указывалось нами в предыдущих публикациях) своеобразно «удобным». Ведь при таком подходе любое субъективное право вполне возможно объявить вещным, или, напротив, не объявлять таковым, из каких бы правомочий оно ни состояло — ведь дело-то не в правомочиях! Если же допустить, что разделение абсолютных прав на вещные, исключительные и личные осуществлено не по содержательному критерию, но тогда нужно объяснить, по какому.

Разумеется, дело не столько в названии и количестве правомочий, сколько в том, какие именно действия описываются правомочиями как юридически возможные. Возьмем правомочие пользования в составе права собственности на топор. Можно ли считать реализацией этого правомочия убийство, совершенное при помощи топора? «Я, — заявит убийца, — осуществил свое право собственности на топор, реализовал правомочие пользования топором — с его помощью убил человека, которого давно ненавидел». Есть ли ошибка в этом утверждении? Да, и она элементарна: действия, нарушающие субъективные права или охраняемые законом интересы других лиц (неправомерные, т. е. не входящие в право, противоправные, т. е. идущие против права), не могут составлять содержания правомочий (юридических возможностей). Право не может быть противоправным уже хотя бы потому, что оно — право. Допустив существование неправомерного права юриспруденция приобрела бы столь вопиющее внутреннее противоречие (категорию права на неправомерные действия), что, подобно черной дыре, уничтожила бы саму себя.

«При более тщательном рассмотрении, — пишет Е. А. Суханов,—такие „правомочия“ [владение, пользование, распоряжение] оказываются не самостоятельными возможностями, предоставляемыми собственнику, а лишь способами реализации уже имеющихся у него правомочий, т. е. формами осуществления субъективного права собственности»^[7][8]. При таком подходе остается несколько неясным, каково же содержание «уже имеющихся» правомочий собственника, если пресловутая «триада» — это лишь способы осуществления правомочий. Мысль ученого верна, если ее спроецировать как раз не на неизвестное содержание права собственности, а на саму триаду. Владение, пользование и распоряжение — это набор правомочий, составляющих содержание права собственности, однако, понятие о правомочии — это понятие не о каком-то одном, точно определенном действии, а о целой группе действий, объединяемых в определенный вид или даже род какой-то общей целью, например, достижением фактического господства над вещью (владение), эффективным использованием ее потребительной (пользование) или меновой (распоряжение) стоимости. Можно ли совершать то или иное конкретное действие, направленное на реализацию правомочия владения^[9], т. е. на установление, поддержание или возврат фактического господства над вещью, определяется, естественно, не столько учением о праве собственности или вещных правах, сколько содержанием гражданского правопорядка, элементы которого не исчерпываются одними только вещными и вообще субъективными правами.

Каким же элементом гражданского правопорядка предопределяются конкретные пределы осуществления права собственности? Почему нечто одно с той или другой вещью сделать можно, а нечто иное — нельзя? Чем предопределяется, например, то, что с помощью шариковой ручки можно написать сочинение по роману Л. Н. Толстого «Война и мир», но ту же самую шариковую ручку нельзя, допустим, воткнуть в глаз соседу по парте? Чем ограничивается абсолютность в осуществлении права собственности, иных вещных, да и вообще всяких субъективных прав? Ответ может быть одним: императивными нормами законодательства, образующими институт гражданской правоспособности. Признавая за всяким и каждым гражданскую правоспособность объективное право имеет не только прямое, но и обратное (рефлективное) действие: оно говорит всякому и каждому не только о том, что он имеет гражданскую правоспособность (прямое действие), но и о том, что он не имеет права препятствовать реализации правоспособности другого лица (отраженное действие).

Итак, право собственности объединяет в себе не просто возможности владеть, пользоваться и распоряжаться вещью, но и делать это «исключительно и независимо от лица постороннего» («самостоятельно», «наиболее абсолютным образом», «своей властью и в своем интересе»,

«по своему усмотрению» и т. д.). Что же характеризуют эти многочисленные эпитеты? Процесс осуществления права собственности, этакий «образ» его осуществления (см. выражение «наиболее абсолютным образом»). Но что такое «образ осуществления субъективного права»? В учении об осуществлении прав такого термина нет. Нет ли понятия, сходного по сути, хотя, возможно, и обозначаемого иначе? Конечно есть — способ осуществления: можно находиться в содержательных границах субъективного права, но при том избрать из многочисленного арсенала способов его осуществления способ запрещенный. Способы (методы, образы, приемы и иные подобные характеристики) находятся, стало быть, за содержательными пределами субъективного права, ибо описывают процесс осуществления любых субъективных прав, безотносительно к их содержанию¹. Если вспомнить, что возможность осуществления субъективных прав (равно как и вообще все иные возможности, имеющие своими объектами субъективные права) входит в число элементов гражданской правоспособности, то все становится на свои места: пресловутое «наиболее абсолютным образом» — характеристика не самого права собственности, а того элемента правоспособности, с помощью которого оно прикрепляется к своему носителю. Столь же «наиболее абсолютным образом» может быть осуществлено не только право собственности, но и любое другое субъективное право, о чем прямо говорит даже гражданский закон, причем, не единожды: граждане и юридические лица «приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своем интересе» (п. 2 ст. 1 ГК РФ); «… по своему усмотрению осуществляют принадлежащие им гражданские права» (п. 1 ст. 9 ГК РФ). Иное может быть установлено либо законом^[10][11], либо соглашением сторон^[12].

• [1] Гражданское право: учебник / под ред. Е. А. Суханова. — 3-е изд. — Т. II. М., 2005.С. 27.
• [2] Там же. С. 28. — Иногда эту мысль выражают словами Д. М. Генкина о том, чтото или другое право существует и реализуется вне правоотношения. Иными словами, владение, пользование и распоряжение чужими вещами, осуществляемые доверительным управляющим или арендатором, это, чисто фактическое состояние и фактические же действия, охраняемые нормами объективного права непосредственно, без признания за лицами, их совершающими, каких-либо субъективных прав, имеющих в своемсоставе правомочия владения, пользования и распоряжения. Этот тезис, фактическиозначающий выведение правомочий за пределы… субъективного права, последовательного развития обычно не получает, видимо, по причине его абсолютного несоответствияканоническим суждениям о том, что правомочие владения может входить в содержаниене только вещных, но и обязательственных прав.
• [3] Там же. С. 30.
• [4] Там же. С. 31.
• [5] Там же. С. 32. Как видим, все-таки исключить «триаду» правомочий из определения права собственности, несмотря на все пренебрежительное к ней отношение, ученыйне рискнул (ср. с цитированным выше предварительным определением на стр. 27)!
• [6] См. цитированные выше места, а также еще одну цитату: «Таким образом, сведение права собственности к абстрактной „триаде“ правомочий владения, пользованияи распоряжения и с этой точки зрения отнюдь не всегда характеризует реальное содержание предоставляемых собственнику возможностей» (Там же. С. 30).
• [7] «Юридически существует одно право собственности с единым, одинаковым длявсех собственников набором правомочий (содержанием)…» (Там же. С. 24).
• [8] Там же. С. 28.
• [9] Пример. Имеется несколько собственников, допустим, велосипедов. К каждомуобращаются посторонние лица с просьбой покататься. Каковы варианты реакции собственников? Первый отвечает: бери, катайся на здоровье! постороннее лицо садитсяна велосипед и уезжает, а собственник ожидает его возвращения на придорожнойскамейке. Второй собственник предлагает: катайся, только недолго и в пределахмоей видимости (далее — все как в первом случае). Третий принимает такое решение: бери, катайся, но, по возможности, не очень быстро, так как я планирую бежатьрядом с тобой, дабы ты, не дай Бог, никуда с великом не слинял (в итоге один едет, другой рядом бежит). Четвертый вариант — самый короткий и ясный: не дам! Пятый:"не дам!", сопровождаемое отталкиванием претендента от велосипеда и т. д. Вот этиразнообразные действия собственников и представляют собой ни что иное как способыреализации одного и того же правомочия — правомочия владения.
• [10] Будь иначе — пришлось бы сделать абсурдный вывод о том, что в содержание всякого и каждого субъективного права входит некая идентичная и неизменная постоянная, своеобразная константа (нельзя убивать не только топором, который принадлежиттебе на праве собственности, но и топором арендованным, полученным в доверительное управление, в ссуду, на хранение и т. д.). Логичнее и удобнее эту константу вынести"за скобки" субъективных прав.
• [11] Такого рода нормы образуют институт ограничений субъективных гражданскихправ, в том числе — ограничений права собственности.
• [12] Законодательные нормы о таких возможностях образуют институт обременениясубъективных гражданских прав, в том числе — обременения права собственности.