Музеи в первой трети XX в

Ключевым фактором, повлиявшим на развитие музейного дела первой трети XX в., стала урбанизация и индустриализация ведущих стран Европы и Северной Америки. Следуя общему тренду, музеи становились демократичнее и доступнее для своих посетителей, их посещение являлось культурной нормой для образованных слоев общества.

Но расширение аудитории поставило новые задачи: если в прошлом элитарным музеям не было необходимости объяснять высшему обществу базовые понятия культуры и искусства, то XX век породил экскурсоведение и музейную педагогику как магистральные направления музейной работы.

История советских музеев в довоенный период противоречива и во многом трагична.

Революции 1917 г. и последовавшая за ней Гражданская война повергли культурную сферу в хаос. Зимний дворец и большинство дворянских усадеб были разграблены, некоторые ценности были найдены позднее, но многие считаются утраченными вплоть до наших дней. Отдельные предметы были переправлены за рубеж эмигрировавшими владельцами.

(!) В среде русской эмиграции возник феномен военно-исторических музеев, призванных сохранить память об истории и культуре Российской империи. К таким собраниям можно отнести Русский военно-морской музей в Париже, Русский дом и Музей русской конницы в Белграде, Музей русской воинской славы в Сан-Франциско.

Советская власть в срочном порядке провела организационные меры: уже в 1918 г. была создана Коллегия по делам музеев и охране памятников при Народном комиссариате просвещения, возглавившая работу по принятию ценностей на государственный учет. Достаточно быстро были национализированы крупные частные коллекции, многие усадьбы стали общедоступными музейными комплексами. Конфискации подвергались и ценности, находившиеся во владении православной церкви и иных религиозных организаций. Вводился запрет на вывоз из страны произведений искусства и антиквариата.

В ряде случаев бывшие владельцы становились сотрудниками новых музеев в качестве экспертов и хранителей. Посещение музеев стало легко доступным для всех желающих, — входная плата, как правило, была символической, распространились групповые экскурсии за счет предприятий и профсоюзов. Впервые музей стал массовой формой проведения досуга городскими обывателями, что способствовало росту образовательного и культурного уровня населения.

(!) Стоит иметь в виду, что усиление государства в музейной жизни происходило и в странах Западной Европы и Северной Америки. Однако там причины были не столько идеологическими, сколько экономическими: начавшаяся в 1929 г. Великая депрессия резко сократила активность частных благотворителей из числа крупных промышленников и предпринимателей. Некоторые частные музеи закрылись, другие переводились на общественное обеспечение.

Безусловно, позитивными чертами этого периода стало внедрение передовых методов музейной педагогики. Коммунистическое просвещение отводило особо важную роль музеям в идеологической индоктринации масс — через подчеркнутую историческую преемственность революционных движений, атеистическую пропаганду, «превосходство» социалистического реализма в изобразительном искусстве.

Не менее важными стали прогрессивные идеи пропаганды современных достижений естественнонаучного познания мира и инженерно-технической мысли. Форсированная модернизация советского общества требовала образованных технических, медицинских, научных кадров, и эту задачу музеи тоже решали успешно.

С этим периодом связан расцвет музеев отдельных заводов, фабрик и прочих предприятий. Задача трудового воспитания выполнялась как через контраст «эксплуататорского» и «социалистического» отношения к рабочим, так и путем фиксирования и демонстрации различных трудовых рекордов, связанных со стахановским движением. Предприятие мыслилось как ключевая организация в жизни рабочих, несущая не только экономическую, но и социальную функцию. Поэтому при заводах создавались общежития, столовые, детские сады, спортивные общества, дома культуры. Логичным продолжением этой линии стали заводские музеи. В годы «Великой депрессии» многое из советского опыта социокультурной ответственности предприятий было заимствовано в США и Веймарской Германии.

Но нельзя обойти стороной и темные стороны той эпохи, прежде всего, в деле охраны памятников. Некоторые архитектурные комплексы были сожжены, многие — сознательно разрушены при не вполне продуманной перепланировке городов, например, стены Китай-города, Красные ворота и Сухарева башня в Москве.

Лирическое отступление Будущее ищем.

Исходили вёрсты торцов.

А сами расселились кладбищем, придавлены плитами дворцов.

Белогвардейца найдете — и к стенке.

А Рафаэля забыли?

Забыли Растрелли вы?

Время пулям по стенке музеев тенькать.

Стодюймовками глоток старье расстреливай!..

(Владимир Маяковский. Радоваться рано. 1918 г.).

Отдельная черная страница — борьба советской власти с религиозными организациями, прежде всего, — с православной церковью.

Под предлогом борьбы с голодом в Поволжье Совнарком организовал массовое изъятие ценностей религиозного характера, многие церкви и монастыри были закрыты или просто уничтожены, священнослужители — подвергнуты гонениям и репрессиям. Кульминацией стал демонстративный подрыв московского Храма Христа Спасителя — мемориального комплекса памяти войны 1812 года. Его место должен был занять памятник новой эпохи — величественный Дворец Съездов, так и не построенный из-за начала Великой Отечественной войны.

Борьба с церковью хотя и начиналась как политическая кампания, продолжилась в виде стихийных и непродуманных акций. Многие церковные ценности были расхищены или уничтожены путем простой переплавки в слитки драгоценных металлов, считаются утраченными многие произведения иконописи. Некоторые прихожане с риском для себя прятали и укрывали ценности, вернув их в храмы уже в годы Перестройки.

Спустя полвека схожие эксцессы происходили и в коммунистическом Китае. Мао Цзэдун развязал кампанию Культурной революции, сопровождавшуюся целенаправленным уничтожением «реакционного» искусства и связанной с ним национальной интеллигенции.

Задачей советской власти была радикальная смена культурного курса. Вместо дворянско-купеческой и православной культуры старого времени утверждалась новая, «пролетарская» идеология. Программа монументальной пропаганды и топонимических переименований работала на утверждение коммунистической идеологии. Выставка достижений народного хозяйства (ВДНХ) была призвана продемонстрировать лидерство СССР в экономическом плане. Открывались дворцы и дома культуры, спортивные сооружения, парки культуры и отдыха. Соответственно происходила и трансформация музейного дела.

Наталья Ивановна Седова (1882—1962 гг.) — российская революционерка, гражданская жена Льва Троцкого. Ее муж и сыновья пали жертвами политической борьбы. С 1918 по 1928 гг. возглавляла отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Народного комиссариата просвещения. Заложила основы советской политики в области культурного наследия, инициировала массовое открытие региональных музеев.

Государство не ослабляло своего идеологического контроля за художественной жизнью и музейным делом. Образование в 1931 г. Союза художников СССР в числе прочих последствий имело и сужение возможностеи пополнения коллекции художественных музеев современным искусством различных направлений, выходящих за рамки канона складывающегося стиля социалистического реализма.

(!) Переход к социалистическому реализму обозначил разрыв со многими художественными экспериментами абстракционистов и футуристов 1920;х гг. Если в странах Запада в 1930;е гг. начали возникать музеи современного искусства и соответствующий арт-рынок, подогреваемый спросом со стороны частных коллекционеров, то советская художественная жизнь оказалась под полным контролем государства и идеологии вплоть до конца 1980;х гг.

Нарком просвещения А. С. Бубнов писал к Первому Всероссийскому музейному съезду 1930 г.: «Музей должен быть одним из инструментов культурной революции. Музей должен быть наглядным показателем и пропагандистом величайшей научной ценности диалектического материализма… Музей-кунксткамера нам не нужен. Мы должны сломать реакционное рутинерство в музейном строительстве»^[1].

Заместитель Бубнова М. С. Эпштейн в речи на съезде заявлял: «Мы музеи ставим на службу укрепления обороноспособности нашей страны… Мы музей увязываем с текущими кампаниями, которые ставятся на каждом данном этапе борьбы нашей партии и советской власти… Если в полнейшем отрицании значения церковной археологии мы видим тенденции левацкого загиба, то правый оппортунизм в опасениях нарушить „стройность“ эпохи, в желании сохранить нерушимость старых экспозиций, в попытках заменить диалектический материализм географическим, антропологическим материализмом… По старым традициям, по примиренчеству к ним надо открыть огонь»^[2].

(?) Как борьба с правым и левым уклоном соотносится с политической конъюнктурой эпохи?

Директор музея «Новый Иерусалим» в Истре Н. А. Шнеерсон отмечал в 1936 г.: «Наша задача — задача всех музеев — заключается в том, чтобы показ прошлого вызывал бы ненависть к этому прошлому и горячую любовь, преданность к нашей родине, родине торжествующего труда»^[3].

Не все соглашались с подобными утверждениями. Известный востоковед-филолог Н. Я. Марр в своем выступлении на съезде 1930 г. отстаивал «полную неограниченную свободу ученых устраивать музеи, как они это найдут нужным» и отмечал, что «Государственное строительство не есть осуществление музейных идеалов»^[4].

Советское руководство взяло курс на развитие республик, автономий, отдельных областей. Важное значение в музейной политике отводилось национальному строительству: советская власть с подчеркнутым вниманием относилась к местным культурам, осуждая царский режим за «империализм» и «шовинизм». На местах создавались и открывались новые музеи, для «усиления» их экспозиций были переданы многие работы из Москвы и Ленинграда.

Заведующий подотделом провинциальных музеев Наркомата просвещения РСФСР Н. Г. Машковцев писал в 1920 г.: «если мы убеждены в том, что интенсивность художественной культуры зависит от множественности культурных центров, то мы должны эту множественность создать»^[5][6].

С одной стороны, это способствовало культурному росту окраин, формировались новые культурные центры. С другой стороны, непоправимым образом распадались исторические коллекции, что позднее, с распадом Советского Союза, обернулось разделением государственными границами. Расширение сети краеведческих музеев было фактически свернуто сталинским руководством в ходе кампании борьбы с «национальным уклоном». Многие «неправильные» экспонаты были розданы различным учреждениям или просто уничтожены (рис. 2.5).

Рис. 2.5. Котельная Центрального дома Красной Армии — место уничтожения музейных памятников в 1935—1939 гг. ЦМВС^2.

В начале 1930;х гг. планы по форсированной индустриализации натолкнулись на недостаток валюты для закупок зарубежного оборудования. В ход шли все имеющиеся резервы, и началась стремительная и радикальная распродажа шедевров мирового значения через специализированных посредников в Париже и Лондоне. Наиболее серьезно пострадал Эрмитаж, пока открытое выступление сотрудников не заставило власти отказаться от этой порочной практики.

Музейных работников не обошли стороной репрессии. В музейной среде по очевидным причинам было значительное количество выходцев из дворянства и купечества, лишь у них был необходимый уровень образования для хранения и реставрации культурных ценностей. Однако многие административные посты занимали партийные и комсомольские выдвиженцы, часто не находившие общий язык с коллективом и усматривавшие в этом «происки» вредителей. В поисках врагов их активно поддерживали руководители Наркомата просвещения и местные органы НКВД. Позднее многие «новые» музейные руководители также подверглись преследованиям. Погибли упомянутые выше Н. А. Шнеерсон, М. С. Эпштейн, а также редактор «Советского музея» И. К. Луппол, Ф. И. Шмит и мн. др. Особым гонениям подверглись энтузиасты краеведческого движения и работники национальных музеев в автономиях, — им вменялся в вину «буржуазный национализм», расценивавшийся как подрыв социалистического строя.

(!) О распространенности репрессий на местах красноречиво говорит следующий пример: один за другим каждый из четырех директоров Владивостокского музея в 1924—1937 гг. были подвержены репрессиям и осуждены по различным статьям.

Неоднозначность становления государственной музейной сети СССР в первые десятилетия советской власти отражает общую противоречивость культурного развития в эту эпоху. Новые испытания принесла Вторая мировая война.

• [1] Цит. по: Музееведческая мысль в России XVIII—XX вв.еков. С. 644—645.
• [2] Цит. по: Музееведческая мысль в России XVIII—XX вв.еков. С. 642—643.
• [3] Шнеерсон Н. А. Историческая наука и задачи исторических музеев. Цит. по: Музееведческая мысль в России XVIII—XX вв.еков. С. 704.
• [4] Цит. по: Музееведческая мысль в России XVIII—XX вв.еков. С. 468.
• [5] Машковцев Н. Г. Принципы музейного строительства. Цит. по: Музееведческаямысль в России XVIII—XX вв.еков. С. 498.
• [6] URL: http://www.cmaf.ru/yenisite.resizer2/resizer2GD.php?url=/history/6b.jpg&set=l (дата обращения: 19.10.2018).