Вольнолюбивая лирика А.С. Пушкина

А.С. Пушкин принадлежал к поколению, воспитанному войной 1812 года. Освободительная война способствовала общественному подъему: люди десятых — двадцатых годов ощущали себя участниками и деятелями Истории (с большой буквы), жили для будущей славы, а за образец брали славу прошлую — увековеченную в книгах по древнегреческой и древнеримской истории — их настольных книгах. Примеряя тоги замечательных людей прошлого, это поколение мечтало о преобразовании России и томилось от вынужденного бездействия.

Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, А здесь он — офицер гусарский, ;

писал Пушкин о Чаадаеве, сравнивая его со знаменитыми афинским демократом и римским республиканцем. Такими сравнениями те, кого потом назовут декабристами, задавали своим делам и словам исторический масштаб.

При этом особые надежды возлагались на Пушкина — как на самого талантливого поэта поколения, призванного стать «рупором», «провозвестником» свободолюбивых идей. Талант его мыслился «средством» политической пропаганды, другие темы объявлялись мелкими и недостойными. «Любовь ли петь, где брызжет кровь» , — обращался к нему В. Ф. Раевский из заключения. Великий дар должен быть достоин великой цели, ради этой цели должно отказаться от «легкой» поэзии, от «частных» тем — любви, «разгульной дружбы» и меланхолического уединения. Оправдывает ли поэт эти надежды? И да, и нет.

Да, потому что никто лучше Пушкина не выразил аскетического идеала декабристов, никто с такой силой не призвал к отказу от «малого» ради «великого». Вольнолюбивые стихотворения Пушкина (1817−1820), по сути, стали программой и манифестом декабристской этики. Нет, потому что «муза» Пушкина никак не хотела ограничиваться этим аскетическим идеалом, вызывая упреки, а то и недоверие друзей-декабристов. Недаром Пушкина называли «Протеем» (древнегреческое божество, постоянно меняющее облик): он был изменчив и восприимчив, свободно принимая различные поэтические личины, пробуя все новые жанры, не соглашаясь на самоограничение и односторонность.

Таким образом, свободолюбивая лирика Пушкина следует двум различным идеям свободы: идее самоограничения во имя гражданской свободы и идее поэтической свободы, не признающей никакого самоограничения.

На первом этапе своего творчества Пушкин присягает на верность общественному идеалу — жертвенного служения. В оде «Вольность» (1817) он отказывается от любви (Афродиты — «Цитеры слабой царицы») и посвященных ей «венка» с «изнеженной лирой» :

Беги, сокройся от очей, Цитеры слабая царица!

Где ты, где ты, гроза царей, Свободы смелая певица? ;

Приди, сорви с меня венок, Разбей изнеженную лиру…

Хочу воспеть свободу миру, На тронах поразить порок.

В стихотворении «Деревня» (1819), развернув идиллическое описание красот сельской природы и удовольствий уединения на ее лоне, поэт резко и неожиданно отказывается от этих удовольствий:

Но мысль ужасная здесь душу омрачает:

Среди цветущих нив и гор Друг человечества печально замечает Везде невежества убийственный позор.

Поэтический «жар», обращенный на красоты природы и уединенные «размышления», назван «бесплодным» :

О, если б голос мой умел сердца тревожить!

Почто в груди моей горит бесплодный жар, И не дан мне судьбой витийства грозный дар?

В послании «К Чаадаеву» (1818) — все тот же «отказ» — на этот раз от всего круга «частных» поэтических тем, от всего «личного» и «тихого» :

Любви, надежды, тихой славы Недолго нежил нас обман, Исчезли юные забавы, Как сон, как утренний туман…

Отказавшись от любовного чувства, поэт переплавляет его в чувство гражданское:

Мы ждем с томленьем упованья Минуты вольности святой, Как ждет любовник молодой Минуту первого свиданья.

В 1823 году этот общественный идеал претерпевает кризис, а с 1824 года — теряет былую силу. Кризис выразился в стихотворении «Свободы сеятель пустынный» :

Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками да бич.

Если «чести клич» не может «разбудить» народы, тогда к чему он? Надежда поэта «на тронах поразить порок» не только несбыточна, но и вредна, так как уводит от собственно поэтических целей. Что же способствует поэтическому вдохновению? Любовь, дружба, уединение на лоне природы — надо вернуться к этим темам, вечным и неотменимым. В таком духе поэт переиначивает концовку послания к Чаадаеву 1818 года — через шесть лет, в стихотворении «Чаадаеву» :

Чаадаев, помнишь ли былое?

Давно ль с восторгом молодым Я мыслил имя роковое Придать развалинам иным?

Но в сердце, бурями смиренном, Теперь и лень, и тишина.

И в умиленьи вдохновенном, На камне, дружбой освященном, Пишу я наши имена.

После перелома 1823−1824 годов вольнолюбивая тема из гражданской лирики уходит в стихотворения о поэте и поэзии, приобретя характер поэтического манифеста. Поэт должен быть свободен — и от «властей», и от «народа» :

Иная, лучшая потребна мне свобода:

Зависеть от властей, зависеть от народа ;

Не все ли нам равно? Бог с ними. Никому Отчета не давать, себе лишь самому Служить и угождать; для власти, для ливреи Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться тут и там, Дивясь божественным природы красотам, И пред созданьями искусств и вдохновенья Трепеща радостно в восторгах умиленья.

Вот счастье! Вот права…

(«Из Пиндемонти», 1836).

Поэт — «царь» и должен «жить один», он «сам свой высший суд» («Поэт! не дорожи любовию народной», 1830). Всякие внешние цели и условия, навязываемые поэту, отвергаются им: кто возьмется сказать, в чем тайна и каково назначение поэзии, кто имеет право предписывать поэтическому вдохновению, что ему можно, а что нельзя? Для поэта нет внешнего закона, а в чем заключается его внутренний закон — загадка:

Зачем крутится ветр в овраге, Подъемлет лист и пыль несет, Когда корабль в недвижной влаге Его дыханья жадно ждет?

Зачем от гор и мирных башен Летит орел, тяжел и страшен, На черный пень? Спроси его.

Зачем арапа своего Младая любит Дездемона, Как месяц любит ночи мглу?

Затем, что ветру и орлу, И сердцу девы нет закона.

Гордись: таков и ты, поэт, И для тебя условий нет.

(«Езерский»).

Что же касается политической лирики, то она после декабрьского восстания 1825 года исполнена раздумий о судьбах народов и исторической необходимости, о роли частного человека и простых человеческих чувств в истории, но от чего далека, так это от вольнолюбивых мечтаний. Какова должна быть позиция человека по отношению к истории? Главное — остаться человеком. Поэтому поэт, обращаясь и к властителю (Николаю I), и к его жертвам (декабристам — политическим узникам), взывает к простым человеческим добродетелям, призывая: властителя — к милосердию («милость к падшим призывал»), жертв — к «гордому терпенью». Сам же поднимается над схваткой: у истории — свой суд, а какой — трудно сказать.

пушкин поэт стихотворение.