Ж. Победа национальных языков над латынью

Уже из сказанного в предыдущем очерке достаточно выясняется, что к началу XVIII века торжество латинской книги должно было смениться ее упадком. Эпизодом, характеризующим этот перелом, является так называемая «борьба древних с новыми», занявшая конец XVII и начало XVIII в. Как всегда бывает в истории литературных направлений, и здесь в разных странах не в одно и то же время началась борьба и не в одно и то же время окончилась: Италия шла в голове, Германия в хвосте, а главной ареной борьбы направлений были Франция и Англия. Некоторые моменты этой борьбы мы считаем необходимым здесь отметить.

Первыми застрельщиками в борьбе против исключительного увлечения древними писателями и латынью выступили итальянец Тассони в книге о «Различии образа мыслей» в 1612 г. и француз Буаробер в речи, произнесенной во французской академии в 1635 г. И тот и другой находили, что отечественная литература настолько богата, что нечему учиться у древних. Через 35 лет после Буаробера к той же теме вернулся писатель Демаре-де-Сэн-Сорлен, ярый противник древних классиков, которых он, главным образом, винил в том, что они не знали христианства. Его книжка была отмечена как нелепая и не произвела впечатления. Зато 17 лет спустя, когда академик Перро прочел в заседании академии стихотворение, в котором ставил новых писателей века Людовика XIV выше литературных светил древности, против него поднялась целая буря. Очевидность, т. е. несомненное преобладание интереса к новым писателям перед интересом к классикам, была налицо, но большинство академиков не решалось вслед за Перро открыто объявить борьбу традиции. Такие видные академики, как Лафонтен, Расин, Буало, отнеслись к стихотворению Перро как к недостойной выходке. Перро, задетый за живое, решил доказать свою точку зрения солидными доводами, и в результате появился его 4-томный труд, посвященный параллели древних и новых в области поэзии, науки и искусств. По существу говоря, книга ломилась в открытую дверь, доказывая, что древние писатели не знали тех успехов, которых наука и техника достигли к концу XVII века, но такова была сила традиционных взглядов, что на врага классической литературы отовсюду ополчились защитники классической книги. Переводчик древних поэтов Дасье в предисловии к своему переводу Горация сравнивал Перро с варварами, громившими Римскую империю. Ученый епископ Гюэ обвинял Перро в ряде передержек. Буало писал на него сатирические эпиграммы.

Но общественное мнение в литературных вопросах, сосредоточенное тогда в салонах, где тон задавали образованные дамы, склонялось на сторону Перро. Знаменитый Бэйль, автор «Словаря», и Банаж, автор 24-томной «Истории научных трудов», печатавшие свои труды в свободной Голландии, стали, хотя и с оговорками, на сторону Перро. Непопулярности древних писателей содействовала написанная в это время Буало его 10-я сатира, направленная против женщин. Сатира, подражая нападкам древних писателей на женщин, вызвала такое неудовольствие среди влиятельных светских дам, что Буало пришлось и в среде самой академии претерпеть немало неприятностей. Перро воспользовался случаем, чтобы окончательно привлечь на свою сторону дамский мир, опубликовав в 1694 г.

свою «Апологию женщин». Тогда, в свою очередь, Буало перешел к серьезным доводам и изложил их, с резкими нападками на Перро, в своих «Критических замечаниях» к греческому писателю Лонгину. Оба противника вскоре после этого примирились друг с другом, но поднятая ими литературная полемика не улеглась, а перенеслась в Англию. В Лондоне место парижских литературных салонов тогда занимали литературные кабачки или кафе, посещавшиеся и дамами из «общества». В кафе Уилль в Лондоне поборником древности в спорах с французским эмигрантом Сен-Эвремоном выступал сэр Вильям Темпль, друг и покровитель знаменитого автора «Гулливера» Свифта. Он напечатал книгу о, древней и новой учености", где пренебрежительно говорил о новых ученых, что разве только в Коперниковской системе и открытом Гарвеем кровообращении они дали нечто свое. Несмотря на довольно нелепый характер этой защиты древних, Буало и Расин отнеслись к труду Темпля с одобрением; Темпль в своем восторге перед древними вслед затем ввязался в безнадежный спор, доказывая подлинность сохранившегося от средних веков собрания писем, якобы написанных древним сицилийским тираном Фаларидом. Подложность этих писем была блестяще доказана филологом Бентли, но Темпль усмотрел здесь оскорбление древних и вступил с ним в спор. Друг Темпля Свифт в неоконченной комической аллегории «Битва книг» изобразил этот спор в виде битвы друзей и врагов классиков, причем, ради своего покровителя, явно пристрастно осмеял Бентли.

Еще при жизни Перро ряд статей, брошюр, стихотворений и заметок по поводу спора появился в Италии, Германии, Нидерландах. Большею частью авторы нападали на Перро, но доказывали только одно, а именно упорную жизнь многих давно отживших традиций.

В начале XVIII в., когда успели сойти в могилу многие представители первого периода спора, появилась новая аналогичная полемика и опять во Франции. В 1713 г. поэт Ла-Мотт издал перевод «Илиады» Гомера, совершенно переделав эту поэму в духе салонной поэзии XVIII в. Мадам Дасье, подобно мужу занимавшаяся переводами древних, была возмущена пародией и напечатала против нее книгу «О причинах порчи вкуса». Снова возгорелась полемика по вопросу, устарела или нет древняя классическая литература. Газеты и журналы во Франции и Голландии стояли за новых писателей. В обществе на борьбу с древними стали смотреть, как на борьбу за освобождение духа человеческого. Старые традиции считались окончательно похороненными.

В Англии около того же времени Поп выступил со своим переводом «Илиады», о котором, по словам Самуила Джонсона, Бентли сказал: «Это — хорошенькая поэма, но только не называйте ее Гомером». Однако англичане, при всем их пристрастии к древним, считали любую обработку их произведений допустимой. К древности в Англии XVIII в. относились с уважением, но не следовали ей рабски, и традиции классицизма не влияли на свободу вкуса. Спорадически вопрос о древних и новых еще продолжал вызывать отдельные полемические сочинения, захватывая не только Францию, но и Германию, Швейцарию, Италию и Бельгию. Но уже во второй половине XVIII века древние классики стали достоянием одной только школы, тем самым отходившей от жизни: по-латыни писали немногие единицы, и везде господствовала отечественная «домашняя» речь, на которой в XVI в. Эразм считал возможным объясняться только с прислугой.

Нельзя не заметить, что многие из участников спора сами были не тверды в древних языках: и Перро, и Темпль были плохие латинисты, а греческого языка и вовсе не знали. Характерно и то, что весь спор велся не по-латыни, а на родных языках оппонентов.

Параллельно спору, начавшись еще до него, шло уменьшение печатания книг на древних языках; древние авторы исчезали из частных библиотек или заменялись переводами; уменьшалось число лиц, умевших писать по-латыни.

Лейденский филолог Петр Бурман в 1752 г. писал: «Древних везде презирают. Молодые люди стараются поскорее забыть то немногое, чему они научились по-латыни и по-гречески в школах. Во имя прогресса наук попирается ногами античная мудрость» .

Энциклопедисты дали последний удар древним, и выступление в защиту классиков молодого Гиббона в 1762 г. не обратило на себя никакого внимания. Изучение классиков в XVIII веке стало делом уже только ученых, а не всех образованных. Только классическая школа продолжала давать им приют: во всем остальном их участь сравнилась с участью других мертвых языков.

Латынь как живой язык одновременно быстро исчезала из обихода, задержавшись только в ученых трудах для немногих и там, где она менее всего была чистой латынью: в католической церкви и в политическом обиходе таких отсталых стран, как Польша и Венгрия.

Нельзя обойти молчанием одного характерного момента не связанного с существом спора, но выясняющегося в некоторых из эпизодов его. Это — литературные салоны и влияние в них женщин. Им новая Европа обязана внесением ряда новых существенных черт в преобладающий тип книги. Изгнание грубости и резкости из выражений, соблюдение хотя бы только в оборотах речи, приличного, благопристойного тона, стремление самые сложные научные вопросы излагать простым, легким, понятным языком, осуществление изящества во внешности и в изложении — эти свойства книга XVIII века стала осуществлять для верхов населения, но последующее время сумело их передать и для книги массовой.