«Виртуальная реальность» в метаморфозах бытия и небытия

По утверждению специалистов, понятие «виртуальная реальность» появилось в середине 80-х годов XX в. для обозначения «погружения человека в искусственный мир», создаваемый компьютером [146]. Этим явлением сразу же заинтересовались психологи, экономисты, технологи, наконец, культурологи и философы, и сейчас существует уже на Западе и в России большая литература, посвященная сему любопытному детищу научно-технического прогресса; в 1991 г. при Институте человека РАН была создана специальная Лаборатория виртуалистики, издавшая с 1995 г. 8 выпусков «Трудов» междисциплинарного характера. Неудивительно, что толкования этого культурного новообразования оказываются весьма различными — от конкретного, приведенного выше, до предельно широкого, по сути метафорического, например, позволяющего говорить, будто «любая реальность является виртуальной», и, соответственно, от признания «виртуала» специфическим порождением современной телевизионно-компьютерной цивилизации до утверждения, будто «категория виртуальности активно разрабатывалась в схоластике, Николаем Кузанским и Фомой Аквинским» [147]. Отмечая «множество и разнообразие толкований» понятия «виртуальная реальность», В. С. Бабенко предложил такое ее определение: «некий искусственный мир, в который погружается и с которым взаимодействует человек, причем создается этот мир технической (преимущественно электронной) системой, способной формировать соответственные совокупности стимулов в сенсорном поле человека и воспринимать его ответные реакции в моторном поле» [148]. Исследовавшая это явление с синергетических позиций О. Н. Астафьева заключила, что «философы и психологи заинтересовались „виртуальной реальностью“ не только в силу необычности нового феномена и необходимости его научно-теоретического изучения. Скорее всего, повышенное внимание обусловлено социальными факторами — нарастающей динамикой вторжения „виртуальной реальности“ в жизнь каждого человека… Речь идет фактически о новом информационном образе жизни, коренным образом меняющем стереотипы поведения и деятельности человека» [149]. К этому следовало бы добавить, что если рассматривать данное явление с онтологических позиций, его нужно признать новым способом конструирования небытия для компенсации не удовлетворяющего современного «массового человека» переживаемого им реального бытия, ибо суть такой деятельности состоит именно в осуществлении новыми средствами, по точной формулировке Н. Б. Маньковской, «взаимопереходов бытия и небытия» [150]. Если Фрейд определял искусство как «сны наяву», а Голливуд называют «фабрикой грез», то к создаваемой телевидением, компьютерами, игровыми автоматами «виртуальной реальности» такие метафоры приложимы с еще большим основанием; во всяком случае, не вызывает удивления ни название одного из параграфов книги Л. А. Микешиной и М. Ю. Опенкова «Метафора сновидения в познании виртуальной реальности», ни соотнесение последней и со сном, и с «представлениями театра, художественной и эстетической деятельности во всех ее видах» [151].

Как бы ни реализовывались в дальнейшем те возможности, которые новые технические средства даруют «виртуалистике», продуктивное осмысление ее будущего и нынешнего состояний зависит от нашей способности рассматривать ее в целостной и исторически развивающейся системе форм небытия, коими культура дополняет бытие человечества, начиная с древнейших мифов и кончая мифами современными. Трудно предвидеть, как далеко зайдет этот процесс сближения будничной яви и виртуальных «снов наяву», но несомненно, что дальнейший научно-технический прогресс продолжит наращивать включение виртуального небытия в реальное бытие людей; это позволило такому трезвомыслящему ученому-экономисту и социологу, как М. Кастельс, назвать современную культуру, основанную на электронных средствах коммуникации и интерактивных цепях, «культурой реальной виртуальности» [152] — только подобным оксюмороном, парадоксально соединяющим противоположные понятия, можно определить способы, с помощью которых былая иллюзорная «жизнь» людей в образном пространстве религиозных мифов заменяется иной, еще более похожей на реальную. Обобщая дискуссии на эту тему в американской социологии и культурологии, ученый пришел к выводу, что психология современного обывателя, повседневно живущего в виртуальной ТВ-реальности, объясняется «притягательностью домашнего уюта после напряженного повседневного труда и недостатком альтернатив личностного и культурного включения в общение», а «телевизионный способ коммуникации является фундаментально новым средством, характерным своей соблазнительностью, сенсорной имитацией реальности и легкостью восприятия с наименьшим психологическим усилием» [153].

Несомненно во всяком случае, что у современного ребенка, начиная с раннего детства, формируется потребность действовать в создаваемом для него игровом виртуальном мире и что по своему педагогическому значению такая потребность амбивалентна; в гротескной форме это показал Р. Бредбери в рассказе «Вельд», описав фантастическую ситуацию исчезновения различия между подлинным, реальным бытием и небытием виртуального теле-мира: дети, воспитанные в этом «мире» в комнате, в которой все стены и потолок превращены в телевизионные экраны, и овладевшие тайной превращения возникающей на них «виртуальной реальности», вызвали львов, дабы они сожрали родителей, что те действительно и сделали…

Фантазии фантазиями, но поистине фантастические достижения техники телевидения, кинематографа, игровых автоматов и их вторжение в быт современного человека порождают представление о возможности подмены бытия его имитацией; но если искусство при этом не позволяет зрителям забывать, что они имеют дело с всего лишь иллюзией бытия, а не с подлинным бытием, и возбуждает эмоции, недоступные ему по тем или иным причинам в его реальном бытии, то здесь речь идет о перспективе предпочтения иллюзорной жизни жизни реальной, т. е. о подмене бытия небытием. Такая социальнопсихологическая установка находится в полном соответствии с уже известным нам стремлением теоретической мысли постмодернистского духа превратить онтологию из учения о бытии в учение о небытии. Не очевидно ли, что если человечество примет эту мировоззренческую позицию в качестве своей «новой религии», то оно и на практике придет к такому апокалипсическому концу — к торжеству небытия в собственном своем историческом существовании?