Договор суррогатного материнства на постсоветском пространстве

Часть 9 ст. 55 Закона об охране здоровья граждан дает определение суррогатного материнства как вынашивания и рождения ребенка по договору, заключаемому между суррогатной матерью (женщиной, вынашивающей плод после переноса донорского эмбриона) и потенциальными родителями, чьи половые клетки использовались для оплодотворения, либо одинокой женщиной, для которых вынашивание и рождение ребенка невозможно по медицинским показаниям.

Данное определение позволяет сделать следующие выводы: во-первых, законодатель ограничил суррогатное материнство случаями использования генетического материала (донорского эмбриона), принадлежащего потенциальным родителям или одинокой женщине (таким образом, обеспечивается отсутствие генетической связи между суррогатной матерью и ребенком); во-вторых, основанием возникновения данного правоотношения является договор.

Как было показано по делу In Re Baby М, американский суд отказался считать договор суррогатного материнства «обычным контрактом» (см. параграф 9.1). Остается открытым вопрос: что в этом случае представляет собой конструкция данного договора?

Российский законодатель лишь самым общим образом сформулировал содержание договора суррогатного материнства. Попытка уяснения содержания и природы этого договора закономерно вынуждает обратиться к иностранному опыту, при этом особенный интерес в этом случае представляют «родственные» постсоветские правопорядки с общей историей, социальным укладом и культурой.

Суррогатное материнство в странах СНГ

Сегодня суррогатное материнство получило широкое распространение в странах СНГ, включая Российскую Федерацию, Республику Беларусь и Республику Казахстан. Несмотря на сравнительную «молодость» данного явления для общества всех этих трех государств, тем не менее в каждом из названных правопорядков сложилось достаточно уникальное регулирование, в той или иной мере учитывающее их социальные и культурные особенности.

Примечательно, что в 2011—2012 гг. в этих странах были приняты качественно новые законы, регламентирующие суррогатное материнство: при этом базовые подходы к выбору законодательной техники оказались принципиально отличными. Так, если в Беларуси был принят самостоятельный Закон от 07.01.2012 № 341−3 «О вспомогательных репродуктивных технологиях»^[1], то казахстанский законодатель ограничился включением специальной главы 9 о суррогатном материнстве в новый республиканский Кодекс о браке (супружестве) и семье от 26.12.2011 № 518-IV^[2]. Как можно видеть, наиболее лаконичным оказался российский законодатель, ограничившийся включением единственной статьи в Закон об основах охраны здоровья граждан (ст. 55).

Казахстанское законодательство не содержит определения договора суррогатного материнства. Предмет данного договора может быть лишь выведен из тех прав и обязанностей, которые закон возлагает на стороны в ст. 57 республиканского КоБС 2011 г. В целом же подходы казахстанского законодателя соответствуют пониманию суррогатного материнства в России как вынашивания и рождения ребенка (в том числе преждевременные роды) по договору. Почти идентичное определение содержится и в белорусском праве.

Итак, договор суррогатного материнства заключается между супругами (именуемыми в казахстанском законе — «заказчиками») и суррогатной матерью. Важно отметить, что вместе с заключением договора суррогатного материнства стороны заключают также договор с медицинской организацией, которая обязуется сопровождать процедуру беременности, т. е. оказывать комплекс необходимых медицинских услуг.

Последнее обстоятельство имеет большое значение: оказание медицинских услуг не охватывается договором суррогатного материнства — эти отношения выходят за пределы вынашивания и рождения ребенка, а также предполагают участие третьей стороны (медицинской организации). Таким образом, есть достаточные основания полагать, что договор суррогатного материнства не является классическим гражданско-правовым обязательством (разновидностью договора об оказании услуг или выполнении работ), несмотря на то, что к нему и применяются нормы гражданского законодательства.

Часть 2 ст. 54 КоБС Казахстана устанавливает, что заключение договора суррогатного материнства заведомо предполагает (курсив наш. —А. У.) родительские права и обязанности супругов (заказчиков) на ребенка, родившегося в результате применения вспомогательных репродуктивных методов и технологий. Иными словами, законодатель понимает под договором суррогатного материнства юридическую связь, возникающую между супругами и суррогатной матерью и предполагающую процедуру «перехода» родительских прав (точнее их автоматическое признание за юридическими родителями).

На первый взгляд, такой подход вызывает возражения: родительские права, относящиеся к числу личных, носят неотчуждаемый и непередаваемый характер, поэтому их «переход» pro forma невозможен.

По-своему данную дилемму разрешает белорусский законодатель. Он оперирует понятиями «генетической матери» и «суррогатной матери». Тем самым предпринимается попытка преодоления того этического противоречия, которое заложено в казахстанском подходе, где так называемые заказчики «приобретают» родительские права на ребенка.

Содержательно белорусский подход близок к казахстанскому регулированию по фактическим последствиям. Так, ст. 21 белорусского Закона «О вспомогательных репродуктивных технологиях» устанавливается обязанность суррогатной матери передать генетической матери или женщине, воспользовавшейся донорской яйцеклеткой, ребенка (детей) после его (их) рождения, а также встречная обязанность генетической матери или женщины, воспользовавшейся донорской яйцеклеткой, принять этого ребенка в установленный срок. Иными словами, существует императивное, безусловное правило, устанавливающее обязанность суррогатной матери по передаче ребенка генетической матери.

Как казахстанский, так и белорусский законодатели исходят из следующей логики: целью суррогатного материнства, а следовательно, и договора, оформляющего эти отношения, является создание родительской связи между, условно говоря, генетическими родителями и ребенком. Тогда как роль суррогатной матери ограничивается содействием в реализации родительских прав этих граждан с оговоркой, что сама суррогатная мать не может иметь правовых притязаний в отношении ребенка^[3].

Анализируя подобный подход законодателя, белорусская исследовательница семейного права М. Г. Бруй отмечает: «Договор суррогатного материнства является договором, который регулирует семейные отношения, так как появляется полноценная семья с детьми»^[4]. Сказанное позволяет сделать вывод, что договор суррогатного материнства не может считаться гражданско-правовым и потому является самостоятельным семейно-правовым соглашением sui generis.

• [1] Национальный реестр правовых актов Республики Беларусь. 2012. № 8. Ст. 2/1893.
• [2] Казахстанская правда. 2012. № 6—7 (26 825—26 826).
• [3] Данная позиция находит поддержку и в западной доктрине. См., например: FamilyLaw / Ed. by Harry D. Krause, David D. Meyer. West, 2003. P. 159.
• [4] Бруй M. Г. Новое законодательство о суррогатном материнстве // Управлениев социальных и экономических системах: материалы XXII международной научно-практической конференции. Минск, 17 мая 2013 г. / под ред. Н. В. Суша [и др.]. Минск, 2013.С. 102.