Состав книг по языкам. 
Национальный и интернациональный элемент

Первым предприятием на пути к преодолению всего накопленного количества книжного материала является количество книг. Вторым, не менее важным препятствием является разноязычие книг. Писатель пишет на языке, которым он сам владеет и владеют предполагаемые его читатели; в большинстве случаев этот язык — родной язык того и других. Между тем родных языков у разных людей на земле насчитывается до 2000; в одной Британской империи их считают около 1400. Откуда получилось такое обилие? По старой теории единого «праязыка» и постепенных его разветвлений, это было бы весьма трудно объяснить. Проще объясняется дело теорией самостоятельной выработки языка всякой отдельной изолированной группой людей, находившихся на первобытной стадии развития. Там, где были условия для общения, группы со своими различными языками соединялись и обзаводились в общении друг с другом запасом слов и выражений, одинаково понятных всем общавшимся. Таков был начальный путь образования так называемых семейств языков, и таким же образом и дальше шло объединение мелких языковых групп в крупные, пока не получилось то положение, которое мы видим сейчас в мире, когда из 1500 миллионов жителей земного шара значительная часть выделилась в крупные объединения, говорящие на немногих языках, понятных десяткам миллионов, а меньшинство, в своих сравнительно изолированных становищах, продолжает пользоваться сотнями языков, попятных только в сравнительно тесном кругу соплеменников или соседей. Из европейских языков некоторые являются мировыми, так как распространены и в других частях света: таковы английский язык — для 150 миллионов людей, русский — для 90 миллионов, немецкий — для 85 миллионов, французский — для 55 миллионов, испанский — для 45 миллионов, итальянский — для 35 миллионов, португальский — для 15 миллионов. Из азиатских языков крупные объединения образовались для китайского и японского на востоке Азии и арабского на западе Азии и севере Африки. Вместе эти языки охватывают около 2/3 всего человечества, а на остальную треть приходится более 1900 языков.

К счастию, не все языки развили у себя особые литературы; иначе тормоз для прогресса науки и для международного книжного общения получился бы непреодолимый. Зато для народов, имеющих литературу, необходимо принять в расчет еще изменения литературного языка в течение столетий и тысячелетий да, кроме того, причислить к ныне существующим литературным языкам еще много десятков литературных языков, уже мертвых (так как на них никто уже не говорит), но тем не менее необходимых для изучения ради выяснения законов развития языка и понимания сохранившихся на них культурных памятников. Некоторые из «мертвых» языков остаются до сих пор в полном смысле мертвыми, так как они никем уже не могут быть поняты, но все же успехи последнего истекшего столетия в разборе забытых старых письмен превзошли все ожидания: исследователи сумели оживить письмена древних государств Африки, Азии, даже доколумбовской Америки, в течение многих веков считавшиеся загадочными; еще сравнительно недавно 8 забытых мертвых языков Малой Азии было обнаружено в надписях, найденных в развалинах древней хеттитской столицы у д. Богаскьей в М. Азии.

Известны единичные люди, умевшие хорошо изъясняться на десятках языков, вроде понтского царя Митридата в древности и кардинала Меццофанти в XIX веке; но усвоение каждого языка требует больших усилий, и редко человек, для которого изучение языка является не целью, а средством, в состоянии усвоить сколько-нибудь основательно больше 2—3 языков, кроме своего родного. Поэтому книги очень большого числа народностей не могут быть доступны и самому большому языковеду среди читателей. Когда единым языком всех ученых Европы была латынь, сочинения, адресовавшиеся ко всему миру ученых, писались на этом языке. Когда латынь перестала быть общеобязательной для изучения (она сохранилась в ученом мире только в общей номенклатуре медицинской и естественно-исторической), на европейских международных конгрессах ученых специалистов установился порядок допускать доклады на языках французском, английском, немецком, итальянском и испанском; остальные языки считались узко-национальными, а не мировыми. Но и в литературах, не считавшихся мировыми, появлялись гении-писатели, выдающиеся светила науки, замечательные открытия и изобретения. Можно припомнить для XIX века огромный успех норвежских романистов, уроженцев страны с редким немногочисленным населением (Бьернсон, Ибсен, Гамсун), затем славу русских писателей, особенно Толстого, несмотря на то, что русский язык не считался в числе международных и почти не изучался на Западе. Читатели, конечно, не стали массами изучать норвежский, русский и т. д. языки. Они просто прибегали к переводам.

Действительно, единственным средством поддержать международное книжное общение при большом числе языков является развитие переводной литературы. Обилие переводов может потребоваться для немногочисленного народца, который не имеет на своем языке ни выдающихся произведений поэзии, ни научных трудов, но, с другой стороны, широко развитая планомерная переводческая деятельность необходима и культурному народу, имеющему своих видных представителей во всех областях знания, если этот народ хочет быть в курсе всего того, что создано выдающегося в мировой литературе. Вопрос о переводах часто связывается с вопросом о литературных правах, и авторы иногда налагают запрет на перевод иначе, как с их «авторизации», т. е. их согласия, просмотра и, обыкновенно, оплаты. Это обстоятельство вызвало к жизни литературные конвенции между разными странами для защиты авторского права; дольше всего таких конвенций не заключала Россия, так как в дореволюционной России ежегодно на рынок выпускались тысячи переводных сочинений, переводившихся за гроши и обогащавших капиталистов-издателей. Огромное большинство переводных произведений в русской литературе, по подсчетам 1908 года, состояло из низкопробной беллетристики. Планомерное издание именно всего лучшего, что имеется во всемирной литературе, началось только после революции, с 1918 года, по почину М. Горького.

Трудность изучения многих языков и невозможность перевести на свой язык решительно все, что печатается на других языках, заставляли несколько раз придумывать способы, как бы заменить разные языки одним общечеловеческим. Эта мысль занимала в XVIII веке философа Лейбница, а с тех пор мы имеем целый ряд попыток создания всемирного языка. Из них наиболее прославились «Волапюк» Шлейера из Бадена и «Эсперанто» д-ра Заменгофа из Варшавы. Первый теперь сошел со сцены, но второй имеет много сторонников и свою литературу. Известное практическое значение такой язык, при условии нахождения в разных странах ячеек знающих его, имеет, но цели своей он достигнуть не может, так как родной язык связан с самым существом человека, и поэтому даже говорящие на эсперанто европеец и азиат могут не понять друг друга, непроизвольно внося в язык свои привычные звуки и особые обороты речи. Кроме того, всемирный язык слишком ускоряет процесс, который с языками мира и без того происходит. Мы уже видели, что многочисленные первобытные языки имеют тенденцию объединяться в языки крупных коллективов. Крупные мировые языки также показывают из года в год увеличивающееся стремление приобрести одинаковые слова и одинаковый синтаксис. С течением времени это должно привести к сильнейшему сближению всех главных языков.

Необходимо отметить, что в графике, сопутствующей слову, стремление к объединению также заметно. Правда, единый алфавит в эпохи изолированности народов распался на многие, не похожие друг на друга алфавиты; но стремление к установлению определенных знаков для определенных звуков, к «стандардизации» единого общего научного алфавита сказывается все сильнее. Цифры уже общи для всего культурного мира; это так назыв. «арабские» цифры (на самом деле изобретенные не арабами, а в Европе). В ряде наук установлена символика, общая всем народам: так в астрономии, в картографии, в химии (буквенные обозначения Берцелиуса), в алгебре и т. д.