Концептуализации права. 
Философия права: классический юснатурализм и историческая школа юристов

Природа подлинного права и юридическая компаративистика

«Если в XVIII веке господствующее течение в науке права носило на себе характер космополитический, то историческая школа, наоборот, является выразительницей националистических стремлений», — отмечал Е. Н. Трубецкой¹. Юснатуралисты видели настоящее право универсальным, «космополитичным», общим для всех народов (акцент на всеобщем)^[1][2], так как источник подлинного права единственный — общечеловеческая природа. Историческая школа права рассматривала настоящее право как сугубо национальный феномен (акцент на культурно уникальном, национально специфичном) — поскольку источник его — дух нации^[3].

Поскольку разум, по мнению просветителей, един для всего человечества, постольку и правильная, основанная на его принципах правовая система и система общественного строя универсальна, т. е. одинаково применима ко всем народам и государствам¹. Действительно, философия Просвещения, господствовавшая в Европе XVIII столетия, способствовала формированию у юристов того исторического времени представления о том, что подлинное право не может разниться от местности к местности; «юристы вдохновлялись идеей универсализма и стремились к созданию таких норм справедливости, которые образуют всеобщее неизменное для всех времен и народов право»^[4][5].

Очевидно, что идеологические установки учения немецкой исторической школы являлись принципиально иными: отрицалась сама возможность создания универсального и неизменного права. «Если естественно-правовые доктрины исходили из представления о некоторых абсолютных, для всего человечества единых и вечных началах права, вытекающих из самой природы человека или разумного человеческого общения, то историческая школа отрицала существование этих абсолютных начал и мыслила право, как нечто присущее каждому отдельному народу и вечно меняющееся в зависимости от исторической судьбы этого последнего. Если естественно-правовые учения были проникнуты духом универсальности и космополитизма, то историческая школа, напротив, выставила идею национальности как чего-то независимого и самодовлеющего», — писал И. А. Покровский^[6]. Если естественно-правовая школа рассматривала;^ naturale как всеобщее основание правовых систем, единый общечеловеческий стандарт, фундирующийся в ratio, то школа Ф. К. Савиньи, напротив, утверждала, что правовое сознание и правовой идеал различен у каждого народа и у каждой эпохи^[7].

Универсальный, космополитический характер естественного права в восприятии сторонников классического юснатурализма, в силу бесспорно опережающего гуманитаристику развития естествознания, своим источником имел принципы общечеловеческого разума, которые являлись инерцией постглоссаторского видения римского права как ratio scripta и воспринимались в XVII—XVIII вв.еках в естественнонаучном ключе как объективно действующие, инвариантные по отношению к культуре и истории. Г. Радбрух указывал, что доктрина естественного права «рассматривает содержание идеи права вне конкретной исторической обстановки, как естественное состояние, и описывает это естественное состояние не в смысле социологии отношений, а скорее как совокупность находящихся рядом друг с другом, но совершенно не связанных между собой индивидов»¹.

Принципиальным моментом в воззрениях немецких «истористов» на право является то, что, в отличие от сторонников естественноправовой концепции, они отрицали существование «единого для всех народов, данного от природы и неизменного права»^[8][9]. Все представители исторической юриспруденции были убеждены в том, что «эффективное (не абстрактное и не всеобщее) право может существовать лишь в форме национальной идеи права, и здесь право с его определяющими мотивациями приобретает вполне индивидуальное лицо. Понять идею права можно лишь в процессе ее становления и роста, в том конкретном историческом контексте, который ее породил. Эта идея права как фермент пронизывает все отдельные формы и процессы национального существования. Законы, принятые предками, должны иметь такую же ценность и значимость для современных людей, как и их собственные, принятые ими законы»^[10]. Так, Г. Ф. Пухта утверждал, что «особенность юридических воззрений также, как и язык, принадлежит к характеристическим признакам различной национальности. Как общность права есть одна из духовных связей, поддерживающих народ, так и своеобразное развитие юридического сознания образует один из элементов, отличающих один народ от других»^[11].

Воспринимаемый универсализм естественного права, по мнению Ф. К. фон Савиньи, является продуктом антиисторической дедукции правовых норм из индивидуального, а потому субъективного разума, которому — при отсутствии исторического взгляда на развитие правовой действительности — свойственно выдавать желаемое за действительное, субъективное за объективное, индивидуальное за общечеловеческое^[12], предпринимать попытки «вершить историю», в действительности осуществляя не более чем политический произвол и вызывая к жизни лишенное связи с историей нации¹ и потому обреченное остаться мертворожденным, фиктивным «право». Как справедливо указывает Е. В. Тимошина: «В рамках историко-правовой концепции консервативное правосознание подвергло критике свойство пространственно-временной универсальности, внеисторичности априорно-рациональных правовых идеалов. По мнению английского историка Г. С. Мэйна, естественное право не только „сливало настоящее с прошедшим“, но для него „не существовало никаких провинциальных и муниципальных границ“»^[13][14]. Органическая теория в качестве методологии социальной философии консерватизма стала его главным оружием в борьбе против экспансии рационально-всеобщих норм естественного права. Ее использование было обусловлено необходимостью противодействия основным постулатам механицизма (ближайшего следствия рационалистического мышления), который являлся объяснительным принципом либеральной социальной философии"^[15].

В «Системе современного римского права» (1840 г.) Савиньи смягчает свою позицию относительно принципа национального саморазвития права. Основатель исторической школы признает существование общечеловеческих правовых принципов, «которые лишь конкретизируются отдельными народами, поскольку правовые познания людей связаны с тем или иным народом»^[16]. Ф. К. Савиньи писал: «Точка зрения, признающая отдельный народ создателем и носителем позитивного или действующего права, может показаться слишком ограниченной тем, кто, возможно, склонен приписывать создание права общечеловеческому духу, нежели духу отдельного народа. Однако при пристальном рассмотрении обнаруживается, что эти точки зрения совершенно не противоречат друг другу. В отдельном народе действует лишь общечеловеческий дух, который проявляется в нем специфическим образом. Однако создание права есть деяние, и деяние коллективное. Оно возможно только там, где единство мысли и дела не только возможно, но и действительно. Поскольку такое единство существует только в границах конкретного народа, то только здесь может возникнуть подлинное право… В создании права следует усматривать выражение общечеловеческой потребности к созиданию, а не какое-либо специфическое произвольное стремление отдельных народов»^[17].

Определяя подлинное право как продукт социокультурного развития определенной нации, немецкая историческая школа делает важный шаг к признанию права явлением не абсолютным, а относительным, существующим в конкретных национально-культурных границах, определяемых общностью истории, языка, сознания отдельного народа.

Базовый постулат национально-культурной обусловленности права исторической школы может быть объяснен и конкретно-исторически — патриотизмом германских юристов, стремлением освободить национальную правовую систему от насильственного влияния французов, которые, «упоенные успехом, перешли от роли освободителей народов к роли их поработителей», заменили общечеловеческие идеи националистическими принципами¹. Не случайно, что сам Савиньи в середине XIX столетия указывал, что историческая школа уже исполнила свое предназначение^[18][19], подразумевая, что она остановила победное шествие спекулятивного и чуждого национальному началу естественно-правового рационализма. «Теоретическое обоснование понятия „народного права“ было… направлено на то, чтобы локализовать значение Французской революции», — оправданно утверждает Е. В. Тимошина^[20]. Ф. Виакер указывал, что потрясения французской революции могли создать у главы исторической школы ощущение, что земля уходит у него из-под ног^[21], что, без сомнений, не могло не отразиться на его оценках идеологии Просвещения и Code Napoleon.

Факт масштабного неприятия немецкими юристами первой четверти XIX века идеи универсального рационалистически обоснованного кодекса для Германии объясним, будучи помещенным в более широкий исторический контекст: к многовековой раздробленности немецкого государства прибавилась еще политическая причина — захлестнувшая Европу после падения наполеоновского режима волна реставрации еще более стимулировала «династический партикуляризм германских князей»^[22]. «С социально-политической стороны появление этого научного направления (исторической школы права —А. М.) можно объяснить… во внутригерманском плане — абсолютизмом германских княжеств, породившим схематическое законодательство, трудно поддающееся осуществлению и этим определившее необходимость обращения к самобытным истокам права», — отмечает В.А. Муравский¹.

Логическим следствием постулирования универсальности единственно подлинного естественного права являлось то, что юснатуралисты XVII—XVIII столетий выступали за всеобщую кодификацию, за единый и целостный свод законов как наиболее совершенную форму познанного разумом «общечеловеческого» права^[23][24]. Можно выделить несколько причин, объясняющих предпочтение закона как формы права школой естественного права, вызвавшей «кодификационное движение» прошедшее в XVIII — начале XIX века по всей континентальной Европе.

Во-первых, кодекс — целостный письменный текст, претендующий на исчерпывающий характер регулирования, в силу чего становится возможным официально, формально-юридически ликвидировать неписаную иррациональную традицию, противную общечеловеческому разуму.

Во-вторых, кодекс выражает идею непреложного, как и в естествознании, закона, единого для всех — тем самым кодекс становится юридической основой для построения гражданского общества на начале формального равенства.

В-третьих, кодекс как форма выражения положительного права наиболее ясно указывает на то, что подлинное право — есть продукт просвещенного разума, его мыслительной работы по выявлению объективных принципов общественного устройства — все иные формы, кроме закона, в гораздо большей степени привязаны к социальному сущему, а потому не годятся для масштабных юридических реформ.

В-четвертых, всеобщая кодификация, к которой стремились просветители, в максимальной степени выражает идею правления не людей, но законов, принцип безличного объективного управления обществом, принцип законности, противопоставляемый принципу правления судей в прецедентном праве и правления сильных в «кулачном праве».

В-пятых, кодекс как единый, рационально устроенный письменный нормативный текст в гораздо большей мере доступен для большинства населения, нежели неписаные обычаи или непубликуемые судебные решения, которые сплошь и рядом разнятся, зависят от местности и/ или воли властного субъекта. Как известно, для сознания просветителей характерно убеждение, что подлинное право должно быть также ясно и прозрачно, как луч разума. Именно в силу этих причин кодекс импонировал сознанию просветителей, соответствовал их политикоправовым идеалам.

Представители немецкой исторической школы, напротив, считали кодификацию насильственным вторжением в подлинное обычное право народа, полагая обычай единственной настоящей формой права и отвергая изначально обреченные на провал попытки сугубо умозрительной кодификации и противоречащей началам национального духа рецепции права¹.

Важно указать на то, что постулируемый юснатуралистами классической школы универсализм объективно существующего естественного права другим своим следствием имел развитие сравнительно-правового метода^[25][26]. Как указывают немецкие компаративисты: «следующее поколение сторонников естественного права стало использовать сравнительно-правовой метод expressis verbis, чтобы эмпирически обосновать доктрину естественного права: Гроций, Пуфендорф, Монтескье»^[27]. Аналогичное объяснение положительного влияния естественно-правовой философии на юридическую компаративистику дает и Ф. В. Тарановский. Ученый писал: «Раз критерий справедливости полагали в однообразном соблюдении известных правоположений всеми или, по крайней мере, многими народами, для установления содержания естественноправовых норм требовалось сравнительное изучение права различных народов, так как только путем сравнения можно было из многообразного содержания отдельных систем положительного права извлекать нормы, однообразно соблюдаемые повсюду и, следовательно, естественноправовые»^[28].

Несмотря на постулат «право имеет историю» и декларируемый историко-эмпирический метод познания права (Г. Гуго и Ф. К. Савиньи), национально-культурная природа «подлинного» права в воззрениях исторической школы, напротив, препятствовала сравнению различных правовых систем. Ведь если исторически необходимое право является естественным институтом каждой самобытной нации, обладающей уникальным «народным духом», а универсального, «общечеловеческого» права не может существовать в принципе, то, очевидно, что сопоставление правовых систем лишается какого-либо смысла — отсутствуют критерии, по которым дух одного народа может быть сопоставлен с духом другого народа. Более того, если принять за принцип естественное, неуклонное саморазвитие «исторически необходимого» права, то у юридической компаративистики практически отсутствуют средства, позволяющие действенно влиять на процесс развития национального права.

Помимо этого, существенное значение в неприятии идеи сравнительного правоведения исторической школой права имело ее противостояние универсалистской философии естественного права. К. Цвайгерт и X. Кётц справедливо указывают: «Савиньи и его школа ограничили сферу своих научных исследований лишь римским и германским правом, отказавшись от изучения права других стран. И именно в резко отрицательном отношении исторической школы права к различным естественно-правовым теориям следует искать объяснение неприятия ею сравнительного правоведения»¹.

Вместе с тем отрицательное отношение к юридической компаративистике у «истористов» было вызвано не только противопоставлением исторического метода рационализму естественно-правовой школы, но и политическими причинами (отторжение французского кодекса), восприятием римского права в качестве универсального духа права, реципированного германским правом (по этой причине пандектисты крайне ограниченно использовали метод нормативного сравнения)^[29][30].

Значимую роль сыграла и методологическая установка философии идеализма, в соответствии с которой нация представляет собой исторически развивающийся, замкнутый, качественно своеобразный и непереносимый в другие культуры духовный организм, являющийся источником всех социальных институтов, включая право. К. Менгер справедливо указывал: «Ни Savigny, ни Eichhorn не считают, ни главною задачею своего исследования, ни вообще своею задачей — выводить законы развития права из сравнения этого развития у всех народов, или даже отыскивать этим путем юридическую науку „объективной истинности“»¹.

При этом нельзя не согласиться и с позицей Ф. В. Тарановского, который обоснованно полагал, что историческая школа права не могла обойтись без сравнительного приема, поскольку «локализуя единое национальное право в отдаленнейшем прошлом, историческая школа создавала это национальное право искусственно, отвлекая общие признаки у партикулярных обычаев и законов и соединяя их в одну систему. Такое отвлечение и объединение достигалось путем сопоставления и сравнения партикуляристических систем права. /…/ Сравнительный прием построения национального права древности, выдвинутый исторической школой, вызывается свойствами самого объекта исследования и потому является вообще неизбежным при разработке истории права того или другого отдельного народа»^[31][32].

С одной стороны, сравнительное правоведение может положить в основу своей исследовательской программы рационалистическое, естественно-правовое мышление, которым движет идеал всеобщего, рационально построенного на единых принципах, национально-культурно инвариантного права. В таком случае юридическая компаративистика, следуя еще установкам Аристотеля, должна выявить общие идейно-ценностные основания национальных правовых систем, закрепить их в принципах права, на основе логического развития которых возможно в долгосрочной перспективе выработать законченную систему юридических норм и конструкций. В идеале дедуктивно выстроенное, систематизированное общечеловеческое право может принять форму исчерпывающего кодекса, содержание которого составляет «математика права», способная быть примененной к любому национально-культурному контексту, независимо от его специфики и уникальной истории развития. Авторы учебников по пандектному праву, сводившие в систему разработанные университетской традицией юридические конструкции, по сути, являлись представителями рационалистического подхода к юридическому материалу: догма «нового римского права» формируется на основании правил формальной логики и дедуктивно выстраивается в юридических трактатах (от общих понятий и институтов — к специальным). В результате — особенно среди романистов — формируется представление о римском праве как наднациональном;^ commune — исторической доктринальной основе кодификационных движений XIX столетия, идеологически основывавшихся на естественно-правовой доктрине. Именно о таком «общем праве», едином для европейских наций, способном за счет своего универсализма и систематического (идейного, структурного и терминологического) единства многократно расширить распространение тех или иных идеалов и ценностей, в конце XIX — начале XX столетия мечтали французские компаративисты, а в современности таких целевых установок придерживается С. С. Алексеев, видящий в них залог построения всеобщей теории права будущего¹.

С другой стороны, юридическая компаративистика, разумеется, до разумных пределов, способна принять и идею немецких «истористов» о национальном духе как основе сравнительно-правового исследования. В. Н. Синюков пишет, что «изучение правовых систем в их индивидуальном ракурсе предполагает использование не универсальных абстракций и генерализаций, а прежде всего культурно-исторической конкретизации»^[33][34]. Его результатом может стать органический подход к классификации правовых систем, исходящий из того, что различия между типами правовых систем «являются принципиальными, коренными и не могут быть преодолены рациональным, логическим образом», поскольку они носят органический характер, «связаны с разной структурой подсознания носителей правосознания, что имеет своей основой этнопсихологические различия основного большинства членов этих сообществ»^[35] (курсив мой — А. М.). Утверждение об обусловленности профессионального правосознания юристов этнопсихологическими особенностями общественного сознания всецело вписывается в методологические установки немецких «истористов», утверждавших, что правовые институты не существуют вне национального менталитета, сообщество юристов является лишь органом выражения «народного духа», и потому профессиональное и доктринальное правосознание производно от общественного (национального) сознания^[36], а право не может рассматриваться исключительно рационалистически, с позиции пустой абстракции философов — общечеловеческого разума (naturalis ratio).

Необходимо также заострить внимание на том, что универсалистская идеология естественно-правовой школы и национальная идеология исторической школы задают несовместимые интерпретации социального устройства и природы права. Л. Штраус указывал, что именно историческая школа «открыла ценность, очарование и внутреннюю сущность локального и временного, превосходство локального и временного над универсальным… Историческая школа утверждала, что локальное и временное имеет большую ценность, чем универсальное. Как следствие, то, что провозглашалось универсальным, оказалось, в конечном счете, производным чего-то ограниченного местом и временем, оказалось локальным и временным in statu evanescendi (лат. — в состоянии исчезновения). Учение стоиков о естественном законе, например, могло, пожалуй, представиться всего лишь отражением определенного временного состояния определенного локального общества — греческого полиса в период распада»¹.

Если для рационализма просветителей XVIII столетия универсальные нормы выступали единственно подлинными, действительными в принципе, задающими стандарты трансформации наличествующей социоправовой действительности, то юристы исторической школы, поместив представления об универсальных правовых нормах в исторический контекст юриспруденции Древнего Рима, пришли к выводу, что правогенез осуществляется от самобытного обычая через зрелость правовой науки в форме правовых принципов^[37][38] к старости, характеризующейся верой в культурно-национально инвариантные универсальные естественно-правовые нормы.

Несовместимость правовых онтологий юснатуралистов и «истористов» объясняет и их взаимные негативные оценки. Для юснатуралистов классического периода настаивание на изначальной аутентичности обычного права — есть плод непросвещенного светом разума сознания, для которого историческое время и культура выступают непреодолимыми пределами мыслительной деятельности, и потому фактическое, налично существующее неосознаваемым, «привычным» образом превращается в стандарт должного. Для истористов немецкой школы безграничная убежденность юснатуралистов классической эпохи в правильности рационально познанных универсальных норм является следствием антиисторического взгляда на правовую действительность^[39], которому чуждо понимание эволюционности правогенеза, изначальной помещенности права в «контекст» национальной культуры. И именно это слепое предпочтение ratio всякому историческому опыту, по их мнению, и сыграло над классической естественно-правовой доктриной злую шутку: многие результаты французской буржуазной революции явились полной противоположностью ее идеологических оснований, политических идеалов.

В отношении итогов французской революции нельзя не процитировать редкое по точности и образности высказывание Г. Ф. Шершеневича: «Сколько было надежд на торжество общего блага, а кончилось победой буржуазии. Мечтали о народоправстве, а закончили солдатчиной. Стремились к общечеловеческому счастью, а пришли к общенародной кровавой войне. Стали молиться разуму, а взяли верх предрассудки. Было от чего прийти в отчаяние, было основание разувериться в силе разума»¹. Дефицит исторического взгляда на правовую действительность, отрицание в «истории» объективных закономерностей, «естественно», эволюционно выросших «структур» общественного сознания и устройства, неподвластных кардинальному изменению посредством фиксации в законе принципов идеологических систем рационализма и индивидуализма, по мнению истористов, не позволил естественноправовой школе открыть подлинные предпосылки и причины своих воззрений на сущность права: концепция «универсального» права выступала индикатором того, что предшествующая историческая эпоха с ее правовой системой постепенно подошла к своей естественной гибели.

• [1] Трубецкой Е. Н. Энциклопедия права. СПб., 1998. С. 108.
• [2] Ср.: «Именно естественно-правовая доктрина в науке является мощнейшим генератором идей прогресса и универсализма, в соответствии с которыми иные правовыекультуры признаются „ложными“, „отжившими“, „устаревшими“ и т. д.». Величко А. М. Государственные идеалы России и Запада. Параллели правовых культур. СПб., 1999.С. 3.
• [3] «Двумя идеями, разлагающими всеобщую историю права на две эпохи, являются идеи национальности и всеобщности», — писал Р. фон Иеринг. Иеринг Р. фон. Дух римского права // Иеринг Р. фон. Избранные труды. В 2 т. Т. 2. СПб., 2006. С. 33. Для многих юристов современности является очевидным, что любое действующееправо имеет как национальные, так и наднациональные черты, но данная «аксиома"профессионального правосознания является результатом обобщения опыта развитиянациональных правовых систем и подчас противоположных его интерпретаций в правовой доктрине. («В реальной жизни, то есть в истории, универсальное и локальное, вневременное и временное вступают меду собой во взаимодействие». Берман Г. Дж. Вера и закон. С. 299.) Так, к примеру, Р фон Иеринг, до 50-х гг. XIX в. верный последователь исторической школы, отвергая позже ее излюбленный тезис о национальномбезболезненном саморазвитии права, вновь положительно оценивает универсализместественного права: «Естественное право не стояло вне времени и не игнорировалоданных обстоятельств, и было в действительности только идеализацией существующего порядка, попыткой научно передать и обосновать действительность всеобщностии всемирное™ нового права». Иеринг Р. Дух римского права на различных ступенях егоразвития // Теория государства и права: Хрестоматия. В 2 т. Т. 2. Авт.-сост. М. Н. Марченко. М., 2004. С. 626.
• [4] Тарановский Ф. В. Историческое и методологическое взаимоотношение истории, догмы и политики права // Журнал Министерства Юстиции. Март 1907. С. 158.
• [5] Давид R, Жоффре-Спинози К. Указ. соч. С. 45.
• [6] Покровский И. А. Указ. соч. С. 71—72. Ср.: «Идеи Французской революции былипо существу космополитическими: большинство политиков-идеалистов XVIII века игнорировали специфически-национальные потребности и национальные особенностив праве, их идеалом было право, вытекающее из безусловных требований разума, правообщее всем нациям. Этому революционному космополитизму представители исторической школы противополагают национальный идеал и консервативные практическиетенденции». Попондопуло В. Ф. Предисловие // Савиньи Ф. К. фон. Обязательственное право. СПб., 2004. Ср.: «В отличие от «естественников» их («истористов» — А. М.)больше волнуют не универсальные, а конкретные моральные принципы, соответствующие характеру и традициям народа или общества». Берман Г. Дж. Вера и закон. С. 295.
• [7] См.: Радбрух Г.

  Введение

  в науку права. М., 1915. С. 22.

• [8] Радбрух Г. Философия права. М., 2004. С. 103.
• [9] Буткевич О. В. Указ. соч. С. 785.
• [10] Исаев И. A. Politica Hermetica: скрытые аспекты власти. М, 2003. С. 460.
• [11] Цит. по: Ященко А. С. Указ. соч. С. 243.
• [12] «„Единственную защиту“ против такого „самообмана, всегда повторяющегося какв отдельных людях, так и в целых народах и эпохах“, ученый видел в „историческомпонимании“ (Vom Beruf… S. 115), т. е. в признании социокультурной обусловленности, а следовательно, относительности права как явления, выражающего дух историческиконкретного народа, в противоположность свойству пространственно-временной универсальности, социокультурной общезначимости, приписываемому естественномуправу». Тимошина Е. В. Историческая школа права // Козлихин И. Ю., Поляков А. В., Тимошина Е. В. История политических и правовых учений. СПб., 2007. С. 31А—315.
• [13] Думается, что практически любой представитель немецкой исторической школыв ответ на универсальный рационализм классического юснатурализма мог бы ответитьсловами Э. Бёрка: «Те, кто не оглядывается на предков, не заглядывают вперед на своихпотомков». Цит. по: Берман Г. Дж. Западная традиция права. С. 55.
• [14] См.: Мэйн Г. С. Древнее право, его связь с древней историей общества и его отношение к новейшим идеям. М., 2011. С. 66.
• [15] Тимошина Е. В. «Органицизм» как методологическая ориентация консервативнойправовой философии // Право и политика. 2000. № 10.
• [16] Авенариус М. Римское право в России. М., 2008. С. 58.
• [17] Savigny F. С. v. System des heutigen Romischen Rechts. Bd. 1. S. 20—21. Цит. по: Авенариус M. Указ. соч. C. 68—69.
• [18] См.: Шершеневич Г. Ф. Общая теория права. М., 1995. § 48. Ср.: «Безусловно прогрессивный Кодекс Наполеона, действующий в большинстве германских государствблагодаря образованному в 1806 г. Рейнскому союзу, как порождение иной культурной среды, иного народного духа, не мог не вызвать агрессивного интеллектуальногоотторжения у значительной части юридической общественности, которая пыталасьапеллировать к своим истокам, своей истории, национальным корням. Самое понятное и естественное обоснование этой апелляции — констатация специфики немецкогонародного духа, за которым неизбежно следует признание особенностей духа, культурыкаждого из народов». Киселев К. В. «Право имеет историю»: Г-Ф. Пухта и историческаяшкола права // Вестник Гуманитарного университета. 2005. Вып. 4. С. 189. См. также: Тарановский Ф. В. Энциклопедия права. СПб., 2001. С. 307—308.
• [19] Савиньи Ф. К. Обязательственное право. М., 1876. С. XXXI.
• [20] Тимошина Е. В. Историческая школа права // Козлихин И. Ю., Поляков А. В., Тимошина Е. В. История политических и правовых учений. СПб., 2007. С. 323—324.
• [21] Wieacker F. A History of Private Law in Europe. 2003. P. 314.
• [22] Цвайгерт К., КётцХ. Указ. соч. С. 214.
• [23] Муравский В. А. Указ. соч. С. 113.
• [24] Ср.: «В конечном счете это вполне оптимистичный взгляд на вещи, потому что принем исходят из мысли о том, что человечество может в достаточной мере познать себя, чтобы реформироваться с помощью законов». Рулан Н. Историческое введение в право.М., 2005. С. 523.
• [25] Ср.: «Любое право порождается таким образом, который повседневный язык характеризует как „обычный“, то есть оно сначала создается обычаем и мнением народа, а затем судебной системой. И это происходит благодаря внутренним, незаметнымсилам, а не из-за самоуправства законодательной власти», — писал Ф. К. фон Савиньив работе «О стремлении нашего времени к законодательству и науке о праве» (1814 г.).Цит. по: Рулан Н. Указ. соч. С. 249.
• [26] Ср.: «Универсализм сравнительно-правового подхода полагал нормальным состоянием единообразие, даже идентичность права во всех странах одного уровня развития, тогда как существующие сегодня различия —досадным отклонением. Потенциально всеправопорядки — это единый общий правопорядок, который претерпевает эволюционные изменения и порой (как сейчас) исчезает из видимости, закрытый разнообразиемпозитивного права в разных странах, но в целом он один для всех и может получитьединообразное выражение в интернациональной форме». Дождев Д. В. Сравнительноеправо: состояние и перспективы // Российский ежегодник сравнительного права. СПб., 2007. С. 10.
• [27] Цвайгерт К., Кетц. X. Указ. соч. С. 79.
• [28] Тарановский Ф. В. Указ. соч. С. 334. См. также: Михайлов А. М. Идея естественногоправа: история и теория. М., 2010. С. 62, 425.
• [29] См.: Цвайгерт К., Кетц. X. Указ. соч. С. 80, 84. Компаративисты указывают на то, что историческая школа права создала серьезные барьеры для развития сравнительноправовых исследований. См.: Эминеску И. К вопросу о сравнимости различных правовых систем // Сравнительное правоведение: сборник статей. Сост. В. А. Туманов. М., 1978. С. 177. Ср.: «С позиции исторической школы права право настолько связано с развитием данной нации и народа, что оно не может быть использовано другим народом. Любое правовое заимствование не может не вступить в противоречие с собственным"народным духом». Такой тезис уводил историческую школу права от сравнительногоправа". Саидов А. X. Сравнительное правоведение (Основные правовые системы современности). М., 2000. С. 56.
• [30] См.: Михаэльс Р. 100 лет Парижскому конгрессу сравнительного правоведения //Российский ежегодник сравнительного права. № 1. 2007. С. 32.
• [31] Менгер К. Исследование о методах социальных наук и политической экономиив особенности. СПб., 1894. (http://www.sotsium.ru/books/197/298/Menger%20-%20%20Untersuchungen%20Pt4.html)
• [32] Тарановский Ф. В. Энциклопедия права. СПб., 2001. С. 335.
• [33] См.: Алексеев С. С. Проблема всеобщей теории права // Вестник Гуманитарногоуниверситета. Серия «Право». 2000. № 1 (2).
• [34] Синюков В. Н. Российская правовая система.

  Введение

  в общую теорию. М., 2010.С. 56.

• [35] Танаев В. М. Типологические основы классификации рациональных правовыхсистем (постановка проблемы) // Вестник Гуманитарного университета. 2005. Вып. 4.С. 291, 290. Конструкция «правового стиля» как критерия классификации правовыхсистем, предложенная немецкими компаративистами К. Цвайгертом и X. Кётц, такженосит, на наш взгляд, органический характер.
• [36] Ср.: Марченко М. Н. Государство и право в условиях глобализации. М., 2008.С. 321—322.
• [37] Штраус Л. Естественное право и история. М., 2007. С. 20—21. Ср.: «Когда начинают конструировать „естественную“ религию, восставая против культа и догматов, когда противопоставляют естественное право правам историческим, когда принимаются „создавать“ „стили“ в искусстве, потому что больше не переносят стиля как такового и не владеют им, когда государство рассматривают как „общественное устройство“, как механизм, который можно и даже должно изменить (рядом с „Contrat social“ Руссостоят совершенно равнозначащие продукты эпохи Аристотеля) — все это доказывает, что нечто окончательно развалилось». Шпенглер О. Закат Европы. Новосибирск, 1993.С. 462—463.
• [38] «Когда Савиньи заговаривает об „истинном источнике“ права, доминирующемнад правосудием, то это не народный дух, а „руководящие правовые принципы“. Онито и придают правопорядку ту „законченность“, какую напрасно пытается осуществитьзаконодатель». Кузнецов К. А. К характеристике исторической школы юристов. Одесса, 1914. С. 5. См. также: Пухта Г. Ф. История римского права. М., 1864. С. 351.
• [39] Ср. с позицией немецких компаративистов: «Хорошо развитое понятийное мышление, присущее немецкой юриспруденции, порождает иллюзию об изначально данноместественно-правовом характере германской правовой системы и правовом образемышления». Цвайгерт К., Кетц. X. Указ. соч. С. 52.