Системность и историзм (1977)

Вопрос о соотношении системного и исторического подходов признается важным для современного научного знания и требует специального рассмотрения. Мы не согласны с широко распространенным мнением, выражающимся в сведении системного подхода к структурному или структурно-функциональному методу исследования. Это неизбежно ведет к его противопоставлению подходу историческому, причем в лучшем случае последний может рассматриваться как"дополнение" системного¹. Мы считаем, что системный подход необходимо включает в себя исторический анализ в том случае, если объектом изучения является исторически развивающаяся система. Аналогичное понимание соотношения системного и исторического подходов было высказано в свое время Б. А. Грушиным^[1][2], а позднее В. Г. Афанасьевым^[3]. Поддерживая подобную точку зрения, В. Н. Сагатовский отмечает, что «трактовки системного объекта с позиций статики, динамики и развития являются не просто возможными вариантами исследования, но и определенными ступенями системного подхода, каждая из которых адекватна определенному типу отношения между внутренним строением системы и ее целеориентированным проявлением на выходе»^[4].

Хорошо известно положение Ф. Энгельса о том, что метод познания есть аналог предмета познания^[5]. С этой точки зрения, системный подход следует рассматривать как такую гносеологическую процедуру, которая порождается необходимостью адекватного отражения объектов особого рода — так называемых системных объектов. Известно, что системы могут существовать — или хотя бы рассматриваться — статично, но могут иметь и динамически-процессуалъный характер, что требует соотнесения синхронического «разреза» с «разрезом» диахроническим, т. е. выявления законов их развития. Именно поэтому историзм — в широком смысле этого слова — становится моментом системного подхода, имманентным ему в тех гносеологических ситуациях, когда предметом исследования являются развивающиеся системы.

Это касается в первую очередь всех общественных наук, поскольку «сама история, само историческое движение понимается в марксизме как системное по своему характеру движение»¹. Выявление единства системности с историзмом непосредственно затрагивает также интересы биологической науки — в качестве примера можно указать трактовку методологических аспектов биологии К. А. Тимирязевым^[6][7]. Данный принцип распространяется и на психологию, которую А. Р. Лурия вполне обоснованно назвал «исторической наукой»^[8]. Исторической наукой в известном смысле следует считать и педагогику, поскольку она имеет дело с процессом становления — историей — личности.

Таким образом, системный подход обогащается и видоизменяется в целом, когда в него включается исторический анализ определенного класса систем. Не менее существенно, однако, и то, что исторический анализ, в свою очередь, претерпевает радикальные изменения, когда становится органическим моментом системного исследования. Ведь историзм как таковой отнюдь не обязательно связан со структурным или функциональным подходом к изучаемому предмету. Взятый сам по себе (например, в позитивистски ориентированной науке), историзм сводится к представлению об абсолютной изменчивости описываемого социокультурного объекта; такое представление ведет к признанию уникальности каждого момента развития изучаемого объекта, что снимает вопрос о наличии каких-либо закономерностей его истории. История в этом случае предстает как простая последовательность различных состояний, каждое из которых и должно быть описано в его отличии от предшествовавшего и от последующего этапов. Тем самым отрицается законосообразность, внутренняя логика развития, его «разумность» и прогрессивность, и историзм приобретает форму плоского эволюционизма. Но и структурный подход, оторванный от исторического, рождает методологию структурализма — эту метафизическую антитезу эволюционизма. Поэтому и возникает важный вопрос об отличии историзма, вплетенного в системный анализ, от историзма, оторванного от системного анализа.

Системный историзм преодолевает односторонний эмпирико-эволюционистский подход к познанию процессов развития, поскольку он оказывается способным выявить не только то, что отличает каждое данное историческое состояние изучаемого объекта от всех других, но и то, что их связывает, т. е. закономерность возникновения данного состояния из предыдущего и закономерность его превращения в последующее. Именно поэтому весь процесс предстает как некая исторически развертывающаяся система, как организованное самодвижение. При чисто же эволюционистском подходе изучаемый процесс распадается на ряд сменяющих друг друга эпизодов, лишенных какой-либо логической связи. Для подобного историзма рассматриваемый процесс не является целостностью. И даже тогда, когда тот или иной процесс имеет законченный характер — скажем, развитие рабовладельческого строя в Древней Греции или развитие классицизма в русском искусстве, — его целостность мнима, она сводится к простой сумме следующих друг за другом состояний. Системный же историзм, следуя общим принципам системного исследования, видит целое именно в его целостности, в его системной организованности, а интерпретация каждой его части зависит от постижения целого. Если эволюционизм знает лишь один путь исследования — генетический, то системный историзм связывает генетический путь с обратным движением исследовательской мысли — от высшего к низшему. Это естественно, ибо, только зная высшие стадии процесса, можно понять общие закономерности его движения, т. е. понять процесс как целое, и уже на этой основе осуществить его (процесса) генетическое описание¹.

Если эволюционизм принципиально ограничивается генетическим аспектом рассмотрения изучаемого объекта, то системно-исторический подход требует сочетания генетического аспекта исследования с аспектом прогностическим^[9][10]. В этой связи следует признать весьма неточным широко распространенное у нас отождествление понятий «исторический» и «генетический»^[11]. На наш взгляд, такой подход исключает прогностический вектор из исторического рассмотрения системы и тем самым снимает очень важное различие между двумя типами историзма. Достаточно, однако, оценить значение марксова прогноза о неизбежности крушения капитализма и революционного перехода от капитализма к коммунизму, чтобы стала очевидной не только теоретическая, но и грандиозная практическая ценность прогностического подхода к изучению процессов развития. Но при этом необходимо выяснить, как вообще возможен прогностический подход в историческом познании.

Научное прогнозирование (предвидение) отличается от пророчества тем, что будущее не угадывается, а теоретически моделируется как закономерное продолжение действия тех законов, которые сложились в прошлом, «вывели» из прошлого настоящее и должны привести к превращению настоящего в грядущее^[12]. Но это означает, что вся известная нам протяженность процесса — от зарождения изучаемого объекта до нынешнего его состояния — должна быть осмыслена как закономерное движение, т. е. движение внутренне организованное, определенным образом упорядоченное, прошедшее через необходимые стадии, этапы, фазы. Отсюда и рождается непременное требование системно-исторического метода исследования — требование периодизации рассматриваемого процесса, основанной на выявлении внутренней закономерности процесса развития.

Не останавливаясь подробно на принципе периодизации, ограничимся краткими замечаниями о значении периодизации для системноисторического анализа процессов развития.

Отметим прежде всего абсолютную необходимость периодизации при системном исследовании процесса. Оно не может ограничиться простым описанием сменяющих друг друга состояний эволюционирующего объекта, в изучаемом процессе необходимо раскрыть глубинные закономерности перехода количественных изменений в качественные, скачки, а значит, принципиальные отличия разных этапов, фаз, периодов, стадий. Таким образом, хронология здесь не отменяется, но осмысливается на более высоком уровне.

В весьма часто цитируемом ленинском положении о сущности марксистского историзма — «смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло» — специально подчеркивается необходимость выяснения того, «какие главные этапы в своем развитии это явление проходило»¹. Такую же постановку вопроса мы встречаем у К. Маркса. «Всякое развитие, независимо от его содержания, — писал он, — можно представить как ряд различных ступеней…»^[13][14] Реализуя этот принцип, основоположники марксизма описывали историю человеческого общества как смену социально-экономических формаций, форм собственности, отношений индивида и социума и т. д. На этой же основе ученые-марксисты определяют принципы научной периодизации истории культуры, искусства, религии, морали и т. д.

Но если процесс развития имеет внутренне организованный характер, то мы вправе применять по отношению к нему понятие «структура», расширяя традиционное синхронистическое осмысление этого понятия как «инвариантного аспекта системы»^[15]. Б. А. Грушин имел, следовательно, все основания говорить о «структуре развития», трактуя сам процесс как особого рода структурные связи^[16]. Мы полностью поддерживаем поэтому точку зрения С. А. Клишиной о том, что «искать структурные закономерности только в устойчивых, неизменяющихся вещах, понимать структуру только как определенный тип связи сосуществующих элементов — значит сознательно суживать границы структурного подхода»¹. Вполне оправданно появление в нашей философской литературе таких понятий, как «интенсивная структура» (В. И. Свидерский), «динамическая структура» (С. А. Клишина), «генетическая структура» (В. С. Добриянов), «хроноструктура» (Я. Ф. Аскин, Н. К. Серов). Организованность проявляется не только в пространственной связи компонентов системы, но и в их временном сцеплении. Не удивительно, что в общей системологической концепции Гегеля такое большое место занимал закон отрицания отрицания, который, по сути дела, выражает структурированность процесса развития. Известно и то, как оценили это открытие Гегеля классики марксизма. Однако вряд ли можно утверждать, что отрицание отрицания — единственный тип хроноструктуры^[17][18]. Поэтому важной задачей современной теории систем и методологии системных исследований следует считать изучение различных типов структурной организованности процессов.

Организованность процесса развития должна, по-видимому, выражаться и количественно, и качественно; следовательно, понятие хроноструктуры оказывается двуплановым: с одной стороны, оно обозначает существенное соотношение сменяющих друг друга этапов процесса, т. е. закон его самодвижения; с другой же стороны, оно определяет характер протекания этой смены фаз, ее темп. Хроноструктура оказывается, таким образом, и ритмом, и алгоритмом процесса развития.

Нет никакого сомнения в том, что ритмы и алгоритмы многообразны, но несомненно и то, что хроноструктура каждого процесса не является абсолютно индивидуальной, уникальной; здесь проявляется диалектика общего, особенного и единичного. Учет этой диалектики и позволяет решить проблему соотношения общих социологических законов, специфических исторических закономерностей и «игры случая» в реальном процессе развития человеческого общества^[19]. Следовательно, нужно искать основные типы законов и ритмов развития.

Диалектика повторяющегося и неповторимого свойственна всякому развитию^[20], однако соотношение этих моментов может быть разным. Две крайние его формы характеризуются полным преобладанием одного из указанных атрибутов и сведением до минимума значения второго. Конкретно это выражается в том, что в одном случае развитие приобретает циклический характер, многократно повторяя некую группу преобразований, а в другом — оно является прямолинейным, необратимым, не знающим возвращений — хотя бы и на иных уровнях — к прошедшим состояниям (так сказать, «временного изоморфизма»). Видимо, решающее отличие филогенеза от онтогенеза состоит в том, что в истории общества каждая формация и каждый тип культуры повторяют ту последовательность «становление — расцвет — умирание», которая в жизни индивидуума возможна лишь однажды. В ряде случаев такую линейную структуру можно рассматривать как единицу циклического, спиралеобразного развития, как строение одного витка этой спирали.

Циклическое развитие основано на действии закона отрицания отрицания, который ведет к повторению на новом уровне оппозиции «тезиса» и «антитезиса». Заключительное звено цикла — «синтез» — становится, следовательно, исходным в новом цикле, и так далее. Такой характер движения объясняется неисчерпаемостью его ресурсов и необходимостью постоянного самоотрицания, стимулирующего непрекращающееся развитие. Хотя модель данной структуры обычно называется «триадой», она является действительно триадической лишь в нециклической, линейной структуре; в циклической же структуре, когда третья фаза оказывается первой в новом цикле, т. е. когда «синтез» превращается в новый «тезис», трехтактное движение процесса превращается в повторяющееся двухтактное:

а -" ЛГ|^|А^[21] -" Д2|^|д2 _" А2|_"|дп -" Щ История искусствоведения знает немало примеров использования такой схемы развития для выявления закономерностей историко-художественного процесса как движения от одного типа творчества («объективного», «натуралистического», «тектонического», «классического» и т. п.) к противоположному и обратно. Не абсолютизируя этой закономерности исторической смены стилей, следует все же признать, что она существует и известным образом взаимодействует с другими закономерностями художественного развития. Во всяком случае, как показывает социальная психология (начиная с Г. Тарда), механизмы «подражания» и «противоречия» управляют многими социокультурными процессами, поэтому Г. В. Плеханов имел достаточно оснований применить их к объяснению ряда особенностей истории европейской культуры XVII в.^[21]

Цикличность как закономерность развития нельзя, конечно, абсолютизировать, однако наличие цикличности («спиралей») в ряде процессов непростительно игнорировать. Историзм в системном исследовании позволяет установить, свойственна ли цикличность данному изучаемому нами процессу, и если да, то чем она объясняется и каков ее темпоритмический характер, если же нет, то почему данный процесс имеет хроноструктуру иного типа.

Что касается структуры линейного развития, то она, как было отмечено, имеет трехтактный, трехфазный характер («рождение — расцвет — умирание»):

А —" В —> С Это связано с тем, что всякая саморазвивающаяся система организмического типа (и биологическая, и социокультурная) возникает, проходит более или менее долгий путь становления, реализует все заложенные в ней потенции и начинает клониться к упадку, а затем приходит к гибели. Вот почему данный тип структуры развития непременен и неизбежен во всех онтогенетических процессах, тогда как процессы филогенетические имеют циклический характер: гибель того или иного биологического вида, той или иной общественно-экономической формации, того или иного исторического типа культуры, художественного стиля и т. п., ведет к формированию нового вида, новой формации, нового стиля. Правда, нередко онтогенетические процессы получают не трехфазное, а многофазное членение — например, при периодизации жизненного пути человека, в котором специалисты по возрастной психологии и педагогике выделяют то 5, то 6, а то и еще большее количество стадий (младенчество, детство, юность, зрелость, старость и т. п.). Однако нетрудно увидеть, что любое подобное деление является лишь более дробным (что необходимо в тех или иных целях) вариантом основополагающего трехфазного членения онтогенеза.

Интересно отметить, что действие известного марксова принципа «Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны» обусловлено именно трехфазной структурой процесса развития, так как только она позволяет раскрывать процесс становления системы исходя из развитого ее состояния; вместе с тем именно на этой основе возможна прогностическая экстраполяция на будущее тех тенденций развития, которые выявляются при изучении перехода прошлого в настоящее, т. е. процесса становления.

Является ли, однако, трехтактная структура единственной формой нециклического развития? Думается, что нет. Такая структура выражает логику процесса лишь в тех случаях, когда начальная стадия развития обладает некоей качественной определенностью — «тезисностью», что и вызывает отрицание этой определенности — «антитезис» — на следующей ступени развития^[23]. Однако исходная ситуация нередко является другой — неразвитое, нерасчлененное, диффузное, лишенное какойлибо четкой определенности состояние объекта, такое состояние, в котором образующие его противоположности еще не «разошлись», не отменились друг от друга и не столкнулись во взаимной конфронтации. Это произойдет лишь на следующей ступени процесса развития, причем одна из сторон данного противоречия неизбежно окажется доминирующей, господствующей, придающей объекту качественную определенность. Таким образом, «тезис» выступает здесь не как первая, исходная, а как вторая стадия процесса развития, «антитезис» становится третьей его стадией, а «синтез» — четвертой.

Выразительным примером этого может служить история культуры. Если мы рассмотрим, например, эволюцию форм сознании с точки зрения соотношения двух важнейших его сторон — гносеологической и аксиологической, одна из которых формирует систему знаний, а другая — систему ценностей, то окажется, что на первой ступени истории, в первобытном обществе, знания и ценности находились в синкретическом, диффузном единстве. Это придавало общественному сознанию мифологический характер. На второй ступени истории культуры, достигшей наиболее полного развития в эпоху феодализма, гносеологическая и аксиологическая стороны общественного сознания оказались отчетливо и резко противостоящими друг другу при безусловном подчинении знаний ценностям, что выразилось в господстве религиозного типа сознания. На третьей исторической ступени, в капиталистическом обществе, антагонизм знания и ценностей сохраняется, однако буржуазное сознание радикально изменяет соотношение гносеологической и аксиологической установок, абсолютизируя «чистое» знание и отвергая ценности — и религиозные, и нравственные, и политические, и эстетические. Наконец, четвертый исторический тип культуры, формирующийся в эпоху социализма, строится на признании взаимной дополнительности знаний и ценностей, их диалектической связи и взаимодействия.

Если воспользоваться буквенной символизацией, то указанный тип хроноструктуры можно обозначить таким образом:

аб Аб Ва АВ

Размеры данной статьи не позволяют привести другие примеры четырехтактной структуры процесса развития, и нам остается лишь отослать читателя к ряду работ, в которых такие примеры приводятся¹. Эти исследования дают достаточно оснований для признания реальности тетрарной структуры наряду со структурами тернарной и бинарной.

Но в таком случае перед нами возникает вопрос: а исчерпывается ли типология хроноструктур этими тремя типами? Если да, то почему? Если нет, то какие еще типы структуры процессов развития существуют?

Ответ на эти вопросы — дело будущего. Пока можно лишь заключить, что разработка типологии алгоритмов развития — необходимый раздел методологии системного историзма.

Аналогично обстоит дело и с исследованием хроноструктурных ритмов. Эта проблема уже обсуждалась в нашей философской литературе^[24][25], поэтому мы ограничимся несколькими дополнительными замечаниями.

В свете системно-исторического подхода темпоритмический «рисунок» каждого процесса не является случайным и уникальным, но выражает некие закономерности, управляющие исследуемым процессом. Так, можно чисто эмпирически установить, что существуют процессы с равномерной ритмической упорядоченностью — скажем, смена дня и ночи или смена времен года, процессы, которые протекают ритмически неравномерно, с постепенным убыстрением или, напротив, замедлением движения. Различия между этими ритмическими особенностями хроноструктур несомненно обусловливаются внутренними закономерностями самих процессов. В этой связи необходимо прежде всего установить, возможен ли равномерный ритм в процессах развития или же он свойствен только такому движению, которое основано на простом повторении определенных состояний, на круговращении. Правомерно предположить, что развитие не может уложиться в равномерный ритм, разрушает равномерный такт движения и ведет к убыстрению или замедлению течения.

Различие между этими двумя типами неравномерного движения также закономерно — в этом легко убедиться, сравнив, например, ритм филогенеза со столь характерным для него убыстрением темпа социального развития^[26] и онтогенетический ритм: соотношение длительностей детства — зрелости — старости.

Изучение типологии хроноструктурных ритмов, как и разработка типологии хроноструктурных алгоритмов, связано с решением более общей гносеологической задачи — с изучением взаимозависимостей синхронических и диахронических структур, т. е. структур, выражающих закономерности строения системных объектов, их функционирования и их развития. Эта взаимозависимость отражена в известном положении марксистской философии о связи исторического и логического в процессе познания.

При этом нужно сделать одно важное уточнение: логический анализ предполагает не только выявление строения системы, рассмотренной статически, но и структуры ее функциональной динамики. Следовательно, если мы имеем дело с развивающейся системой, то ее общая структурная характеристика должна быть трехмерной, трехаспектной, и все три аспекта ее структуры — предметный, функциональный и исторический — должны быть охарактеризованы не изолированно один от другого, а в их взаимной корреляции.

В этом свете нужно признать неточным традиционное употребление понятия «структурный анализ» (свойственное и автору этих строк), согласно которому под структурным анализом понималось исследование внутреннего строения системы. Поскольку же это последнее оказывается лишь одним аспектом ее целостной структуры, понятие «структурный анализ» должно приобрести этот широкий смысл, а былое его значение лучше называть «анализом строения» системы.

Вышесказанное означает, что мы полностью поддерживаем мысль о существовании некоей «единой структуры», «синтезирующей структуры», «глобальной структуры», которая охватывает структуры синхроническую и диахроническую^[27], добавив лишь к этим двум граням «синтезирующей структуры» третью грань — функциональную.

Резюмируя все вышесказанное, подчеркнем, что понимание историзма как органического аспекта системного исследования, необходимого при изучении исторических систем, помогает избежать двух равно опасных для науки крайностей — позитивистски-эволюционистского эмпиризма, абсолютизирующего исторические факты и игнорирующего исторические законы, и отвлеченного схематизма, абсолютизирующего какой-либо один тип хроноструктуры и навязывающего реальным историческим процессам ту или иную априорно сконструированную структурную схему. Только анализ каждого данного конкретного процесса способен показать: а) имеем ли мы дело с неорганизованным движением какого-то конгломеративного множества или же с упорядоченным развитием некоей системы; б) какие варианты хроноструктуры и почему характеризуют развитие данной системы.

Вместе с тем, системный историзм должен учитывать различные соотношения устойчивых хроноструктурных закономерностей и индивидуальных особенностей реального протекания процесса. Общее правило заключается здесь, по-видимому, в том, что чем сложнее рассматриваемая система, тем большее значение имеют в ее движении индивидуальные отклонения от нормы и тем более подвержена она власти случая, т. е. непредвиденных, с точки зрения данной нормы (структурного правила), воздействий. Поэтому диалектика закономерного и случайного, инвариантного и вариативного, всеобщего и уникального по-разному проявляет себя в развитии биологических систем и систем социальных, в филогенезе и онтогенезе. Здесь обнаруживается еще один аспект того эвристического значения, которое имеет включение исторического подхода в общий методологический арсенал системного исследования.

• [1] Французова Н. П. Исторический метод в научном познании (вопросы методологиии логики исторического исследования). — М., 1972. — С. 256.
• [2] Грушин Б. А. Очерки логики исторического исследования. — М., 1961.
• [3] Афанасьев В. Г. О системном подходе в социальном познании // Вопросы философии, 1973, № 6.
• [4] Сагатовский В. Н. Опыт построения категориального аппарата системного подхода. Философские науки, 1976, № 3. — С. 76.
• [5] Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20. — С. 367.
• [6] Кузьмин В. П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. — М., 1976. — С. 235.
• [7] Тимирязев К. А. Исторический метод в биологии. Соч., т. VI. — М., 1939; ср. материалы дискуссии «Проблема времени в биологических системах». В сб.: «Системныеисследования. 1970″. — М., 1970, — С. 65—69.
• [8] Лурия А. Р. Психология как историческая наука. В сб.: „История к психология“. —М» 1971.
• [9] Принцип историзма в познании социальных явлений. — М., 1972.
• [10] Каган М. С. О системном подходе к системному подходу // Философские науки, 1973, № 6. — С. 39; его же. Человеческая деятельность. Опыт системного анализа. — М., 1974. — С. 30—31.
• [11] См., например: В. С. Добриянов. Методологические проблемы теоретическогои исторического познания. — М., 1968.
• [12] См. специальное исследование методологических проблем прогнозирования: Ю. П. Ожегов. Социальное прогнозирование и идеологическая борьба. — М., 1975.
• [13] Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 39. — С. 67.
• [14] Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 4. — С. 296.
• [15] Овчинников Н. Ф. Принципы сохранения. — М., 1966.
• [16] Грушин Б. А. Указ соч. — С. 71—72, 78, 83, 93, 177.
• [17] Клишина С. А. Принцип развития и структурный анализ. В сб.: «Принцип развития». Изд-во Саратовского университета. 1972, — С. 108.
• [18] См. обзор существующих точек зрения: Обухов В. Л. О сущности и границах действия триадической формы закона отрицания отрицания. «Философские и социологические исследования», вып. XVII. — Л., 1976.
• [19] См.: Философские проблемы исторической науки. — М., 1969. — С. 71—79.
• [20] См., например: Французова Н. П. Указ. соч. — С. 76—108.
• [21] См.: Г. В. Плеханов. Искусство и литература. — М., 1948. — С. 52—54.
• [22] См.: Г. В. Плеханов. Искусство и литература. — М., 1948. — С. 52—54.
• [23] Вспомним классические примеры, приведенные Ф. Энгельсом. См.: К. Маркси Ф. Энгельс. Соч., т. 20. — С. 139.
• [24] Журавлев В. В. Проблемы духовной жизни общества. — Ростов-на-Дону, 1972;А. И. Титаренко. Структуры нравственного сознания. Опыт историко-философскогоисследования. — М., 1974; М. С. Каган. К изучению диалектики развития общественногосознания. В сб.: «Проблемы диалектики», вып. V. —Л., 1975.
• [25] Аскин Я. Ф. Направление времени и временная структура процессов. В сб.: «Пространство, время, движение». — М., 1971; Серов П. К. Процессы и мера времени. Проблемы методологии структурно-диахронического исследования в современной науке. —Л., 1974.
• [26] Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. — М., 1974. — С. 32—35.
• [27] Свидерский В. И. Некоторые вопросы диалектики изменения и развития. —М., 1965. — С. 139; В. И. Свидерский, Р. А. Зобов. Некоторые философские аспектыэлементно-структурных отношений. — Л., 1970. — С. 63.