Замечания о стилистике второстепенных членов предложения на материале пословиц

Второстепенные члены служат для определения в широком смысле, пояснения, распространения главных, а также других второстепенных членов предложения. Таким образом, назначение второстепенных членов предложения — это конкретизация смысла и значений каких-либо других его членов. С каждым новым второстепенным членом содержание предложения переводится в плоскость более конкретного. Как отмечал В. А. Богородицкий, «цель расширения предложения — полнее выразить мысль в одном словесном целом»^[1]. Вместе с тем очевидно, что способность конкретизировать у разных второстепенных членов предложения неодинакова. Это зависит от их категориальной функции, морфологического выражения, от того, к какому компоненту относятся в составе целого, и ряда других лексических и грамматических факторов. Например, несогласованное определение, выраженное собственным именем, представляет атрибутивное отношение менее отвлеченно, чем несогласованное же определение, выраженное нарицательным именем. Такую же разницу обнаружим между согласованными определениями, представленными формами притяжательных и качественных прилагательных. Если взглянуть на все второстепенные члены с такой позиции и расположить их по степени нарастающей отвлеченности, обобщенности выражаемых ими отношений, то обстоятельства окажутся на первом плане в силу большей конкретности закрепленных за ними отношений в сравнении с отношениями атрибутивными и релятивными.

Именно в этой антиномии характера отношений, представляемых разными второстепенными членами, следует искать объяснение тому, почему в пословицах редко используются формы собственно обстоятельств, в то время как формы с атрибутивными и объектными отношениями широко употребительны.

Пословица, как уже отмечалось, включает в себя преимущественно полнозначные слова, особенно избегая полузнаменательных форм, к которым можно отнести, например, местоимения с их указательной функцией^[2], собственные имена, в принципе мало отличающиеся в рассматриваемом аспекте от указательных слов^[3], и т. д. Само назначение пословицы выражать обобщенное суждение, которое может быть применено во многих ситуациях, ведет к ограничению в ее составе полузнаменательных слов. В синтаксическом плане аналогичны и обстоятельства, которые, по категориальной их предназначенности указывая на конкретные условия совершения действия, тем самым подрывают жанровые требования пословицы. Поэтому пословица, естественно, избегает их в строе простого предложения (в сложном, представляющем собой текст с более широкой перспективой, дело обстоит иначе). Обстоятельства, употребляемые в пословицах, обычно выражаются формами, совмещающими в себе наречные и какие-либо иные значения, — это деепричастия, формы косвенных падежей существительных, наречия, возникшие на базе падежных форм, качественные наречия, производные от прилагательных: И камень лежа мхом обрастает (Даль, 278); Беда сшибши руки ходит (Даль, 140); Надеючисъ и конь копытом бьет (Даль, 119); Подчас и жена мужа красит (Даль, 369); Бабьи города недолго стоят (Даль, 350). Из собственно наречных форм отмечаются те, которые реализуют обобщенно-временное значение: Семейный горшок всегда кипит (Даль, 360).

Что касается определений и дополнений, то в их употреблении пословица не отличается от других жанров. По функциям и способам оформления они также не обнаруживают специфики, требующей отдельного рассмотрения. Поэтому ограничимся следующими общими замечаниями.

• 1. По причинам, вытекающим из жанровой специфики пословиц, определения и дополнения в их структуре обладают ограниченными возможностями морфологического выражения: определение почти всегда представлено прилагательными. Случаи, когда его позиция заполняется причастиями, местоимениями и другими классами слов, эпизодичны и не могут считаться обычными. Дополнение также тяготеет к одной части речи — собственно существительным. Субстантивно употребленные другие части речи в этой функции — большая редкость.
• 2. Сопоставление записей XVII—XVIII вв. с записями последующего периода дает возможность установить разницу между ними в плане выражения определения, не затрагивающую, однако, существа дела: в записях XVII—XVIII вв. в атрибутивной роли часто выступают усеченные прилагательные, главным образом, — в именительном падеже, что в записях XIX—XX вв. почти не отмечается: Запор мал великим городом владеет (Симони, 106); Искра мала велик родит пламен (Симони, 109); Мяхкируки чужие труды поядают (Симони, 121); Мал язык великими людьми владеет (Симони, 120); Мал грех велику вину приносит (Симони, 120); Молод месяц не во всю ночь светит (Там же). Ср. также усеченные формы прилагательных в роли подлежащего: Мнит убог в гордости место обрести (Симони, 120); Гневлив в горшки не ездит (Симони, 91); Безумен сученым не пирует (Симони, 78); Ретив веку не доживает (Симони, 137); Сыт голоду не разумеет (Симони, 140). К этому следует добавить и то, что в записях XVII—XVIII вв. согласованное определение пользуется большей свободой расположения (часты случаи постпозиции), что объясняется общим состоянием синтаксиса того времени, находившегося на стадии обновления и выработки равновесия нового типа.

• [1] Богородицкий В. А. Общий курс русской грамматики. 5-е изд. М.; Л., 1935. С. 205.
• [2] См.: Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. 1—2. М., 1958. С. 90;Грунский Н. К. Очерки по истории разработки синтаксиса славянских языков. Т. 2.С. 179; Шахматов А. А. Синтаксис русского языка. Вып. 2. Л., 1927. С. 85 и далее; Пеш-ковский А. М. Русский синтаксис в научном освещении. С. 155; Виноградов В. В. Русскийязык. С. 317, 323.
• [3] Обзор мнений по этому вопросу см.: Кондратьева Т. Н. Собственные именав пословицах, поговорках и загадках русского народа // Вопросы грамматики и лексикологии русского языка. Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1964. С. 99—115.