Повесть «Собачье сердце»

В повести, написанной в 1925 году, воссоздается современная писателю действительность — советская реальность начала 1920;х годов. Однако воспроизведенная в мельчайших деталях картина (с точным указанием зарплаты «машинисточки IX разряда» — четыре с половиной червонца — и упоминанием о том, что пожарные, «как вам известно, ужинают кашей») отнюдь не становится документальным портретом эпохи. Соединение фантастического допущения (превращение собаки в человека) со множеством конкретных деталей (вплоть до химического состава «Особенной краковской» колбасы), сплетение комических подробностей «очеловечивания» Шарика с трагическими последствиями этого эксперимента формируют гротескный образ действительности.

Главный герой повести — профессор Преображенский — носит сакральную фамилию, указывающую на его роль всесильного «божества», «жреца» (так его будет воспринимать Шарик), способного преобразить мир и человека. Даже рядовая процедура забинтовывания ошпаренного бока Шарика в доме Преображенского становится сопоставимой со смертью и воскрешением (и невольно приводит на память притчу о воскрешении Лазаря из Евангелия): «И тут он окончательно завалился на бок и издох. Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова и чуть-чуть тошнило в животе, бока же как будто и не было, бок сладостно молчал».

Однако исполненное мистического значения событие подается в ореоле снижающих, прозаических подробностей. «Преображение» Шарика — всего лишь очередной этап в научных исследованиях профессора, главная цель которых — омоложение человека путем пересадки половых желез. В повествовательной структуре «Собачьего сердца» чудесное Преображение Господне становится синонимом обыкновенной хирургической операции.

Пародийно-ироническая трансформация евангельского мотива отчетливо проявляется и на уровне стилистической организации текста. Профессор Преображенский — всемогущий «жрец», «маг» и «чародей», однако эти определения попадают у Булгакова в следующий контекст:

«Вошедший очень почтительно и смущенно поклонился Филиппу Филиппычу.

• — Хи-хи! Вы маг и чародей, профессор, — сконфуженно вымолвил он.
• — Снимайте штаны, голубчик, — скомандовал Филипп Филиппыч и поднялся.

«Господи Иисусе, — подумал пес, — вот так фрукт!».

На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на затылке они отливали ржавым табачным цветом…".

В соседстве с «хи-хи», «штанами» и зеленовласым «фруктом» Преображение превращается в профанацию, а «жреческие» тайны — в научно замаскированное мошенничество.

Однако «говорящей» фамилией главного героя повести спектр сакральных значений не исчерпывается. Квартира профессора Преображенского находится на Пречистенке — тем самым с помощью топонима в ассоциативный смысловой ряд вводится образ Пречистой Божьей матери. По вине Шарикова в этой же квартире произойдет «наводнение» — пародийный вариант локального «великого потопа» (в погоне за котом бывший пес вывернул в ванной кран). Первое слово, произнесенное Шариком после обращения в человека, — «абырвалг» — представляет собой прочитанную справа налево магазинную вывеску «Главрыба» и при ретроспективном анализе библейских аллюзий может послужить ироническим намеком на законы семитской письменности. Столь же ироническим и пародийным оказывается сочетание в повествовании цитаты из оперной арии (профессор Преображенский напевает один и тот же фрагмент из оперы Верди «Аида» — «К берегам священным Нила…») и объявления на дверях: «Семечки есть в квартире запрещаю. Ф. Преображенский». (Кроме того, музыкальная тема культуры и жреческой власти перебивается с появлением Шарикова мотивами песен «Ой, яблочко» и «Светит месяц», пришедшими из мира «пролетарской разрухи», которому пытается противостоять Преображенский.) Таким образом, постоянное соседство евангельских и — шире — мифологических аллюзий и комических подробностей реального быта бросает на освященную жреческим служением картину гротескный отсвет и вносит в нее резко сатирические тона.

Евангельские мотивы находят прямое выражение и в расстановке персонажей. Чудесные превращения, совершаемые профессором Преображенским, фиксирует его ученик — доктор Борменталь, выступающий в повести в роли «евангелиста» (в той же роли будет состоять Левий Матвей при Иешуа в романе «Мастер и Маргарита»). Особенность фигуры «евангелиста» в произведениях Булгакова — в противоречивом сочетании искренней преданности учителю и полного его непонимания.

Записи доктора Борменталя исполнены искреннего восхищения открытием учителя; документальная «история болезни» Шарика то и дело прерывается восторженными восклицаниями «летописца»: «Изумительный опыт профессора Преображенского раскрыл одну из тайн человеческого мозга! Отныне загадочная функция гипофиза — мозгового придатка — разъяснена!.. Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу. Проф. Преображенский, вы — творец! (Клякса)». (Обратим внимание на очередной стилевой сбой в повествовании — значимое соседство «творца» и кляксы).

Однако верный ученик-«евангелист» на самом деле выступает в роли ненадежного рассказчика — рассказчика, неадекватно трактующего слова и поступки учителя, создающего искаженную картину происходящего. Его объяснения и комментарии вступают в противоречие с «правильной» интерпретацией, подкрепленной авторитетом участника события или самого автора. Так, например, удивительная способность Шарика читать справа налево в дневнике Борменталя получает следующее объяснение: «Шарик читал! Читал… Именно с конца читал. И я даже знаю, где разрешение этой загадки: в перекресте зрительных нервов у собаки!» Однако истинная причина, как помнит читатель с самого начала повести, была гораздо более прозаична и крылась совсем в другом: к магазину Шарику «подбегать… было удобнее с хвоста слова „рыба“, потому что при начале слова стоял милиционер». Зловещий тон профессора Преображенского при попытках его ученика завести разговор о будущем Шарика и его превращении в «очень высокую психическую личность» вообще остается без внятного комментария: «С Филиппом что-то странное делается… Старик что-то придумал».

Профессор Преображенский по-прежнему остается в глазах своего ученика всесильным божеством — в то время как «маг» и «чародей» оказался бессилен перед хаосом, внесенным в его жизнь свершившимся чудом. Профессор Преображенский являет собой тот тип булгаковского героя, который пройдет затем через все творчество писателя: наделенный мощной творческой (преображающей) силой, он одновременно может быть слаб и уязвим. Булгаковский герой всегда вынужден противостоять окружающему его миру — враждебному, агрессивному, абсурдному. В «Собачьем сердце» этот мир персонифицирован в лице Швондера и членов домкома. «Подвижники» новой веры представлены в резко гротескном освещении. Один из членов домкома — «персиковый юноша в кожаной куртке» — носит фамилию Вяземская (обратим внимание на литературное происхождение фамилии и подчеркнутую смену привычного грамматического рода) и оказывается женщиной, однако в булгаковском описании неизменно восстанавливается гротескный контекст выяснения личности: «Это неописуемо! — воскликнул юноша, оказавшийся женщиной»; «Я, как заведующий культотделом дома… — За-ве-дующая, — поправил ее Филипп Филиппович».

Необъяснимые метаморфозы, происходящие с представителями новой власти, могут, однако, таить в себе опасность. Стоило Шарику превратиться в Полиграфа Шарикова и стать причастным к власть предержащим — «поступить на должность» заведующего подотделом очистки Москвы от бродячих животных, — как его пребывание в квартире Преображенского стало смертельной угрозой как для самого профессора (на которого уже был написан донос), так и для всех обитателей его дома. Гротескные превращения, которым в булгаковском мире подвержены ответственные советские чиновники (причем в произведениях Булгакова 1930;х годов эти метаморфозы станут подлинно фантастическими), придают новой власти и ее представителям инфернально-демонический характер, делают их не столько социальной или политической, сколько метафизической силой, которой вынужден сопротивляться булгаковский герой.

В «Собачьем сердце» отчетливо проявляется и еще одна важнейшая черта поэтики Булгакова — разделенность художественного пространства на два (в идеале — непроницаемых друг для друга) подпространства. Одно из них — квартира Преображенского на Пречистенке, «собачий рай» в терминологии Шарика и идеальное (даже идиллическое) пространство для профессора. Важнейшие составляющие этого пространства — уют, гармоничность, одухотворенность, «божественное тепло». Прибытие Шарика в это пространство сопровождалось тем, что «тьма щелкнула и превратилась в ослепительный день, причем со всех сторон засверкало, засияло и забелело». Из «топографических» особенностей этого пространства следует выделить две основные: внешне оно строго ограничено, локализовано и представляет собой просто квартиру, внутренне — просторно, огромно, и более того, способно к безграничному расширению (в значительной мере — за счет многократно отражающихся друг в друге огромных зеркал).

Второе пространство — внешнее — открытое, агрессивное, враждебное. Его исходные приметы — вьюга, ветер, уличная грязь; его постоянные обитатели — «негодяй в грязном колпаке» («вор с медной мордой», «жадная тварь»), повар из столовой и «самая гнусная мразь» из всех пролетариев — дворник. Внешнее пространство предстает — в противовес внутреннему — миром абсурда и хаоса. Из этого мира приходят Швондер и его «свита» — отвоевывать часть «персонального» пространства профессора и уплотнять его семикомнатную картиру за счет «экспроприации» смотровой. Отделяет эти два пространства друг от друга лишь дверь квартиры, и потому единственое желание пррофессора Преображенского состоит в том, чтобы получить «такую бумажку, при наличности которой ни Швондер, ни кто-либо иной не мог бы даже подойти к дверям моей квартиры. Окончательная бумажка… Броня». Герметизация, полная изоляция — единственный способ защитить свое,.

«истинное» пространство от вторжения чужого, «мнимого». (Заметим, что та сторона двери, что обращена наружу, тоже оказывается во власти абсурдной реальности. Шарик, пытающийся прочитать дверную табличку с именем профессора, с ужасом обнаруживает, что продолжением трех отгаданных букв — п-р-о — может стать «л», и тогда надпись обратится в ненавистное слово «пролетарий». Лишь присутствие «пузатой двубокой дряни» — спасительной буквы «ф» — превращает едва не начавшийся кошмар в прекрасную явь роскошной квартиры на Пречистенке.).

Сосуществование двух противостоящих друг другу пространств в художественном мире Булгакова определяет и структуру сквозного, инвариантного булгаковского сюжета: разрушение внутреннего, идеального пространства и попытки героя восстановить утраченный рай. В «Собачьем сердце» разрушение гармоничного существования сопровождается пародийным потопом, навязчивыми визитами «оборотней» из мира искусства — Вяземской (члена домкома) и Васнецовой (невесты Шарикова), — абсурдными проектами перепланировки квартиры профессора. Восстановление разрушенной гармонии — пусть даже ценой преступления («Преступление созрело и упало, как камень…») — единственная цель профессора Преображенского и главный вектор движения сюжета. Тем самым в повести переосмысляется традиционный комплекс вины интеллигенции перед народом. Преображенский и Борменталь защищают свое «право на права» в новом мире, хотя с них и не снимается ответственность за эксперимент над природой человека.