К читателю — необходимые разъяснения особенностей содержания этой книги

Человек, снимающий новую книгу с полки в магазине или в библиотеке, хочет знать, будет ли она ему интересна — название далеко не всегда предоставляет необходимую для этого информацию; поэтому автор счел необходимым сразу же познакомить читателя с особенностями данного сочинения.

Дело в том, что в этой книге излагается нетрадиционный взгляд на онтологию: в отличие и от ее традиционного понимания как «учения о бытии», и от ее модернистского толкования как «философии небытия» или даже «нигитологии», т. е. рассуждения о «ничто», к которому стали в последние годы сводить онтологию некоторые отечественные философы, здесь этот раздел философии рассматривается как исследование взаимоотношений бытия и небытия, их взаимопревращенийметаморфоз. Вместе с тем, автор полемизирует и с позитивистским по его сути, хотя и объявлявшемся в советское время «диалектикоматериалистическим», сведением бытия к пространственно-временной структуре материи — поскольку при этом остаются за пределами онтологии и человек, и культура, и общество, бытие которых нельзя свести ни к физическим, ни к биологическим свойствам материи; автор не поддался и модному феноменологическому соблазну трактовки бытия как «наличного бытия» индивида (в духе М. Хайдеггера) или как личностного «со-бытия» (в концепции М. М. Бахтина) и не разделяет попыток растворения онтологии ни в философской антропологии, ни в теории деятельности, ни в этике, ни в психологии… Всему этому в данной книге противопоставлено системно-синергетическое осмысление бытия и его взаимоотношений с небытием, что означает: их взаимоотношения рассматриваются не только в самом общем и потому предельно абстрактном, т. е. чисто логическом, виде, но и в их специфических проявлениях в основных сферах сущего — в природе, в обществе, в культуре, в человеке. Тем самым трактовка онтологии освобождается от присущей ей обычно предельной абстрактности рассуждений о «бытии вообще» или о «небытии вообще» и становится исследованием различных субстратов бытия — природного, социального, культурного, человеческого — и своеобразных взаимоотношений каждого с его небытием. (Возникающее при этом проблемное богатство содержания представлено необычным по объему эпиграфом, демонстрирующим исторический процесс становления проблематики этого раздела философии.) В итоге, казалось бы, отвлеченно-умозрительная философская дисциплина предстает как связующее звено между теорией и практикой, умозрением и действием.

Данный подход к построению онтологии позволяет преодолеть возникшую в наши дни в отечественной философии методологическую альтернативу: монизм или плюрализм должен лежать в ее основе? Указывая на наличие этих «двух основных подходов к трактовке понятия субстанции» [1], П. П. Гайденко, однако, ничего не говорит о возможности преодоления альтернативы, а оно представляется и желательным, и осуществимым; опыт такого рода, обеспеченный системносинергетической методологией, и проделан в настоящем исследовании.

Автор счел также необходимым сразу же сообщить своему возможному и желанному читателю, что данная методология покоится на материалистическом и диалектическом миропонимании, которое многим его коллегам кажется сегодня опровергнутым произошедшим в нашей стране крушением советского строя и обосновывавшего его якобы марксистского философского мышления, тогда как в действительности крах большевистского тоталитаризма подтвердил ложность социально-политического, а не историософского учения К. Маркса, и отождествлять их нет никаких оснований — достаточно указать на то, что последнее сложилось до 1848 года, когда был опубликован «Манифест Коммунистической партии», и разрабатывалось в «Капитале» и экономическо-философских рукописях конца 50-х годов XIX века, проблематика которых не включала идеи пролетарской революции и диктатуры пролетариата как пути перехода от капитализма к коммунизму. Господствовавшая в советское время официальная философская доктрина, объявлявшая себя марксистской, на самом деле была плодом некомпетентного и грубо политизированного вторжения В. И. Ленина и И. В. Сталина в среду философии. В России верен духу марксизма был Г. В. Плеханов — потому-то он и считал трагической авантюрой попытку совершить в стране, еще не вышедшей из феодализма, социалистическую революцию. Надежды К. Маркса и Ф. Энгельса на революционный переход к социализму силами пролетариата зиждились на историческим опыте европейской истории, не знавшей в XVII— XIX веках иного способа разрешения социальных противоречий, кроме революции, но противоречили их собственной философии истории. Развитие человечества в XX веке, сыграв роль провозглашенного марксизмом критерия практики, доказало исторически преходящий характер социальных революций, а материалистическое миропонимание, разработанное ими, и диалектическое осмысление законов развития мира получили многостороннее подтверждение в достижениях научной мысли и методологически резюмировавших их теории систем и синергетике. Автору настоящей монографии остается надеяться, что изложенная в ней трактовка онтологии как фундаментального раздела философии послужит тому убедительным доказательством.

Он отдает себе отчет в том, что развернутую здесь трактовку онтологии не разделят коллеги, представляющие критикуемые автором теоретические позиции — позитивистскую, религиозную и феноменологическую, — равно как и те, кто пытается эти позиции эклектически соединить, или же, напротив, отождествляет онтологию с натурфилософией и потому считает ее вообще «архаической» и чуждой современному мышлению. Спор с такими оппонентами может оказаться, как это часто бывает, «диалогом глухих» — ведь вся история мировой философской мысли является непрекращающейся полемикой представителей различных мировоззрений и методологий, которая так и не привела к выработке единого теоретического мировоззрения; но, быть может, культурное значение этой истории и состоит в таком нескончаемом диалоге, выявляющем неутомимые поиски человечеством ответов на коренные вопросы бытия. Не автору судить, в какой мере его труд окажется продуктивным, но участие в сем диалоге представляется не только научно, но и нравственно необходимым, учитывая особенности нынешнего этапа истории человечества, решающего не частный вопрос, каким ему быть в XXI веке, а впервые вставший перед ним Гамлетов вопрос, быть ли ему вообще или не быть; помочь на него ответить — обязанность, прерогатива и призвание философского умозрения, а в нем именно онтология содержит теоретические основания этого ответа.

Автор разделяет позицию своего коллеги Л. А. Когана, высказанную им в опубликованной два года тому назад статье «Закон сохранения Бытия»: «У древнейшего первоосновного понятия Бытие своя особая судьба. Трудно назвать другое философское понятие — за исключением, пожалуй, свободы, — которое, будучи тысячелетия на слуху, оставалось бы столь по-разному воспринимаемым, необщезначимым, в чем-то загадочным. Не раз звучали по его адресу упреки в неопределенности, высказывалось и тотальное сомнение: не фантом ли это, не скрывается ли за этим нечто — безбрежное, всепоглощающее ничто». Объясняется это так: за «умозрительным обобщением» в генезисе понятия «бытие» стояло «жизнепереживание, духовное прозрение, интуитивный смыслообраз»; отсюда — «особая сейсмическая чувствительность» данной категории «к трагедийному духу истории, ее тектоническим сдвигам, ритмам осевого времени»; неудивителен «растущий интерес к этому понятию в нашу эпоху, в бурном, кровавом, катастрофическом XX веке, охваченном гордыней научно-технического прогресса и в то же время морально-психологическим смятением, отчужденностью, предчувствием конца света. Проявившаяся в этих условиях тяга к Бытию — не метафизический эскапизм, не бегство от жизни, а в конечном счете выражение любви и воли к ней, уяснение ее самоценности…» [2].

В истории европейской культуры Нового времени на афористически сформулированный одним из его главных героев вопрос: «Быть или не быть», — давались и даются поныне противоположные ответы.

Идеология декадентства, закономерно завершавшая каждый «виток» этой истории, отвечала устами поэтов и философов: «Не быть», — и жизненная практика подтверждала такую позицию эпидемией самоубийств. Революционные эпохи, напротив, (и в этом состоит, пожалуй, единственный позитивный смысл революций) отвечали: «Быть!», ибо исходили из возможности переустройства несовершенной социальной реальности. Уже отсюда следует, что онтологический дискурс — не отвлеченная игра философского ума абстрактными категориями «бытие» и «небытие» (или, по Ж.-П. Сартру, «ничто», а по М. Хайдеггеру, «время»), но обоснование оптимистического или пессимистического взгляда на перспективы бытия человечества, а значит, обоснование продуктивности или бессмысленности практической деятельности современного человека.

Как показали дискуссия на страницах журнала «Вопросы философии», развернувшаяся в самом начале нового столетия, и ряд вышедших в последние годы книг, полностью или частично посвященных данному кругу вопросов (их характеристика будет дана в соответствующих главах), сейчас нашей философской мысли свойственно противостояние мировоззренческих позиций апологии Бытия и утверждение примата Небытия или даже Ничто. Понимая закономерность подобной ситуации в наше идеологически «смутное время», трудно остаться в стороне от этого теоретического конфликта, тем более, что на рубеже XX и XXI столетий научное мышление — разработка упоминавшихся теории систем и синергетики — предоставило философии такие возможности построения онтологической теории, какими она прежде не располагала; было бы безответственно не попытаться реализовать эти возможности. О предпринимаемых в данном направлении усилиях свидетельствуют умножающееся число публикаций на эти темы и проведенная в июне 2004 года в Москве Международная научнопрактическая конференция «Стратегии динамического развития России: единство самоорганизации и управления», о масштабе которой свидетельствует пятитомное издание ее материалов [3]. Поскольку все же как в отечественной философии, так и в зарубежной продолжают сталкиваться противоположные представления — и методологические, и позитивно-теоретические — на содержание онтологического дискурса и, более того, на само его соответствие современному типу мышления, называемому «неклассическим» или «постнеклассическим», постольку изложение новой концепции требует ее соотнесения с другими идеями. Автор убежден в том, что родство философии научному мышлению, а не художественному, состоит, в частности, в «эстафетном», или «диалогическом», принципе ее развития, требующем связи, и позитивной, и критической, разрабатываемых мыслителями концепций и идей. Тем, кто склонен уподоблять философское умозрение самовыражению поэтов, книга эта может показаться перенасыщенной историографическими экскурсами и ссылками на взгляды представителей всего спектра социально-гуманитарных наук, затрагивающих проблемы бытия и небытия, однако автор счел продуктивным в эвристическом отношении и принципиальным в отношении нравственном выявление связи своей позиции со взглядами предшественников и ее сопоставление с рассуждениями своих современных коллег, обосновывающих иные воззрения на сей счет.

Особенно важен такой «диалогический подход» к развитию философской мысли в нашей стране и в наше время, потому что резкий перелом в общественном сознании, произошедший в конце прошлого века в ходе крушения советского строя, большевистской идеологии и обосновывавшей их якобы марксистской, а на деле ленинско-сталинской, философии имел психологически естественные на Руси последствия — радикальную «смену богов»: с Владимира Ленина на Владимира Соловьева, назначенных в идеологическом отделе ЦК КПСС советских «академиков» на немецких феноменологов и французских постмодернистов, вульгарного «воинствующего атеизма» на теологизацию философского мышления, соответствующую политическим играм власти с православием и мусульманством, по-прежнему игнорирующую принципиальное отличие философии от политики… Развитие философской мысли в нашей стране остро нуждается поэтому в изменении данного психологического комплекса и в возможно более объективном отношении и к наследию отечественной философии, и к современной философской мысли Запада, и к происходившему в этой сфере культуры в советское время. А в ней догматизации содержания полемической брошюры В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и сталинского философского «дайджеста» из учебника «История ВКП (б)» противостояли интеллектуальные усилия ряда мыслителей, находивших возможность и в тех условиях реконструировать и развивать действительное содержание учения К. Маркса — назову лишь несколько имен философов, чьи работы не канули в Лету вместе с сочинениями советских «академиков» и, хотя в той или иной мере деформированы условиями их написания и публикации, все же представляют интерес для нас и сегодня: это Г. С. Батищев, В. С. Библер, О. Г. Дробницкий, Э. В. Ильенков, 3. Какабадзе, П. В. Копнин, М. Мамардашвили, К. Мегреяидзе, Н. Чавчавадзе, В. А. Штофф, П. Г. Щедровицкий и многие другие не говоря уже о таких философах, как Г. Г. Шпет и А. Ф. Лосев, которые мужественно сохраняли свои весьма далекие от марксизма убеждения. Учесть сделанное всеми ими — не только наш нравственный долг, но и методологическая обязанность, ибо их деятельность способствовала формированию творческой мысли ряда поколений философов и ученых, не поддававшихся конъюнктуре ни «коммунистической партийности», ни «православной духовности». Диалог с ними во многом определил методологические позиции автора настоящего исследования.