Коммуникативно-прагматические особенности вымышленного языка «надсат»

Вымышленный язык «надсат», создан Э. Берджессом в романе «Заводной апельсин», в котором автор затрагивает проблему насилия как форму выражения духовного разложения, острого кризиса личности в современном мире. На языковом уровне посредством своего вымышленного языка автор описывает социокультурные процессы и явления действительности XX века, связанные с характерным для постмодернистской прозы переосмыслением извечных ценностных понятий таких, как дихотомия добра и зла, существование Бога, общечеловеческая мораль, и другие.

«Надсат» — это особая языковая форма общения, разработанная на основе русского языка, предназначенная исключительно для функционирования в рамках данного художественного текста. Автор романа Э. Берджесс, лингвист по образованию, тщательно изучал творчество выдающегося автора модернистской литературы Дж. Джойса и позаимствовал этот широко используемый модернистами художественный прием. Берджесс неслучайно решился на подобный языковой эксперимент, размышляя о работах Дж. Джойса, он писал: «…потрясающая способность видеть мистическое в банальном и необходимость манипулировать привычными языковыми явлениями, чтобы поразить читателя новым знанием. [44: 229—233].

Итак, вдохновленный примером Дж. Джойса, Берджесс сконструировал свой собственный вымышленный язык для художественного произведения, и посредством «надсата» Берджесс, также как и писатели-постмодернисты, ставит в своем романе некий языковой эксперимент. Он создает вымышленную языковую структуру, с помощью которой вовлекает читателя в процесс постижения скрытых смыслов текста, что превращает «Заводной апельсин» в подобие зашифрованного языкового ребуса. И, по мере его разгадки, читатель постепенно раскрывает для себя истинный замысел автора. [25: 84]. Таким образом, «надсат» становится культурным кодом, выражающим модернистскую концепцию автора.

Как писал сам Берджесс, язык персонажа отражает его сущность, т. е. его сознание, духовные переживания, основные проявления его характера в той или иной момент развития сюжета. [42: 12]. В данном произведении Берджесс настойчиво проводит мысль о том, что язык персонажа язык и сознание героя произведения неразрывно связаны, то есть через речь персонажа автор текста может донести до читателя малейшие движения его души, изменения в его сознании. Таким образом «надсат» позволяет создать более глубокий образ героев произведения, и через язык показать их настоящий внутренний мир. То есть, чем полнее читатель постигает созданную автором языковую оболочку произведения, тем больше становится глубинное понимание героя, а также авторский посыл, заложенный в произведении.

Это в очередной раз свидетельствует о роли «надсата» как характерного элемента постмодернистского произведения. Как известно, в основе модернизма, а затем и постмодернизма лежит мотив игры, что делает читателя такого текста в некоторой степени соавтором, а также принцип критическииронического осмысления человека и его бытия. [11]. Так и в романе «Заводной апельсин», авторская мысль зашифрована в самих единицах вымышленного языка текста и проникает в сознание читателя в процессе его освоения и осмысления. Берджесс строит всю структуру романа с тем расчетом, чтобы по мере освоения и осмысления специфического языка романа читатель пришел к пониманию зашифрованного автором смысла всего произведения. Таким образом «надсат» становится не просто основным элементом текста, но и своеобразной авторской прагматической стратегией. Действительно, постепенно знакомясь с «надсатом», читатель словно входит в круг героев произведения, что помогает ему понять роман изнутри.

Важно отметить, что Берджесс намеренно не приводит в романе глоссарий языковых единиц «надсата», что, несомненно, осложняет восприятие текста. Однако именно затруднения в процессе понимания вымышленного языка произведения и его постепенное освоение отвечает поставленной автором прагматической задаче.

Так, сам Берджесс говорил: «Если мои книги не читают, это потому, что в них много незнакомых слов, а люди не любят, читая роман, заглядывать в словари». [43: 25] Это еще раз подтверждает то, что «Заводной апельсин» был написан не для широкого круга читателей, а лишь для тех, кто обладает некоторыми лингвистическими знаниями и кто способен через осмысление ключевого элемента романа — «надсата» прийти к настоящему пониманию произведения. То, что произведение Берджесса предназначено преимущественно эрудированному читателю, подтверждает и мнение литературоведа Г. Ф. Рахимкуловой: «…манипуляции с языком, его звуковыми, лексическими и грамматическими ресурсами, где цель — получение „квалифицированным“ читателем-эрудитом эстетического удовольствия от взаимоотношений с текстом». [25: 67].

Принимая в во внимание тот факт, что Берджесс создавал свое произведение для узкого круга «посвященных», можно выделить еще одну функцию «надсата" — аллюзийную. [24: 14] Аллюзия как стилистический прием употребляется для обогащения контекста и для передачи какой-либо задумки автора посредством отсылки к другому художественному произведению или явлению окружающей действительности. На первый взгляд данная функция не столь очевидна, но выяснив, для какого рода читателя автор предназначает свой текст, можно прийти к выводу, что аллюзийная функция играет более чем значительную роль в «Заводном апельсине». Так, это проявляется уже в самом названии романа. Берджесс около десяти лет провел в Малайзии, а на малазийском языке слово «orange» имеет значение «человек». Сам Берджесс так писал по этому поводу: «в английском слове «orange» слышится что-то живое, и я не могу раздумывать о том, что происходит, когда эти самые в тоталитарном государстве они превращаются в бездушные механизмы». [39: 119].

Некоторые исследователи считают, что Берджесс взял слово «orange» в значении «человек» не напрямую из малазийского, а из произведения Дж. Джойса «Поминки по Финнегану». [40:60] В любом случае, догадавшись об истинном значении заглавия, не составит труда понять замысел автора, который стремился показать бесчеловечность современного мира, стремящегося превратить людей в послушные механические существа.

Аллюзия встречается не только в названии произведения, этот прием проявляется и на протяжении всего текста, изобилующего отсылками к личности и творчеству великого композитора Людвига ван Бетховена. Главный герой романа Алекс постоянно упоминает Бетховена в своей речи, фамильярно называя его «Людвиг ван», Алекс покупает пластинки с музыкой Бетховена в музыкальном магазине, а радикальный метод лечения, которому подвергается герой, носит название «Ludoviko», что можно рассматривать в качестве прямой отсылки к имени композитора.

Данная музыкальная аллюзия примечательна тем, что музыка Бетховена вдохновляет Алекса на жестокие поступки, знаменитая «Девятая симфония» пробуждает в нем не чувство прекрасного, а неутолимую страсть к насилию и разрушению. Под эту же музыку герой проходит лечение специальными видеороликами, детально изображающими сценами безобразной жестокости. Необходимо отметить, что данная, на первый взгляд, незначительная деталь является важным ключом для понимания идеи произведения. На примере прекрасной музыки, никак не способствующей облагораживанию жестокой натуры главного героя и пробуждению в нем человеческих чувств, автор пытается донести, что ничто не способно повлиять на человека и изменить его, кроме его собственного стремления к таким изменениям, что и происходит в последней главе романа, когда Алекс переосмысливает свою жизнь и строит планы на будущее, свободное от насилия. Эта мысль находит свое подтверждение в предисловии к роману, где Берджесс подчёркивает, что настоящего человека определяет его способность осознанно и самостоятельно совершать верные поступки. [5: 4].

Таким образом, на примере аллюзийной функции, мы в очередной раз убеждаемся, что «надсат», как ключевой элемент произведения, подчинен, прежде всего, главенствующей идее автора и способствует передаче этой идеи читателю. Кроме того, данная функция еще раз подчеркивает принадлежность романа к постмодернистской литературе, которая характеризуется одновременной направленность к высокоинтеллектуальному и массовому читателю, поскольку аллюзии в тексте, несомненно, предназначены для понимания узкой группы читателей, при этом оставаясь элементом «ребусности» для читателей «непосвященных».

Как было указано выше, вымышленный язык является характерным приемом в модернистской и постмодернистской литературе, используемым для конструирования художественного текста. Подобные языковые эксперименты привносят в произведение принципиально новую поэтику, что делает его необычным для восприятия, а также создает эффекта отстранения от стандартной реальности, противопоставления привычному миру. [23: 52] Б. Макхейл указывает на «диалогичную» природу вымышленных языков, которые в определенном смысле вступают в «полемику» со стандартным языком и привычным мировоззрением. [41: 22−24] Таким образом, вымышленный язык создаёт эффект противоположной точки зрения на мир, другую реальность, или «контрреальность», связанную с действительной, привычной реальностью.

Поскольку каждый язык является некой чертой, разделяющей мировоззрение и культуру говорящих на нем людей и мировоззрения и культуры людей, им не владеющих, выявляется естественную практически для любой культуры дихотомия «свой» — «чужой». Язык позволяет человеку идентифицировать себя в качестве члена некой социальной или этнической общности, и одновременно язык позволяет идентифицировать другого как не принадлежащего к его группе. [20: 217−230].

Так и в романе «Заводной апельсин» вымышленный язык подчеркивает это противопоставление, символизируя процесс отстраненности от обычного, «стандартного» мира.

Описанная в произведении молодёжь сознательно выбирает отступление от языковой нормы, по термину Б. Макхейла- «антиязык» как модель речевого поведения, чтобы подчеркнуть свою принадлежность к определённой группе, противопоставляющей себя «традиционному» обществу. Так, главные герои романа, которым и принадлежит «надсат», нарушают все нормы общепринятые нормы, например, носят экстравагантную одежду, не работают, бродят по городу ночью, совершая преступления, и т. д, то есть, носители «надсата» являются полной противоположностью обычным членам общества, не владеющим «надсатом». Таким образом, «надсат» как «антиязык» делает акцент на одном из основных противопоставлений в человеческой культуре — «свой — чужой», поскольку язык является важнейшим средством создания и преодоления межличностных и межкультурных барьеров, ведь, как правило, «чужой» в человеческом сознании ассоциируется с кем-то, говорящим на непонятном языке. [29: 21].

Кроме того, большинство лексических элементов «надсата» обладают негативной, зачастую, довольно агрессивной коннотацией, что демонстрирует враждебный настрой героев романа по отношению к общепринятым нормам и усиливает эффект отчужденности от социума.

Концепция «свой-чужой» является составляющей ценностной картины мира, которая, в свою очередь, представляет собой один из вариантов общей картины мира. Данная концепция была сформулирована В. фон Гумбольдтом, который утверждал, что язык выражает субъективное восприятие объективной действительности и теснейшим образом связан с сознанием человека. [19: 223] Поэтому можно сказать, что языковая картина мира является «зеркалом», отражающим мировосприятие как отдельной личности, так и части социума/субкультуры. Таким образом, в процессе формирования художественного мира произведения, авторское видение находит свое отражение в языке героев. Так, «надсат» являясь ключевым языковым элементом «Заводного апельсина» служит для выражения необычной картины антиутопического мира, придуманного автором.

Разумеется, создание и использование «надсата» не может исходить лишь из популярного в современно культуре противопоставления «свой-чужой» и формирования особой картины мира, поскольку для выделения героев романа в отдельную группу и противопоставления ее «конвенциональному» социуму автор мог использовать и современный ему сленг, что выполнило бы функцию обособления и отделения героев от стандартного мира. Однако будучи ученымлингвистом, Берджесс хотел использовать в своем произведении уникальный язык, который в отличие от обычного сленга, не устареет со временем и не выйдет из употребления. [40:67]. Поэтому «надсат» является не только средством идентификации молодежной субкультуры, как отдельного социального формирования, но и выполняет стратегическую прагматическую задачу относительно лингвистической перспективы языка романа.

Также «надсат» выполняет ярко выраженную эвфоническую функцию, создавая эффект звуковой неповторимости и оказывая эстетическое воздействие на читателя. Например, Оригинал Перевод Gulliver Голова Берджесс так писал о своем вымышленном языке: «Это был чисто музыкальный выбор…». [44: 116] Сам Берджесс также был увлеченным музыкантом и композитором, а значит, для него необычное звучание вымышленных им слов имело ключевое значение. Это объясняет энтузиазм автора в кропотливой работе с текстом, его изобретательность в поиске и создании новых нестандартных слов и фраз, применение игры слов, и многих других языковых экспериментов.

Помимо этого «надсат» служит также и средством постижения исторических реалий того времени, когда был создан роман. Так, К. Дикс указывает на то, что Берджесс изображает «общество будущего», сформировавшееся под влиянием последствий российско-западного конфликта. [40: 41−42] Это кажется вполне логичным, учитывая тот факт, что во время написания романа приходится на 60-е годы XX-го века, т. е на период «холодно войны», когда весь западный мир был охвачен паникой перед потенциальной угрозой ядерной войны и «русского вторжения». Свое подтверждение эта мысль находит в самом тексте романе, где о «надсате» говорится как о языке, созданном на основе слов, появившихся в английском языке в результате пропаганды:

Оригинал Перевод off bits of rhyming slang, a bit of gipsy talk, too — but most of the roots are Slav Propaganda [5:163] большинство корней славянской природы. Привнесены посредством пропаганды. Подсознательное внедрение. [4:175].

Основу «надсата» составляют заимствования из русского языка, и, очевидно, что выбор именно русского языка неслучаен. Подобное сочетание русского и английского языков свидетельствует о том, что общество, описанное в романе отражает черты сразу двух сверхдержав того времени. Это раскрывает нам точку зрения автора, считавшего, что противоборствующие режимы на самом деле имеют много общего. Как известно, Э. Берджесс начал писать «Заводной апельсин» вскоре по возвращении из поездки в СССР. Это подтверждает и сам Берджесс, он пишет: «My late wife and I spent the summer of 1961 in Soviet Russia, where it was evident that the authorities had some problems with turbulent youth not much different from our own. The stiliyagi, or style-boys, where smashing faces and windows, and the police, apparently obsessed with ideological and fiscal crimes, seemed powerless to keep them under». [43: 56].

Таким образом, «надсат» подчеркивает близость двух, на первый взгляд, противоположных систем, а также схожесть молодых людей, живущих в рамках этих систем, показывая, что особенности молодежи (в данном случае, подростковой жестокости) интернациональны.

Кроме того, вымышленный язык в данном романе служит также и для создания доверительной атмосферы между героями произведения и читателем. Это подтверждается тем, что в ходе произведения, повествование, ведущееся от первого лица, неоднократно прерывается обращением главного героя к читателю — «О mу brothers!». То есть мы видим, что как только читатель знакомится с «надсатом» (а это происходит уже с первых страниц романа) и в той или иной степени осваивает это вымышленный язык, он словно бы попадает в закрытую субкультуру, в особый круг героев-носителей этого языка. То есть, язык является средством, выражающим идентификации, указания на принадлежать к какой-либо социальной группе, и служит для установления внутригруппового контакта. Так, Берджесс в своей работе «Language Made Plain» размышляя об особенностях языка и речи, пишет, что язык является необходимым посредником, индексирующим социальные отношения, а также одним из основополагающих социальных инстинктов отдельных членов этого общества. [42:67].

Таким образом, вымышленный язык «надсат» выполняет множество важных функций в данном художественном тексте, что позволяет воспринимать его не только как любопытную авторскую особенность, но и как особый семиотический и вместе с тем основной элемент текстообразования. Для Э. Берджесса этот семиотический конструкт не просто оригинальный язык, средство привлечения внимания читателя к зашифрованным элементам текста, вовлечь читателя в лингвистический эксперимент декодирования и добиться не поверхностного, а глубокого понимания особого мировоззрения.

По термину Ю. М. Лотмана, «де-автоматизация при декодировании текста, возникающая при изменении кода, является одним из самых мощных инструментов, стимулирующих читательское восприятие и процесс декодирования». [18: 130−132]. Прилагая усилия для расшифровки неясного для него семиотического кода, читатель вынужден более внимательно вчитываться в текст, а значит, и постигать его истинное значение.

Кроме того, в силу того, что «надсат», являясь смешением нескольких языков, представляет собой совершенно уникальное лингвистическое образование, читателю необходимо мобилизовать языковые компетенции в нескольких языках, что приводит к альтернативизации восприятия и мышления, принимать нестандартные решения, что способствует более полному восприятию художественно-эстетической информации текста романа и более верному пониманию авторского замысла.

Таким образом, вымышленный язык «надсат» в тексте романа «Заводной апельсин» — это очередной уникальный случай семиозиса, авторское мировосприятие воплощено в особой художественной картине мира на основе «зашифрованного» сообщения. При этом данный художественный семиотический конструкт становится важнейшим смыслообразующим фактором, определяющим художественно-эстетические параметры тексты и позволяющим решить основные коммуникативно-прагматические задачи текста, такие как аттрактивность, стимулирование читательского восприятия и процесса декодирования, индексирование социальных отношений и установление внутригруппового контакта.