Проблема симметрии и асимметрии в бытии человека

Второй аспект анализа сложной самоорганизации человеческой психики — структурообразующие отношения в ней симметрии и асимметрии. Вопрос этот не столь формален, как может показаться на первый взгляд, в силу чего его рассмотрение отсутствует в психологической и философски-антропологической литературе. Я затронул его в свое время в специальной статье [35], но, к сожалению, мне тогда не была известна монография Н. Н. Брагиной и Т. А. Доброхотовой «Функциональные асимметрии человека», хотя она вышла в свет еще в 1981 г., и потому в ряде случаев мне пришлось тогда, как я сейчас понял, «открывать Америку» — я имею в виду возражения против абсолютизации симметрии в строении бытия.

Дело в том, что теория симметрии выросла на почве кристаллографии в ходе изучения принципов пространственного строения наиболее «чистых» по симметрической структуре природных объектов, а в художественной деятельности затрагивала симметричные структуры лишь в области орнамента, каковой, опять-таки в «чистом» виде, воспроизводит симметрии природных объектов. «Мы будем называть симметричным такой предмет, — формулируют А. В. Шубников и В. А. Копцик общее определение симметрии, — который состоит из геометрически и физически равных частей, должным образом расположенных относительно друг друга», и далее более лаконично: «Мы определяем симметрию как закон строения структурных объектов»; поскольку же «в природе нет бесструктурных объектов», постольку симметричны все те, «которые состоят из эквивалентных в смысле относительного равенства взаимосвязанных элементов» [36]. Оказывается, однако, что симметрия — это не всеобщий закон бытия, даже материально-природного, но закономерности организации структуры тела человека, унаследованной им от животных, у тех сохранявшей симметрию тел растений, в свою очередь «перешедшую» к ним от строения кристаллов в неорганическом мире (потому-то теория симметрии и сложилась в такой отрасли природознания, как кристаллография'). Но уже на биологическом уровне бытия материи симметрия ограничена только горизонтальным соотношением элементов структуры тела, вертикальное же их соотношение асимметрично — и у большинства растений, и у большинства животных, и у человека. Объясняется это основным отличием живого от неживого — ростом организма под влиянием исходящих от солнца тепла и света. Более того, симметрия не распространила свое действие на функционирование организма животного, потому что асимметрична природная среда, в которой оно должно ориентироваться для обеспечения своей жизни (чего не надо делать прикованному к одной точке пространства растению). В первом разделе монографии Н. Н. Брагиной и Т. А. Доброхотовой выделяются и характеризуются «моторная асимметрия», выражающаяся в соотношении рук и ног, «сенсорная асимметрия», выраженная в различиях работы правого и левого глаз, правого и левого ушей, в восприятии правого и левого пространств, ближнего и дальнего; она сказывается и в действиях осязания, обоняния, вкуса, в «психической асимметрии» восприятия пространства и времени; особо исследователи выделили психологический аспект «асимметрии прошлого и будущего» и отличия настоящего от прошлого и будущего: «настоящее время — это реальное время. Оно отражается сознанием, воспринимается, переживается» [37], тогда как прошлое и будущее являются формами «небытия», в силу чего их переживание и осмысление возможно лишь при условии их уподобления настоящему, т. е. при восприятии небытия как бытия. Вместе с тем, с онтологической точки зрения, здесь раскрывается еще один важный аспект данной проблемы, не замеченный нашими исследователями — асимметрия пространства и времени в бытии человека, ибо пространство есть строение внешней среды, природной и искусственной, вещественной, а время является имманентным свойством собственного существования человека, непрерывно меняющим его духовные и физические состояния и делающим его жизнь, по известной трагической формуле экзистенциализма, «бытием к смерти».

Но основное проявление асимметрии в бытии человека — это, конечно, функциональная асимметрия мозга; ее зачатки, правда, обнаружены уже у высших животных [38], но она не могла получить развития, потому что обусловлена не силами природы, а потребностями культуры: необходимыми предметной деятельности и общению людей абстрактным мышлением и речью, а также еще «не замеченной» учеными практической деятельностью, которая опосредуется уже не инстинктом, а проектирующим воображением. Вот почему у человека развивается диссимметризация функций зрения и слуха — не как анализаторов пространственных и временных отношений в природе (такую роль они играют и в жизни животных), а как органов восприятия природной среды и культурной: зрение является основным каналом связи человека с материальной предметностью природы, а слух — преимущественно органом восприятия речи и музыки, т. е. основных средств культурного общения людей, консолидировавших общество не генетически передаваемой информацией инстинктов.

Дальнейшие исследования функциональной асимметрия мозга показали, что она объясняет не только происхождение абстрактно-логического мышления и его вербального выражения, но и ряд других культурных ситуаций: возвышение общественного сознания от мифологического мировосприятия к научному и повторение в данном отношении филогенеза в онтогенезе; социально-психологические различия культур Запада и Востока; гендерные особенности структур сознания (см. работы Л. Я. Балонова и В. Л. Деглина, В. В. Аршавского и В. С. Ротенберга, В. Л. Бианки и Е. Б. Филипповой, В. В. Иванова, С. Ю. Маслова, автора этих строк); различия научно-теоретического и художественно-образного типов сознания, ибо последнее могло сформироваться только на основе совместной работы обоих полушарий, которая только и способна продуцировать образно-метафорические структуры искусства; наконец, отличие действий воображения от созерцания, ибо последнее направлено на реальную среду существования человека, т. е. на бытие, а активность воображения создает небытие, противопоставляемое так или иначе бытию (сон, бред, вымысел, мечта, идеал, художественный образ). Какими бы способами ни достигало воображение своей цели, оно всегда разрушает равновесие человека и среды, оспаривая ценность достигнутого уровня гомеостаза антитезой наличного бытия и небытия идеала, мечты, проекта выявлением несоответствия реального и идеального; в результате либо ситуация признается людьми непреодолимой, и им остается с ней смириться, либо их практическая деятельность направляется на разрешение противоречия и создание нового бытия в соответствии с данным проектом, идеалом, мечтой. Все это позволяет поддержать заключение ученых, что необходимо «создание нового направления в науке о мозге — асимметрологии» [39] (подобно названным выше ученым, я отвлекаюсь сейчас от различия между понятиями «асимметрия», «диссимметрия», «антисимметрия», которое существенно в классической теории симметрии, тем более, что и Шубников и Копцик иногда употребляли их как однопорядковые, если не синонимические — говоря, например, что симметрия «состоит из асимметрий и диссимметрий и определяется через них»

[40]).

Но отсюда проистекает и асимметричность восприятия человеком времени: если пространство для созерцания симметрично по отношению к наблюдателю (правое — левое, верх — низ), то переживание времени асимметрично: прошлое и будущее как формы небытия оцениваются иначе, чем бытие настоящего, и внутри этого «царства небытия» — будущее иначе, чем прошлое. Вспомним, что уже Августин указал на онтологическое отличие настоящего времени от прошлого, которого «уже нет», и от будущего, которого «еще нет», хотя проницательно заметил, что настоящего, в сущности, тоже нет — «оно так стремительно уносится из будущего в прошлое», что «длительности в нем нет».

[41]. Однако для переживания отличие настоящего от прошлого и будущего существует — каждый знает по своему жизненному опыту, что восприятие настоящего возбуждает несравненно более сильные эмоции, чем воспоминание о прошлом и мечта о будущем. Важно иметь в виду, что асимметричное отношение к трем фазам времени является закономерностью не только индивидуальной психологии, но и общественной, и становится одним из измерений истории культуры: таков, например, знаменитый лозунг римлян времен упадка империи carpe diem, выразивший признание высшей ценности настоящего, таков основной принцип традиционной культуры — подчинение настоящего прошлому, такова установка футуризма на будущее, определившая само название этого движения умов.

Понятно, что искусство одновременно и выражало господствующее и оппозиционное умонастроения, и их формировало. В конце XV в. эпикуреец Лоренцо Медичи писал:

Юность, юность, ты чудесна, Хоть проходишь быстро путь. Счастья хочешь, счастлив будь — Нынче. Завтра — неизвестно!

Спустя два века Ж. Б. Руссо в «Оде на начало Нового года» почти теми же словами выразил складывавшееся у французской аристократии гедонистическое умонастроение, которое стало господствующим в эпоху рококо:

«Вчера» давно уже умчалось, Быть может, «завтра» не придет, И лишь в одном «сегодня» радость Бесспорно человек найдет…

Действительно, отношение к «вчера» мнемонично, ибо «вчера» уже не существует, его нет — и безвозвратно нет! — в моем (нашем) реальном опыте; более того, я вообще могу удостовериться в том, что оно было, а не приснилось мне, лишь по сохранившимся его материальным следам, а в истории человечества — по фактам, позволяющим отличить бывшее от легендарного; «завтра» же всего лишь гипотетично и асимметрично по отношению к небытию «вчера», ибо произошедшее «вчера» все-таки было, а то, что может произойти «завтра», только может, и неизвестно, произойдет ли… Так в онтологию вошла проблема воображения (фантазии), поскольку и прошлое, и будущее, как формы небытия, лишь представимы в конкретности их былого или неопределеного грядущего бытия, и нужен специальный механизм психики для осуществления операций, недоступных ни созерцанию, ни переживанию, ни мышлению, т. е. способный дополнять восприятие бытия конструированием небытия.