Судебная реформа 1864 года

Общественное мнение в пользу радикальной судебной реформы сложилось еще в начале XIX века. От черной неправды судов страдало все население России, в том числе и дворянство. В общественном правосознании витали идеи декабристов о создании в России независимой судебной власти, суда справедливого, равного для всех. Сознавалась необходимость реформирования суда и некоторыми, не отличавшимися либеральностью воззрений, представителями высшей бюрократии. В 1827 году с Проектом преобразования судебной системы выступил начальник второго отделения Собственной канцелярии его императорского Величества профессор М. А. Балугьянский. Проект предусматривал создание более стройной системы судебных органов, введение пожизненного назначения судей. Николай I, являвшийся принципиальным противником преобразований, отклонил проект.

Только с приходом нового императора Александра II стали предприниматься первые практические шаги по реформированию судебной части. В 1857 году начальником II отделения императорской канцелярии графом Д. Н. Блудовым был внесен в Государственный совет проект реорганизации гражданского судопроизводства. Проект был консервативным. По поручению брата царя Константина Николаевича князь П. Д. Оболенский составил весьма содержательный документ — «Замечания на проект нового судопроизводства в России». По сути, их автором было выражено собственное видение концепции судебной реформы. Критическая оценка П. Д. Оболенским блудовского проекта дала толчок для широкой дискуссии. В результате проект II отделения был отклонен. Но в 1858 году Д. Н. Блудовым был представлен императору доклад «Об установлении присяжных стряпчих», который следует расценивать как важный шаг на пути решения вопроса о создании в России адвокатуры.

В 1861 году разработка документов судебной реформы из II отделения была передана в Государственную канцелярию. В том же году дело великой реформы было вверено специальной комиссии из высококвалифицированных юристов, которая блестяще справилась с возложенной на нее историей задачей. 29 сентября 1862 года императором были утверждены разработанные комиссией «Основные положения преобразования судебной части России». Окончательная доработка проектов осуществлялась созданной при Государственной канцелярии комиссией, в состав которой вошли и составители «Основных положений». Проекты довершались при участии широкой юридической общественности. В мае 1864 года они поступили на рассмотрение Государственного совета. 20 ноября 1864 года вышел императорский указ Правительственному Сенату, которым возвещалось введение в России суда скорого, правого, милостивого, равного для всех подданных. Указом утверждались четыре законодательных акта, в которых получило изложение основное содержание реформы. Это Учреждение судебных установлений, Устав гражданского судопроизводства, Устав уголовного судопроизводства, Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями. Названные акты имеют также общее название — Судебные уставы 1864 года. На их основе создавалась принципиально новая система судебных органов, призванных обеспечить торжество правосудия на началах публичности, гласности, состязательности, устности, непосредственности, права на защиту.

В связи с тем, что публичность судопроизводства у нас приобрела несколько иное понимание, по сути, претерпела деформацию^[1], мы считаем необходимым разъяснить, в чем состоял ее изначальный смысл. «Отцами» судебной реформы и деятелями пореформенной юстиции публичность рассматривалась как одно из проявлений гласности.

«Говоря о гласности, — писал один из крупнейших дореволюционных ученых-юристов М. В. Духовской, — мы имеем в виду два ее рода:

1) гласность в тесном смысле слова, т. е. перед сторонами, 2) публичность, т. е. гласность перед обществом. Первая заключается в том, что судебное дело должно разбираться в присутствии сторон. Во втором случае гласность понимается как отрицание тайны в производстве, вывод суда из глухих застенков"^[2]. Это утверждение ученого основано на положении, изложенном в ст. 153 «Учреждения судебных установлений»: «Судебные заседания для решения уголовных и гражданских дел происходят публично. Случаи, в которых не должны быть к сим заседаниям допускаемы лица посторонние, определяются в Уставах уголовного и гражданского судопроизводств». Ныне суть публичности судопроизводства сводится к рассмотрению деятельности, связанной с осуществлением правосудия как дела государственного (публичного). Ущербность подобной точки зрения совершенно очевидна. Такое понимание публичности роднит ее с розыскным процессом. Акты реформы не равнозначны. Если Учреждение судебных установлений, Уставы гражданского и уголовного судопроизводств составляют неразделимое единство, то Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, является своеобразным к ним дополнением, несколько от них отстоит. В отличие от первых трех законов, воплотивших нормы судоустройства и судопроизводства, этот устав представляет собой кодекс материального права^[3]. Им определен круг малозначительных преступных деяний, подсудных мировым судьям, и наказаний, назначаемых за их совершение. В уставе также сформулированы общие положения о применении наказаний, дан перечень обстоятельств, исключающих вменение, смягчающих и отягчающих вину. Этот кодекс состоял из тринадцати глав, подразделяемых на отделения, и 181 статью.

‘ Судебная реформа отделяла суд от администрации. Ею провозглашалась независимость судей, которая обеспечивалась несовпадением административных и судебных округов и несменяемостью судей.

Реформой устанавливалась простая и стройная система судебных органов, состоящая из двух ветвей: мировая юстиция (мировые судьи и их съезды) и общие судебные места (окружные суды и судебные палаты). Обе ветви, не пересекаясь, замыкались на Сенате как высшей судебной инстанции. Мировой судья судил единолично. Его решение могло быть обжаловано в съезд мировых судей округа (мировой съезд).

Мировые судьи подразделялись на участковых и почетных. Первые состояли на жалованье, вторые отправляли правосудие на общественных началах и не были связаны пределами участка. Почетный судья вступал в дело, если обе тяжущиеся стороны избирали его для решения своего спора.

Сам же процессуальный порядок рассмотрения дел в органах мировой юстиции регламентирован Уставами гражданского и уголовного судопроизводств.

Основная масса уголовных и гражданских дел рассматривалась окружными судами. Судебная палата выступала как апелляционная инстанция для окружных судов. Она также рассматривала в качестве суда первой инстанции дела особой важности. В том случае, если в рассмотрении дела окружным судом принимали участие присяжные заседатели, оно не подлежало пересмотру в апелляционном порядке судебной палатой, но приговор по этому делу мог быть изменен или отменен Сенатом при установлении грубого нарушения закона в порядке кассационном. Этот порядок при отмене приговора предусматривал новое рассмотрение дела в окружном суде. Апелляционный пересмотр означал новое рассмотрение дела судом высшей инстанции.

Венцом судебной реформы являлся суд присяжных или, как его называли, суд общественной совести, суд улицы. Последнее название употребляли, если хотели унизить значение этого института. Отправление правосудия присяжными состояло в участии 12 представителей общества (жюри) в судебном следствии, в самостоятельном вынесении на основе народного правосознания вердикта о виновности или невиновности подсудимого. Это их решение имело для коронного суда значение категорического императива.

Поскольку и в настоящее время существует неоднозначное отношение со стороны юристов и населения к суду присяжных, приведем ряд доводов дореволюционных деятелей юстиции и ученых в пользу этого института, высказанных в опровержение мнений лиц, ратовавших за его упразднение.

Не отличавшийся либеральностью министр юстиции Н. В. Муравьев, выступая за сохранение института присяжных, утверждал, что идея вспомогательного общественного суда всегда жила в русском народе и введенный реформой 1864 года суд присяжных является лишь новой формой стародавнего начала. Поэтому отрицание этого общественного суда выглядит как неуважение к вековым судебно-историческим преданиям^[4].

Четкое суждение о предназначении и происхождении суда присяжных высказано видным дореволюционным юристом М. Н. Капустиным. «Участие народного элемента в суде, — писал он, — выражается главным образом в присяжных, функция которых состоит в определении фактической стороны процесса и юридического факта. Присяжные составляют необходимое условие признания общины, а поэтому они существовали первоначально у всех народов, но их непрерывное приложение сохранилось только в Англии»^[5]. Уже упомянутый нами ученый-криминалист М. В. Духовской, в течение ряда лет занимавшийся адвокатской деятельностью и имевший возможность на практике убедиться в преимуществах суда общественных представителей перед коронным судом, утверждал, что присутствие присяжных.

«помогает составить приговор, более согласный с внутренней справедливостью и с требованиями жизни». Соединенные в этом общественном суде представители разных классов общества, доказывал ученый, «лучше, разностороннее знают жизнь и ее условия. Они скорее поймут индивидуальные обстоятельства данного случая, условия, в которых действовал обвиняемый. Они более способны уяснить внутреннюю его виновность. Им чужда, наконец, и рутинность, которая нередко является у коронных судей, привыкших действовать в известном направлении» М. В. Духовской высоко оценивал также социальную миссию суда присяжных. «Параллельно с судебными, — пишет он, — являются достоинства социальные. Участвуя в отправлении правосудия, народ лучше начинает сознавать и ценить закон. Чрез своих представителей он получает возможность выражать оценку закона, раскрывать те стороны жизни, которые расходятся с ним. Таким образом, являясь школой для народа, суд народных представителей, с другой стороны, может указать законодательным органам в деле истинного познания требований жизни»^[6][7]. Духовской считает совершенно несостоятельным довод некоторых противников суда присяжных относительно «безответственности последних в своих приговорах» и указывает, что «отсутствие формальной ответственности не есть большое горе; плох тот судья, который решает так или иначе дело только под страхом формальной ответственности. Гораздо большую силу имеет ответственность моральная, ответственность перед своей совестью»^[7]. Мнение о юридической некомпетентности присяжных ученый также не относит к числу заслуживающих уважения суждений: «неосновательно далее мнение, что присяжные заседатели не способны понять и зрело обсудить дело, так как для этого нужно образование и притом юридическое… Надо заметить, что для решения большинства уголовных дел и не требуется не только юридическое, но даже и общее образование. Понять — совершилось ли преступление и что за личность стоит перед судом: честный человек или преступник — это далеко не так трудно»^[9]. Примерно в том же духе высказывался в пользу суда присяжных один из «отцов» судебной реформы министр юстиции Д. Н. Замятнин: «Присяжные заседатели, — писал он, — состоящие иногда преимущественно из крестьян вполне оправдали возложенные на них надежды; им часто предлагались весьма трудные для разрешения вопросы, над которыми обыкновенно затрудняются люди, приученные опытом к правильному разрешению уголовных дел, и все эти вопросы благодаря поразительному вниманию, с которым присяжные заседатели вникают в дело, разрешались в наибольшей части случаев правильно и удовлетворительно»^[10]. Последними словами, произнесенными на смертном одре выдающимся русским криминалистом А. Ф. Кистяковским, были: «Я всегда утверждал, что институт присяжных есть святое дело в нашем отечестве».

Принципиальным и последовательным защитником суда присяжных был выдающийся судебный деятель А. Ф. Кони. Коренное его свойство он усматривал в том, что «присяжные заседатели решают дела по внутреннему убеждению, которое складывается свободно и независимо»^[11]. Даже в формально неправильном решении присяжных, подчеркивал он, «кроется действительная справедливость, внушаемая не холодным рассуждением ума, а голосом сердца»^[12]. Кони указывает также на большое педагогическое значение суда присяжных: «Важная педагогическая роль этого суда состоит в том, что люди, оторванные на время от своих обыденных и часто совершенно бесцветных занятий и соединенные у одного общего, глубокого по значению и по налагаемой им нравственной ответственности дела, уносят с собой, растекаясь по своим уголкам, не только возвышенное сознание исполненного долга общественного служения, но и облагораживающее воспоминание о внимательном отношении к людям и о достойном обращении с ними»^[12].

А. Ф. Кони не считал низкую грамотность и даже неграмотность людей обстоятельством, препятствующим их участию в суде присяжных. Главное в этом деле, подчеркивал он, обладание здравым смыслом и чувством справедливости. В своем заключительном слове на совещании старших председателей и прокуроров судебных палат, происходившем под его руководством с 29 по 31 декабря 1894 года в Петербурге, А. Ф. Кони, выражая мнение большинства, резюмировал: «…общий вывод безусловно на пользу присяжных. Суд жизненный, имеющий облагораживающее внимание на народную нравственность, служащий проводником народного правосознания, должен не отойти в область преданий, а укрепиться в нашей жизни»^[14].

Весьма уважительно к суду присяжных относился молодой юрист В. И. Ульянов (Ленин). В 1901 году он писал: «Реакционная печать объявила суд присяжных „судом улицы“ и открыла против него травлю… Суд улицы ценен именно тем, что он вносит живую струю в тот дух канцелярского формализма, которым насквозь пропитаны наши правительственные учреждения»^[15].

Введению суда присяжных, как известно, важное место в своих преобразовательных проектах отводили декабристы. Как бы перекликаясь с А. Ф. Кони, декабрист Н. И. Тургенев писал: «Сколько ни желательно было бы отстранить от суда присяжных людей вовсе неграмотных, мы должны, однако, помнить, что чрез то были бы отстранены многие члены крестьянского состояния, в которых мы ежедневно встречаем примеры большого здравого смысла, сметливости, честности, сопровождаемые совершенным незнанием грамоты»^[16]. «…Простой здравый смысл — вот, что нужно для присяжного»^[17].

Рассматривая присяжных как выразителей общественной совести, А. Ф. Кони указывал на недопустимость видения в них представителей общественного мнения по данному делу. «Было бы очень печально, — писал он, — если бы присяжные приносили в суд это уже заранее сложившееся мнение, мнение, которое чрезвычайно подвижно, склонно увлекаться, бывает бессознательной игрушкою в руках своих развратителей или ловких агитаторов, сегодня превозносит то, что еще вчера топтало в грязь, и, будучи часто справедливо в своих вкусах, иногда бывает жестоко несправедливо в поверхностной оценке фактов и побуждений. Недаром закон предостерегает присяжных от мнений, сложившихся вне стен суда, и вносит это предостережение даже в текст их присяги. Те, кто разделил трудные судейские обязанности с присяжными, знают, что последние служат выразителями общественной совести, веления которой коренятся в глубине правового миросозерцания народа и в каждом данном случае применяются к оценке совокупности всех обстоятельств дела»^[18].

Подсудность суда присяжных не распространялась на дела о государственных преступлениях. Их рассмотрение Судебными уставами возлагалось на судебные палаты. Статья 1032 Устава уголовного судопроизводства, устраняя присяжных от участия в решении дел о преступлениях этой категории, предусматривала присоединение к присутствию судебной палаты для их рассмотрения уездного предводителя дворянства, городского головы и волостного старшины, т. е. сословных представителей. В официальных рассуждениях, изложенных в «Журнале соединенных департаментов Государственного совета», с полной определенностью заявлено о недопустимости общественного суда по делам политическим: «Преступления государственные гораздо важнее и опаснее всех других преступлений, но по особому своему свойству они не всегда и не во всех членах общества возбуждают такое отвращение, какое возбуждают другие преступления, более того — у многих людей вместо строгого, вполне заслуженного осуждения, встречают сочувствие»^[19]. А поэтому «…предоставить присяжным, избранным обществом, разрешение вопроса о преступности учений и действий, превратно толкуемых членами общества, значило бы оставить государство, общество и власть без всякой защиты»^[20]. «…У присяжных заседателей политического смысла не полагается», — иронизировал по поводу этого установления М. Е. Салтыков-Щедрин. Ведению суда присяжных не подлежали также дела о бродягах, называвших себя не помнящими родства.

К отправлению правосудия в качестве присяжных заседателей привлекались представители всех сословий, внесенные в общие и очередные списки. В соответствии со ст. 83 Учреждения судебных установлений внесению в общие списки подлежали:

• 1) почетные мировые судьи;
• 2) лица, состоявшие на государственной гражданской службе по определению от правительства в должностях пятого и ниже классов, за исключением:
  • • членов судебных мест, участковых мировых судей, секретарей судебных мест, судебных приставов и нотариусов;
  • • лиц прокурорского надзора при судебных местах;
  • • вице-губернаторов;
  • • чиновников, занимавших должности казначеев, а также лесничих казенных лесов;
  • • чиновников полиции;
• 3) все лица, состоявшие на местной службе по выборам дворянских и городских обществ, кроме городских голов;
• 4) крестьяне, избранные в очередные судьи волостных судов или в добросовестные волостных и сельских расправ^[21] и равных с ними сельских судов, а также занимавшие беспорочно не менее трех лет должности волостных старшин, голов, сельских старост, бывшие церковными старостами.

Для остальных лиц устанавливался довольно высокий имущественный ценз. Не подлежали включению в списки присяжных заседателей священнослужители и монашествующие, военные чины, учителя народных школ и лица, состоявшие в частном услужении.

Общие и очередные списки составлялись временными комиссиями уездных земских собраний, а в столицах соединенными заседаниями общих городских дум и местных уездных земских собраний. В очередные списки включались лица, которые подлежали привлечению для участия в суде в качестве присяжных заседателей в следующем году. По городам Санкт-Петербургу и Москве с их уездами в эти списки включалось тысяча двести лиц, по остальным уездам в зависимости от числа жителей — от двухсот до четырехсот лиц. Одновременно составлялись особые списки запасных присяжных заседателей. Согласно ст. 104 Учреждения судебных установлений никто не должен быть призываем к исполнению обязанностей присяжного заседателя более одного раза в год. В судебном заседании присяжные имели равное с судьями право на осмотр следов преступления, поличного и других вещественных доказательств, а также на предложение через председателя суда допрашиваемым лицам вопросов. Вместе с тем, они обязывались сохранять тайну их совещаний, никому не сообщать, чьи голоса были поданы в пользу или против подсудимого. Присяжным во время заседания разрешалось делать письменные заметки, но они не могли иметь при себе какие-либо юридические пособия, кодексы, и т. д., поскольку должны были составлять свое мнение о виновности или невиновности подсудимого и степени его вины на основе народного правосознания.

Судебной реформой 1864 года была реорганизована прокуратура. Хотя, как и прежде, она входила в систему министерства юстиции, и генерал-прокурором являлся министр юстиции, теперь местные прокуроры состояли при соответствующих судах (прокурор окружного суда, прокурор судебной палаты) и полномочия свои осуществляли в пределах того или иного судебного округа. Должность губернского прокурора была упразднена. Высшие прокурорские чины состояли при кассационных департаментах Сената (уголовном и гражданском) в звании обер-прокуроров. Длительное время служил обер-прокурором уголовно-кассационного департамента выдающийся русский юрист А. Ф. Кони.

Надзорные полномочия прокуратуры реформой были значительно сужены. Из ее компетенции выпала функция общего надзора. На прокурора судебными уставами возлагался надзор и в известной степени руководство следствием и дознанием, а также поддержание государственного обвинения в суде. Кроме того, пореформенная прокуратура надзирала за местами лишения свободы. На смену старой пассивной прокуратуры пришла прокуратура активная, деятельная. «Район ее действия, — писал А. Кони, — сделался меньше, но она стала играть роль махового колеса в машине уголовного суда»^[22]. В актах судебной реформы получил законодательное уточнение институт судебного следователя. Судебный следователь обрел статус члена окружного суда, на него распространялась несменяемость. Он мог участвовать в судебном рассмотрении дела, по которому не проводил предварительного следствия. Судебный следователь ставился в относительно независимое положение от надзирающего за ходом следствия прокурора. Последний не имел права на производство следственных действий. Прокуроры и их товарищи могли делать следователю указания и предложения по ходу следствия. В случае возникновения разногласий между лидами прокурорского надзора и следователем вопрос разрешался судом. Иными словами, прокурор не выступал в роли начальника судебного следователя. «Закон, — писал выдающийся русский юрист А. П. Чебышев-Дмитриев, — видит в следователе не орудие, которым действует прокурор, не лицо, которое собирает и оценивает указанные сторонами доказательства, но самостоятельного производителя следствия^[23]».

Судебной реформой была создана ранее не существовавшая в России адвокатура. До реформы роль защитников выполняли лица, зачастую не подготовленные в юридическом отношении и, более того, с сомнительной репутацией. Их действия во многих случаях сводились к умению давать взятки секретарям и судьям, к затяжке рассмотрения дел.

Реформой дело защиты и представительства в суде было поставлено на большую профессиональную и нравственную высоту. Оно вверялось лицам с высшим юридическим образованием, которые именовались присяжными поверенными. Причем для приобретения этого звания требовался опыт работы по судебному ведомству в течение не менее пяти лет. Лица, опороченные перед законом, не могли быть присяжными поверенными.

Адвокатура являлась общественной организацией. Адвокаты, по выражению М. М. Винавера, «образовывали вольную дружину»^[24] борцов за торжество правового начала. Присяжные поверенные приписывались к судебным палатам и с их разрешения избирали из своей среды руководящие органы — советы, в составе председателя, товарища председателя и членов. Совет создавался при наличии в судебном округе не менее двадцати присяжных поверенных. Члены совета избирались сроком на один год. По его истечении проводилось общее собрание присяжных поверенных, на котором после заслушивания отчета совета за минувший судебный год проводились выборы нового состава руководящего органа.

Если в городе, не имеющем судебной палаты, проживало более десяти присяжных поверенных, то они могли с разрешения состоящего при местной судебной палате совета присяжных поверенных избрать из своей среды отделение совета при окружном суде. Так, например, Ярославль, входивший в округ Московской судебной палаты, имел свое отделение совета при Ярославском окружном суде.

Совет присяжных поверенных занимался рассмотрением прошений о приеме в адвокатуру, а также приносимых на действия присяжных поверенных жалоб, осуществлял наблюдение за исполнением присяжными поверенными законов и возложенных на них обязанностей по защите интересов доверителей. Совет ведал назначением в порядке очередности адвокатов для безвозмездного ведения дел лиц, пользующихся на суде правом бедности. Он устанавливал сумму вознаграждения присяжному поверенному по таксе, в случае несогласия по этому вопросу между ним и клиентом и при отсутствии письменного соглашения между ними об оплате.

За недобросовестное выполнение адвокатами своих обязанностей Совет мог подвергнуть их различного рода взысканиям: сделать предостережение, объявить выговор, запретить исполнение обязанностей присяжного поверенного в течение определенного срока, исключить из состава присяжных поверенных, предать уголовному суду (в случаях особо важных).

Кроме присяжных поверенных могли выступать в качестве защитников по малозначительным делам так называемые частные поверенные, но только в тех судах, при которых они состояли и которыми были освидетельствованы в пригодности к делу оказания юридической помощи населению. Представители этого низшего, дополнительного к главному разряда адвокатуры могли не иметь высшего юридического образования.

Величие судебной реформы 1864 года не только в том, что она утвердила в правах гражданства и возвеличила идею правосудия. Она создала новую духовно-нравственную атмосферу в России, расширила фронт общественного противостояния бюрократической государственности.

Образование независимой судебной власти, «судебной республики» дает основание рассматривать реформу как первый шаг к правовому государству. В императорском указе правительствующему Сенату от 20 ноября 1864 года подчеркивается как одна из главных целей судебной реформы «возвысить судебную власть, дать ей надлежащую самостоятельность». Кроме того, одним из актов реформы «Уставом о наказаниях, налагаемых мировыми судьями» устанавливалось право мировых судей проверять закономерность постановлений и распоряжений органов исполнительной власти (ст. 29). Действовало это положение далеко не в полную силу, вернее сказать, почти не действовало, поскольку великая реформа не вписывалась в строй самодержавия. Мрачно соприкасаясь с «судебной республикой», постоянно давила на нее своими сводами самодовлеющая бюрократическая надстройка, почти не затронутая реформой. Но само по себе законодательное предусмотрение такого правомочия позволяло суду держать под определенным правовым прицелом бюрократию, хотя и местного значения.

Придание общественного характера отправлению правосудия, хотя и частичное, также являет собой важную черту правовой государственности.

• [1] Публичность судопроизводства выражается в том, что «возбуждение уголовныхдел, их расследование и разрешение осуществляется соответственными (государственными) органами (дознания, следствия, прокуратуры, суда) независимо от усмотрения заинтересованных лиц, а гражданское судопроизводство направлено на охрануне только прав и законных интересов граждан, но и государственных и общественныхинтересов» (Советский энциклопедический словарь. Изд. Четвертое. М., 1987. С. 1081).
• [2] Духовской М. В. Указ. соч. С. 148.
• [3] См.: Российское законодательство X—XX вв.еков. М., 1991. Т. 8. С. 12—13.
• [4] См.: Духовской М. В. Указ. соч. С. 85.
• [5] Капустин М. Н. Общие явления истории права в Западной Европе. М., 1865. С. 177.
• [6] Духовской М. В. Указ. соч. С. 85.
• [7] Там же. С. 85.
• [8] Там же. С. 85.
• [9] Там же. С. 86.
• [10] Цит. по: Джаншиев Г. А. Эпоха великих реформ. М., 1905. С. 512.
• [11] Кони А. Ф. Собрание сочинений. Т. 4. М., 1966. С. 212.
• [12] Там же. Т. 1. С. 336.
• [13] Там же. Т. 1. С. 336.
• [14] Там же. Т. 4. С. 282.
• [15] Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 4. С. 406 — 407.
• [16] Цит. по: Дядькин Л. А. Судебно-процессуальные взгляды декабриста Н. И. Тургенева. Саратов, 1979. С. 86.
• [17] Там же. С. 37.
• [18] Кони А. Ф. Собрание сочинений. Т. 4. С. 42.
• [19] ЖСД. 1864. № 47. С. 99—100.
• [20] ЖСД. 1864. № 48. С. 14.
• [21] Судебные органы, учрежденные в сельских обществах и волостях в 1838 годуУчреждением по управлению государственными крестьянами.
• [22] Кони А. Ф. Собрание сочинений. Т. 4. С. 259.
• [23] Чебышев-Дмитриев А. П. Русское уголовное судопроизводство по судебным уставам 20 ноября 1864 г. СПб., 1875. С. 424.
• [24] См.: Винавер М. М. Адвокатура и правовое государство // Право. 1905. № 13.С. 974—982.