Релятивизм.
Логика естествознания
Априоризм оказывается невозможным провести до конца в физике по той простой причине, что экспериментальные исследования продолжаются. Если бы экспериментаторы сказали свое последнее слово и навсегда закончили свои опыты, то релятивисты не преминули бы объявить, что все достигнутые результаты выведены a priori, что ум нашел в природе только то, что сам вложил. Но экспериментальное исследование… Читать ещё >
Релятивизм. Логика естествознания (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Вместе с успехами физики расширяется область применения математики, но вместе с тем растет опасность извращения перспективы относительно значения математического метода в физике. Некоторые теоретики начинают как бы смешивать между собою физику и математику: такое смешение задач этих двух наук приводит к тому направлению мысли, которое принято называть релятивизмом. Тот пункт, в котором решительно и непримиримо расходятся классическая физика и релятивизм, может быть сведен к вопросу об исследовании реальных причинных связей, т. е. опять-таки к вопросу об индуктивном методе, о необходимости умозаключений от следствий к причине.
Пусть дана какая-либо физическая проблема; математик, исследующий ее, отвлекает от реальной действительности условия математической задачи. В дальнейшем математик имеет дело только с условиями своей задачи, но не с элементами реальной действительности.
Условия математической задачи бывают выражены всегда в форме весьма абстрактных соотношений. Для математика вполне безразлично, между какими объектами существуют те соотношения, исследованием которых он занимается. Его интересуют не сущности, которые находятся в тех или иных отношениях между собою, но самые отношения. Но в результате этого математик вовсе забывает, что условия задачи отвлечены от реальной действительности, а не придуманы произвольно.
Математик имеет дело с различными отношениями, но только не с отношениями причинности. В то время как большинство отношений между объектами реального мира суть именно отношения причинности, в математике отношения причинности никогда не встречаются и не могут встречаться. Но приобретенные навыки мысли математик стремится применить и вне той области, где они уместны. Таким образом, когда математик рассуждает о действительности, то вся область причинных соотношений находится вне его кругозора, он рассуждает о такой действительности, в которой нет причинных соотношений. По отношению к причинности математик (и физик математической ориентации) как бы страдает дальтонизмом. Таким образом, понятия «релятивизм» и «причинный дальтонизм» оказываются понятиями равнозначащими: релятивист — это физик, страдающий причинным дальтонизмом.
Понятию причинности математики стремятся противоположить понятие функциональной зависимости. Причинные отношения, взятые из реальной действительности, не могут, как такие, быть выражены в форме, удобной для математических выкладок. Поэтому математики отвлекают отсюда, как было сказано, условия задачи. Условия задачи, выраженные в абстрактной форме, в данном случае и представляют собою функциональные зависимости. Далее математики забывают о происхождении своих условий задачи и пытаются нас уверить в том, что и в самой природе существуют не причинные, а только функциональные соотношения. Таким образом, понятие функциональной зависимости из средства разрешения математических задач становится средством методологической мистификации.
Причинный дальтонизм особенно пышно развернулся за последнее время, но он имеет за собой довольно длинную историю. Было уже указано, что упорное отрицание умозаключений от наблюденного факта к скрытой причине является характерною особенностью дедуктивного метода, который защищают все позитивисты.
Д. С. Милль в своей логике не допускает подобных умозаключений к скрытым причинам. Причина должна быть наблюдена вместе со следствием, как его неизменное предшествующее.
Огюст Конт решительно протестует против того, чтобы физика изучала внутреннюю структуру и способы возникновения явлений. Физика должна оставаться, по его мнению, в пределах наблюденных фактов и формулировать математические правила, которым они подчиняются.
Оствальд стремился «обходиться без гипотез» исключительно потому, что он не признавал причинного объяснения. Исключая причинные гипотезы, он допускал «прототезы», т. е. гипотезы не причинного характера.
Мы видели также, что Мах не допускал и мысли о возможности заключений к скрытым причинам явлений. Он был вполне законченным причинным дальтонистом.
Мы видели также любопытные примеры причинного дальтонизма, которые дают Дюгем и Мило (V, 5).
Пуанкаре не признавал реальных причин и причинных объяснений; физические теории были для него удобными символами и ничем более.
Наконец, Эйнштейн и другие современные релятивисты выставляют в качестве важного методологического постулата правило, называемое ими «законом причинности», согласно которому можно признавать причинную связь только между такими явлениями, которые действительно наблюдаемы.
Легко заметить, что смысл указанного правила сводится к запрещению заключений от наблюденных следствий к скрытым причинам. С точки зрения реального исследования природы таксе правило является абсурдным, так как причинные связи объектов в природе не могут зависеть от того случайного порядка, в каком мы их наблюдаем. «Причинный закон», выставляемый релятивистами, является в сущности отрицанием причинного закона и аксиомой причинного дальтонизма; в несколько измененной форме здесь выражено старое требование математического описания явлений.
Соответственно этому, на ряду с отказом от причинных гипотез, получают широкое развитие гипотезы непричинного характера. Наблюденные факты истолковываются весьма произвольным и сложным образом. Между явлениями допускаются такие соотношения, выраженные математическими уравнениями, которые вовсе выходят из рамок возможности опытной проверки. И это относится не только к теории Эйнштейна. В то время как физик-естествоиспытатель проверяет каждую деталь причинной гипотезы при помощи тонкого эксперимента, математик считает возможным отвергнуть все установленные опытом законы и ввести в теорию всевозможные фикции только потому, что иначе не удается разрешение той или другой частной задачи математического описания явлений. Такую картину мы наблюдаем за последнее время, например, в области теории квант. При этом нисколько не обращается внимания на то, что предпринятое ради частного случая коренное преобразование основных понятий не имеет вовсе принудительного характера и принимается без всяких доказательств.
В отношении метода, как мы видим, релятивизм является непосредственным продолжением и развитием символизма, который был рассмотрен в предшествующей статье (V, 5).
Отрицание причинного метода у релятивистов так же, как и у символистов, вытекает из стремления математиков к априоризму, с которым связано забвение реальной действительности. В данном случае в союз с математиками вступает философский позитивизм, отрицающий внешнюю реальность также из априорных соображений.
Математики-релятивисты относятся с известным уважением к эксперименту только в тех областях, где он постоянно дает неожиданности и сюрпризы. Там же, где теория овладела явлениями, опытное происхождение знания забывается, и теоретики утверждают, что в этих областях разум предписывает законы природе, и что в результате эксперимента разум открывает только «свои собственные следы».
«Мы нашли странный отпечаток ноги неизвестного на берегу. Мы создали одну за другой много глубоких теорий для того, чтобы объяснить его происхождение. В конце концов нам удалось реконструировать то существо, которому принадлежит этот след. И оказалось, что это мы сами» — так заканчивает свою книгу английский математик и астроном А. Эддингтон[1].
Однако Эддингтон не выдерживает последовательно такой точки зрения: «Но разве нет настоящих, подлинных законов внешнего мира? — спрашивает Эддингтон, — законов присущих субстрату событий, законов, которые отражаются в явлениях, в других отношениях управляемых деспотизмом ума. Мы не можем предсказать, каков будет окончательный ответ на этот вопрос; но теперь мы должны допустить, что существуют законы, которые, по-видимому, имеют свое местопребывание во внешней природе. Главнейший, если не единственный, из этих законов, это закон атомистичности»[2].
Априоризм оказывается невозможным провести до конца в физике по той простой причине, что экспериментальные исследования продолжаются. Если бы экспериментаторы сказали свое последнее слово и навсегда закончили свои опыты, то релятивисты не преминули бы объявить, что все достигнутые результаты выведены a priori, что ум нашел в природе только то, что сам вложил. Но экспериментальное исследование продолжается, постоянно дает новые результаты, неожиданные для «зима», а иногда идущие вразрез с его ожиданиями. Поэтому Эддингтон делит математическую физику на две области. В первой области благополучно позабыто происхождение знания из опыта, позабыта реальность, позабыто все, кроме дифференциальных уравнений и параметров. Здесь ум предписывает законы природе. Но на ряду с этим Эддингтон не решается отрицать и другую область, где открываются законы самой природы, «посторонние» для ума.
«Поразителен контраст между триумфом научной мысли в одной области, где ей удалось формулировать общую схему законов природы, сводящуюся теперь к принципу наименьшего действия, и неудачами, которые она испытывает в другой области недавно открытых, но столь же важных общих явлений, связанных с законами атомистичности квант… Но если законы квант в самом деле отличают существующий мир от других миров, возможных с точки зрения ума, то мы должны ожидать, что формулирование их будет гораздо более трудной задачей, чем все, что до сих пор было сделано физикой»[3].
Теория квант готовит еще немало сюрпризов для теоретиков. Вот почему релятивисты не могут объявить атомизм априорным требованием разума. Но рано или поздно физика справится с затруднениями и овладеет теорией квант. Тогда найдутся теоретики, которые задним числом станут утверждать, что эти законы также предписаны разумом природе.