Общие системно-грамматические условия, способствовавшие массовому распространению безличных предложений

РефератПомощь в написанииУзнать стоимостьмоей работы

Общие системно-грамматические условия, способствовавшие массовому распространению безличных предложений (реферат, курсовая, диплом, контрольная)

Своим рождением и реализацией тенденция к объективированию предикативного члена в истории русского языка была связана с глубокими системными изменениями, происходившими в этот период в морфологическом строе имени и глагола.

1. В сфере глагола в результате утраты им прежней разветвленной временной парадигмы со строго специализированной семантикой открылись новые возможности для абстрактного представления действия, для отрыва его от конкретного, морфологически уточненного носителя и тем самым — для употребления безотносительно к лицу, безлично.

Колоссальным толчком для выдвижения безличных предложений в синтаксический центр послужило становление морфологической категории залога, базу которого составили так называемые возвратные глаголы, в корне перестроившие всю глагольную систему. Одна из существенных семантических особенностей возвратных глаголов состоит в том, что обозначаемые ими действия переводятся в плоскость состояний. Поскольку и безличное предложение обозначает действие прежде всего как состояние, то возвратные глаголы невиданно расширяют для него естественную лексико-морфологическую перспективу: общее категориально-лексическое значение возвратных глаголов изоморфно общей же синтаксической семантике безличных предложений. Таким образом, если на первом этапе (в древнерусский период) безличное предложение детерминировалось чрезвычайно ограниченной, замкнутой группой безличных лексем, практически не получая категориальной поддержки в морфологии, тем самым оставаясь явлением маргинальным в общеграмматическом плане, то на втором этапе для него открываются исключительно благоприятные условия: появляются целые лексико-морфологические категории, абсолютивно представляющие глагольные действия, т. е. открывающие широкий простор для безличных конструкций.

Отныне синтаксическая безличность в русском языке опирается на настолько продуктивную морфологическую категорию, которая теоретически снимает всякие ограничения на возможности лексического наполнения модели безличного предложения.

Разнообразие грамматической типологии безличных предложений, их выразительные возможности, способность тонко и адекватно соответствовать намерениям и настроению говорящего блестяще и полно иллюстрируются уже в «Житии» Аввакума, которое реально знаменует собой произведение новой литературы с человеком, личностью в центре изображения. «Житие» чрезвычайно насыщено безличными предложениями, одновременно выполняющими как бы взаимно исключающие функции: функцию субъективизации повествования (в нем очень значительна эмоциональная сторона рассказа, ибо описывается жизнь бунтующего человека колоссальной внутренней силы) и функцию объективирования, отстраненного изложения событий жизни автора им самим же. Чтобы убедиться в этом, приведу несколько фрагментов, взятых произвольно и подряд: Никто ко мне не приходил, токмо мыши, и тараканы, и сверчки кричат, и блох довольно (66)^[1]; Да и не стало ево (Там же); Двери не отворялись, а ево не стало. ино нечему дивитца — везде ему не загорожено (Там же); Посем указ пришел: велено меня из Тобольска на Лену вести за сие, что браню от писания и укоряю ересь Никонову (69); А с Москвы от Никона приказано ему мучить меня (Там же); Егда поехали из Енисейска, как будем в большой Тунгуске реке, в воду загрузило бурею дощеник мой совсем: налился среди реки полон воды, и парус изорвало… (70); И божиею волею прибило к берегу нас… На другом дощенике двух человек сорвало, и утонули в воде (Там же); И я ему стал говорить: «по правилам не подобает таковых замуж давать» (Там же); О, горе стало (Там же);…там многонъко писано… (Там же); Так горько ему, что не говорю: «пощади!» (71); Как били, так не больно было с молитвою тою; а лежа, на ум взбрело: «за что ты, сыне божий, попустил меня ему таково больно убить тому?..» (Там же); Грустко гораздо, да душе добро: не пеняю уж на бога вдругорят (72); Мышей много было, я их скуфьею бил, — и батошка не да дут дурачки! Все на брюхе лежал: спина гнила. Блох да вшей было много. Хотел на Пашкова кричать: «прости!» — да сила божия возбранила, — велено терпеть (72); Барку от берегу оторвало водою, — людские стоят, а мою ухватило, да и понесло! Жена и дети остались на берегу, а меня сам-друг с кормщиком помчало… Несло с версту и больши; да люди переняли. Все розмыло до крохи (73).

Безличность перестает быть чисто синтаксической категорией. Она закономерно «провоцируется» еще на субсинтаксических уровнях — лексикой и морфологией. Отныне она пронизывает всю вертикаль языка. Более того, она становится одним из факторов обрамления высказывания с широчайшими потенциями. Ср., напр., местоименно-безличные начала следующих конструкций из художественной речи Н. В. Гоголя, которые А. А. Потебня объяснял влиянием украинского языка, а в самом деле могут быть квалифицированы как сложившееся и широко распространенное в национальный период специфическое средство контекстуального выражения безличности в русском языке: Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему же сторожу не завесть его; только, знаете, в таком месте оно неприлично; Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего, может быть оно там и нужно так; Оно конечно, Александр Македонский — герой, но зачем же стулья ломать? Оно чем больше ломки, тем более означает деятельность городничего; Оно хоть нет публичности, да и заботности меньше («Ревизор»).

Как видно на приведенных примерах, оно окрашивает высказывание в безличность даже там, где оно грамматически не является безличным. Ср. также легкость и естественность перехода «личного синтаксиса» в «синтаксис безличный» у Ф. М. Достоевского: Был. ли кто? — никого не было… Дверь отворилась… никого не показывалось. Во всех этих и подобных случаях в русском языке находит свою реализацию та принципиальная модель безличности, которая стала единственной формой безличного предложения в западноевропейских языках: и там и тут имеет место переосмысление исходного типа конструкции прежде всего путем синтаксической спецификации «безличного» среднего рода местоимения. В контексте сказанного следует заметить, что безличность глагола и безличность предложения — это далеко не тождественные понятия: второе шире и объемнее первого. Безличный глагол — это важный конституирующий, структурообразующий, но не единственный такого плана компонент безличного предложения. Вместе с тем безличность предложения начинается с безличности глагола: «…безличность (неопределенность субъекта) сначала появляется в сказуемом, оставляя нетронутым подлежащее, потом подчиняет себе и все предложение, так что устраняется подлежащее или понимается таким образом, что оно не противоречит безличности сказуемого»^[2]. Становление и массовое распространение безличных предложений в великорусском языке питались и поддерживались фундаментальными изменениями не только в глагольной сфере.

2. В этот процесс были втянуты и именные классы слов.

Принципиальное значение для синтаксиса безличных предложений имела также и судьба нечленных прилагательных, которые, во многом лексико-морфологически оторвавшись от членных прилагательных, к XVII в. в форме среднего рода практически трансформируются в безличные предикаты (в предикативы, по характеристике А. В. Исаченко^[3]).

В процессе становления безличных предложений в русском языке наряду с другими условиями значительна была также и роль семантического фактора. Имеются в виду прежде всего случаи, когда те или иные падежные и/или лексические значения реализовывались как бы рассеянно, не сфокусированно, не строго направленно, а расплывчато, контурно, тускло, диффузно. Подобная семантика слова в словосочетании могла реализоваться в определенных условиях, а именно: 1) она предполагала слабое управление в области синтаксических связей и отношений, 2) характеризовалась тенденцией к центробежному развитию, по крайней мере, не проявлялась направленно-линейно, 3) по этой причине открывала путь к разноудаленной вариативности в выборе падежа зависимого слова.

Все это вместе взятое формировало эластичность, гибкость в синтаксической сочетаемости слов, в стратегии (плане, перспективе) их синтагматического развертывания и центрирования. Чтобы пояснить эти положения, обратимся к некоторым примерам из истории русского языка.

Пример первый: Сенковский был не только учен, он был остроумен, игрив, блестящ; но не того было нужно массе читатели., а того, что было нужно: критического и общественного чутья, вкуса, понимания насущных потребностей эпохи, и, главное, жара, любви к меньшой невежественной братии —у него и следа не замечалось {Тург. Воспоминания о Белинском).

В тексте И. С. Тургенева форма род. падежа местоимения-субстантива не того реализует объектное значение. Указанное значение не конкретно, а выражено в общем плане, расплывчато. Это предопределено самой синтаксической конструкцией, допускающей двоякое употребление рассматриваемого местоимения, — и в родительном, и в именительном падежах. Употребляясь в именительном падеже, то же местоимение выступает в качестве пассивного субъекта, в его полном объеме характеризуемого предикатом, ср.: Но не то нужно было массе читателей.

При том, что обе конструкции (исходная и трансформ) выражают как бы одно и то же логическое содержание, они являются разными по объему, манере, модусу его реализации. Исходная в нашем случае конструкция представляет логическое содержание партитивно, частично, неполно, в какой-то мере. Формально-грамматически такой реализации содержания вполне правомерно соответствует безличный тип предложения, уже по своей природе являющийся неконкретным. В трансформе то же самое логическое содержание подано в его целости, совокупности, полно. Такому модусу подачи содержания соответствует грамматическая модель двусоставного согласованного предложения.

Таким образом, характеризующее, признаковое, предикатное слово, сохраняя свою принципиальную синтаксическую роль, в силу исторически сложившейся внутрисистемной ситуации, расширяет грамматическое поле своего взаимодействия с падежной семантикой и тем самым допускает функционально значимую факультативность, вариативность в сочетании с субстантивом. Одна из особенностей русского языка состоит и в том, что в нем родительный падеж — один из тех падежей, функционирование которых предполагает тесное взаимодействие, в частности, и с категорией негации. Ср., например, образование предикатива несть в русском языке, сопряженного с род. пад.: Ничего того несть (Иосиф Волоцкий. Слово об осуждении еретиков)^[4]. Ср. также предикативы некуда, некогда, негде, нечего^[5] и под. Русские языковые данные позволяют предположить, что уже к началу исторического периода отрицание достаточно свободно сочеталось как с формой именительного, так и с формой родительного падежей, последовательно реализуя при этом полноту либо неполноту охвата предметного содержания, соответственно представляемого каждым из этих падежей. Поэтому вполне обычным было как построение Ничего того несть (Иосиф Волоцкий. Слово об осуждении еретиков), так и построение Ничьто то не есть. Ср. также: никакогоже согр’кшеша шкеть православнымъ (Зиновий Отенский. Истины показание к вопросившим о новом учении)^[6]; н^гксть нигд’Ъке заповеди (Там же); шкеть желан1я воскресение и беземертшки жизни ни попечешя (Там же); И шкеть ниединаго сопротивлешя (Там же); Безъ Сго воли ничто же не боудет намъ (Там же); и не бысть намъ ничтоже (Там же); ниедина ноужа бысть (Там же); не бысть ина тварь ниедина (Там же); и безъ него ничтоже бысть (Там же); Нгксть оу нихъ ничтоже свое (М. Грек); ничьто же есть (Ермолай — Еразм. Слово о разсуждении любви и правде и о побеждении вражде и лже…)^[7]; Ничто же оубо странно и дивно есть (М. Грек); и ни едино теб^ попечеше есть (М. Грек)^[8]. Подобные примеры изохронны для среднерусского и древнерусского периодов. Поэтому ограничимся приведенными.

Сказанное позволяет дополнительно отметить следующие моменты общего порядка:

1. Категория безличности, будучи глагольной (личные и безличные формы глагола) в сложившемся виде, генетически связана со сферами не только глагола, но и имени тоже (субстантивов и адъективов), а также отрицания, включая отрицательные местоимения и наречия. Те формы, на которые опирается безличность в этих сферах, могут быть названы факторами генерирования категории безличности.
2. Среди падежных форм субстантивов наибольший интерес в плане порождения категории безличности представляют прежде всего родительный и творительный падежи как падежи исходно субъектные (косвенно-субъектные), ибо безличность предполагает предшествование первичного, личного, отношения, на месте которого либо в противоположении которому она вырастает. Падежи, не имеющие отношения к субъекту, безразличны и к категории безличности.
3. Падеж, участвующий в генерировании категории безличности, обладает сложной семантической структурой. Для моносемантичных падежей подобная функция чужда, что наиболее отчетливо проявляется в оппозиции, например, падежных значений во флективных и агглютинативных языках.
4. Именно в силу сложности семантической структуры не в последнюю очередь, включая, разумеется, и субъектное значение, родительный и творительный падежи в русском языке оказываются связанными с категорией безличности.
5. В генерировании категории безличности участвует как род. части, неопределенного количества^[9], который считается проявлением родит, генитивного, так и род. аблятивный, которого, по словам А. А. Потебни, сочувственно ссылавшегося на А. X. Востокова, «глаголы с отрицанием требуют… как означающие мысленное движение от предмета, лишение его, разобщение с ним»^[10]. Тем самым семантика «мысленное движение от предмета, лишение его, разобщение с ним» приводит к смене именит. род. части, аблятивным^[11], падежом удаления, что и представляет собой шаг к безличности (концентрированная семантика становится диффузной). Отрицательная форма, связанная с именительным падежом, соответственно тоже трансформируется в отрицательный предикатив, удаленный от именительного и управляющий родительным, ср., например, ряд письменно зарегистрированных последовательных шагов преобразований: То есть => Что-то есть => Ничто то есть => Ничто то не есть (несть, н’ксть) => Ничего того не есть (несть, н’ксть) => Ничего нет.
6. Из всего сказанного следует, что категория безличности — это то, в чем сталкиваются и по-своему смешиваются черты имени и глагола, как бы приводимые к общему знаменателю в безличности, соединяющей в себе нейтрализацию лица, субъектного содержания со средним родом.
7. Отсюда следует, что средний род так же участвует в генерировании категории безличности, как и семантически преобразовавшийся родительный генитивный и родительный аблятивный.
8. Опора одновременно на глагольно-именную базу делает категорию безличности в русском языке одной из сильнейших и активных его категорий.
9. Эксплицированным выражением участия родительного падежа в генерировании безличности служит, в частности, и универсальность употребления в современном русском языке местоименного клише ничего (себе), семантика которого является ориентированной опятьтаки на безличность. Вместе с тем это местоименное клише совмещает в себе признаки причастности не только к родительному падежу, формой которого является генетически, но и к падежу именительному, замещаемому родительным аблятивным или родительным части (количества) на пути к безличности, ср.:

Как дела (состояние, самочувствие, успехи, настроение)?

— Ничего.

Ну, как живешь, можешь?

— Ничего (Решетников. Ставленник). По географии училась ничего себе, а по истории — плохо (Чехов. Учитель словесности). Старик ничего, — рассказывала Марья, а бабка строгая, дерется все (Чехов. Мужики). Знать, вам ничего мои слезы и просьбы, Макар Алексеевич! (Достоевский. Бедные люди)^[12]. Ничего себе герой!^[13]

Из сказанного следует, что безличное предложение как функционально открытая, структурно разветвленная и системно обусловленная величина — это категория относительно новая, активно проявляющая себя, в основном, с середины среднерусского периода, но достигшая своего полного завершения в национальный период. Тот факт, что какие-то типы безличных предложений были представлены в древнерусский период, не опровергает этого вывода: они не были поддержаны системно. Безличные предложения в их системно обусловленном виде — это синтаксическая категория уже утвердившегося гипотаксиса. Наряду с внутренне перестроившимся двусоставным предложением, в его древнем виде единственно обслуживавшим паратактический строй синтаксиса, они становятся важнейшей частью активного синтаксиса русского языка.

[1] Все примеры с указанием страниц в скобках приводятся по изданию: Житиепротопопа Аввакума, им самим написанное / Под общ. ред. Н. К. Гудзия; Вступ. ст.В. Е. Гусева. М., 1960.
[2] Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. — Т. 3. С. 363.
[3] Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении со словацким. Морфология. Ч. 1. Братислава, 1954. С. 358—381.
[4] Волоцкий Иосиф. Слово об осуждении еретиков // Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV — начала XVI в. М.; Л., 1955. Приложение. С. 486—498.
[5] Совершенно прав был Л. А. Булаховский, когда писал: «В словах нет, некуда, некогда, незачем, некого… мы имеем своеобразные сказуемые». — Булаховский Л. А. Курсрусского литературного языка. Харьков: Радянська школа, 1936. С. 273.
[6] Отенский Зиновий. Истины показание к вопросившим о новом учении // Православный собеседник. 1863. Январь.
[7] Из книги: Клибанов А. И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1994. Приложение. С. 318—329.
[8] Исторические примеры заимствованы из диссерт.: Мачулъская С. А. Структура и функции отрицательных высказываний в русской публицистике XVIвека. Дис… канд. филол. наук. Петрозаводск, 2004. С. 133—135.
[9] См. об этом значении: Булаховский Л. А. Курс русского литературного языка. —С. 166, 243.
[10] Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. I—II. 2-е изд. Харьков, 1889.С. 326.
[11] «Аблятивен славянский родительный при значениях удаления, отнятия (desfliehens, weichens, beraubens), страха, стыда, отвращения, лишения; при сравнительныхстепенях и употребленных сравнительно положительных и превосходных: аблятивныйгенетив означает здесь исходную точку мысленного движения; родительный происхождения, материала, основания…» (Mikl. V. Gr. IV, 447—9. — Цит. по: Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. I—И. Харьков, 1889. С. 325.
[12] Некоторые примеры заимствованы из: Словарь русского языка. В 4 т. Т. II. 2-е изд., испр. и доп. М.: Русский язык, 1983. С. 501.
[13] См. подр.: Тарпанов 3. К. Родительный неопределенного количества как одиниз системных факторов категории безличности в русском языке // Филологическиенауки. 2006. № 3. С. 32—40.

Показать весь текст

Заполнить форму текущей работой