Федра у Сенеки

Сенека создавал свою трагедию во время «Принципата» императора Августа, ставшего своеобразным итогом распада полисной системы Древнего Рима. Общество, разъедаемое противоречиями рабства и надвигающимся экономическим упадком, могло продолжить свое существование лишь при военной диктатуре. Однако если экономический кризис лишь готовился поразить римское государство, то моральный упадок общества был уже налицо. Население, видевшее кругом лишь бесправие, утратило веру в силу закона, в его способность урегулировать общественные порядки. Следствием стала всеобщая апатия и деморализация, проявившаяся в раболепстве, погоне за материальными благами, ослаблении социальных связей, в том числе семейных и родственных уз.

Естественно, что античные авторы, стремившиеся как отразить общественные настроения, так и предоставить публике «хлеба и зрелищ», стали выводить на сцену спорных и противоречивых персонажей с точки зрения предыдущих поколений. Данная «тенденция» нашла выражение и в творчестве Луция Сенеки, последние 38 лет жизни которого прошли непосредственно в период ранней римской империи.

Если в пятом веке до нашей эры поведение мачехи, соблазняющей собственного пасынка, казалось зрителям безнравственным, то теперь оно, если не считалось обыденным, то, по — крайней мере, не выглядело столь шокирующим. Теперь из двух вариантов трагедии Еврипида о Федре наиболее актуальной, близкой к современному положению вещей с его нравственными коллизиями была именно первая — «Ипполит, закрывающийся плащом». Вполне вероятно, что именно ее Сенека и взял за основу своей «Федры». Однако, учитывая, что первая версия трагедии не сохранилась, мы не можем точно указать, как характер «первой Федры» повлиял на развитие героини, появившейся у Сенеки спустя несколько столетий после смерти Еврипида. Однако очевидно, что, не осталась без внимания Сенеки и вторая версии известной трагедии.

Федра Сенеки, в отличие от Федры «Ипполита увенчанного», сама признается пасынку в своих чувствах, несмотря на уговоры кормилицы побороть страсть. Ей Федра отвечает: «Любовь, которая не хочет подчиниться, пусть будет сломлена», тем самым давая кормилице понять, что в случае, если ее любовь к Ипполиту окажется неразделенной, жизнь ее не будет больше иметь смысла. Нужно сказать, что Федре Сенеки присуща амбивалентность, не свойственная характеру подавленной, замкнутой Федры Еврипида, любовь которой скорее больше похожа на страшную болезнь, нежели на осознанное чувство. Частью этой амбивалентности становится непрохдящая рефлексия. Так, несмотря на обуревающие ее чувства, Федра решается на признание не без колебаний:

Дерзай, душа! Пытайся! До конца иди!

В бесстрашном слове — сила. Робкой просьбою Отказывать мы учим…

Но, решившись один раз, Федра уже не отступится от своей цели: столкнувшись с яростью Ипполита, она выражает готовность заслуживать, вымаливать его любовь любыми способами:

Но тебе вослед Пойду сквозь пламя, над собой не властная, Через моря, утесы, реки быстрые.

Куда пойдешь, туда и я, безумная.

В этом отрывке наиболее четко выражается, возможно, главная черта новой Федры Сенеки — ее активная жизненная позиция. Эта черта сильно контрастирует с пассивностью, обреченностью ее прототипа, выражающимися даже в том, что Федра Еврипида не только не способна на самостоятельно признание (а затем и вовсе винит кормилицу в ее искреннем желании помочь госпоже), но и в том, что она никак не пытается бороться со сложившимися обстоятельствами.

За эту самую активность характера (получив отпор, Федра не только не отказывается от своих греховных помыслов, но даже смеет надеяться на благосклонность со стороны Ипполита), сын амазонки собирается поразить Федру мечом. Но услышав, что мачеха только рада будет умереть от его руки («Молить не смела я, чтобы от рук твоих погибнуть чистою…»), отказывается от этого, лишь бы ни в чем ей не потворствовать.

Но несмотря на то, что, по мысли Сенеки, образ Федры должен нести в себе черты безнравственности — несомненно, что некоторые из них она уже показала прежде —, главную подлость (клевета на презревшего ее пасынка) совершает не она. Инициатором мести здесь становится преданная кормилица Федры. Желая спасти госпожу от позора, она в присутствии многочисленных слуг обвиняет скрывшегося Ипполита в том, что тот якобы посягнул на честь тессеевой жены:

На помощь! Ипполит в безумной похоти Напал, теснит и смертью госпоже грозит!

Мечом пугает чистую!

И, словно в доказательство дуализма своего характера, Федра не опровергает слов кормилицы. Напротив, она сама говорит мужу (хотя и после долгих уговоров) о том, что ее обесчестили, при этом указывая, что сделал это хозяин меча, которым она хочет себя убить:

…под мечом мой дух Был тверд, — но тело вынесло насилие, И смою кровью я пятно позорное.

Примечательно и то, что она не называет имени Ипполита (оно до сих пор «жжет [ее] изнутри словно раскаленный пар в пещерах Этны»), как бы демонстрируя, что ни яростный отказ, ни глубокое презрение не заставили ее разлюбить юношу. В этот момент она позволяет Тесею обо всем догадаться, сама как бы оставаясь непричастной. Со стороны казалось, будто Федра и правда хочет убить себя, не в силах вынести позора; при этом, она якобы изо всех сил сопротивляется давлению мужа, не желая выдавать имени обидчика почти с самоотверженной стойкостью.

Для Федры Еврипида честь была выше жизни — признав позор, прежде всего перед самой собой, она покончила жизнь самоубийством. Ей был невыносим один факт того, что Ипполиту станет известно о ее греховных побуждениях. Эта позиция довольно далека от той, которую демонстрирует героиня Сенеки.

В данном случае, Федра отдает себе отчет в том, что любовь мачехи к пасынку аморальна, но для нее признание этого факта само по себе не является настолько значительным, чтобы вынудить уйти из жизни. Гораздо больше ее тяготит состояние физического и морального упадка, ставшее следствием запретного чувства. Она не может ни принять его, ни отвергнуть, более того, она даже не может облегчить свою ношу, признавшись кому бы то ни было. Однако физическая ослабленность и моральное истощение не погубили Федру Сенеки — в этом она как бы на два «шага» переживает свою «предшественницу».

Поворотным событием в ее судьбе должно было бы стать признание Ипполиту. И, безусловно, оно стало таким для Федры, однако даже после него героиня не покончила жизнь самоубийством. Уход из жизни показал бы, что Федра смирилась с безвыходностью своего положения, признала пагубность своего греховного чувства. Однако, судя по всему, даже оказавшись униженной любимым человеком, героиня Сенеки продолжала считать, что ее история еще не кончена и можно что-то изменить.

Безвыходность своего положения она осознала лишь после того, как не стало в живых самой предмета ее любви. Узнав о смерти Ипполита, Федра произносит скорбную и пространную речь, в которой, впрочем, находят место все ее рефлексии, а также то, в чем героиня до этого не решалась сознаться. Она наконец признает свою вину во всем случившемся:

О Ипполит, таким я вижу вновь тебя, Из-за меня таким ты стал? Какой Прокруст Иль Синие тело разорвал? Иль, может быть, Двувидный критский бык, своим мычанием Дедалов дом наполнивший, терзал тебя?

Признаваясь Ипполиту в любви, она в то же время как бы радуется тому, что скоро снова окажется с ним водном мире («Соединить сердца дано нам не было -/Соединим же судьбы…»; «О смерть благая, ты одна утишишь страсть./ О смерть святая, ты одна мне честь вернешь. /Стремлюсь к тебе: укрой меня в объятиях»).

Однако тут же в ее словах обнаруживается новое противоречие. Так, она одновременно говорит о моральном и нравственном долге перед супругом (почитать его есть ее долг перед обществом) и о собственном глубоком к нему призрении (как личность, она имеет полное право его ненавидеть):

Ты чиста — умри Во имя мужа; а прелюбодейка пусть Умрет во имя страсти. Не хватало лишь, Купив такой ценою славу добрую, Взойти на ложе мужа оскверненное.

Подобно своей истории и своей любви, даже среди всех способов уйти из жизни, Федра выбирает наиболее «активный». В отличие от своего прототипа, выбравшего относительно легкую смерть через повешение, героиня собственноручно пронзает себя мечом (совершает движение собственными руками). Она выбирает себя так, чтобы теперь абсолютно никто не мог ее спасти.

Символична и ее последняя фраза, адресованная Тесею:

Что делать, когда сын убит, — у мачехи Учись, отец. Сойди в края стигийские.