Демоническое и божественное в Иване Карамазовом

Эволюция черта и его итоговое воплощение

Один из главных персонажей, незаметный в начале романа, но принявший в конце его «материальный облик», преследует и является свидетелем каждого кульминационного действа. «Центральный, аллегорический персонаж в этой совокупности — черт. Великий инквизитор, который во многих отношениях находится к нему ближе всего, называют его «страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия».

Впервые черт объявляется в восьмой главе «За коньячком», где, в случайно брошенной Иваном фразой, предстает насмешником над людьми.

«- Гм. Вероятнее, что прав Иван. Господи, подумать только о том, сколько отдал человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет! Кто же это так смеется над человеком? Иван? В последний раз и решительно: есть Бог или нет? Я в последний раз!

• — И в последний раз нет.
• — Кто же смеется над людьми, Иван?
• — Черт, должно быть, — усмехнулся Иван Федорович.
• — А черт есть?
• — Нет, и черта нет" (с. 168).

«Иван снова и снова отрицает существование черта». Но черт, смеясь и дразнясь, закрадывается каждому в душу, демонстрируя свое глумление над человеком в особо жестоких поступках людей.

По мнению Роберта Л. Бэлнепа, в романе «жестокость связана с этим всеразрушением и логически, и тематически. Показывание пальцами возвращается на следующий странице отрезанными пальчиками стонущего ребенка или, несколько позже, Лизиным пальцем, который она прищемила дверью в приступе детского самоуничтожения; Алешиным пальцем, прокушенным до кости ребенком; шестипалостью умершего сына Григория, проклятого им».

Также с жестокостью по Р. Бэлнепу ассоциируются сладости еще более драматично, чем пальцы. Так, автором отмечается любовь Федора Павловича к сладкому и послеобеденному коньячку, сопровождаемая смехом. Иван Федорович рассказывает Алеше, как турки, рассмешив и обласкав ребенка, наводят на него пистолет и, дождавшись радостного хохота ребенка, спускают курок и раздробляют ему головку. «Художественно, не правда ли? Кстати, турки, говорят, очень любят сладкое» (с. 292). Алеша этим поражен, ведь слушая Ивана, он ест вишневое варенье, которое ему предложил брат девятью страницами ранее: «А варенья вишневого? Здесь есть. Помнишь, как ты маленький у Поленова вишневое варенье любил?». Алеша ему ответил: «А ты это помнишь? Давай варенья, я и теперь люблю» (с. 280).

«Бесенок» Lise Хохлаковой выпрыгивает во время странного разговора с Алешей. Она мечтает о том, что будет есть сладости несмотря на нищету вокруг и рассказывает о еврее, обрезавшего пальцы четырехлетнему ребенку и позднее распявшего его, умершего спустя четыре часа. «Я иногда думаю, что это я сама распяла. Он висит и стонет, а я сяду против него и буду ананасный компот есть. Я очень люблю ананасный компот. Вы любите?» (с. 700). «Алеша не отвечает, но на этой же странице сладости в его устах символизируют садизм, когда он говорит, что Иван не насмехался над Лизой, потому что Иван сам „может, верит ананасному компоту. Он тоже очень теперь болен, Lise“».

Таинственная сторона дьяволизма, так же как вопрос о бытии и небытии черта и его жестокости соединяются со смехом, когда Федор Павлович спрашивает Ивана:

" - Кто же смеется над людьми, Иван?

— Черт, должно быть, — усмехнулся Иван" (с. 168).

«Сатанинский смех эхом отдается во всем пространстве романа, поэтому никакое цитирование не может быть исчерпывающим. Дьявол смеется, когда говорит Богу: «Предай его (Иова — Р. Б.) мне и увидишь, что возропщет раб Твой и проклянет Твое имя». Р. Бэлнеп отмечает, что смех в «Братьях Карамазовых» специфичный; смех дьявольского происхождения. Смех у героев романа сопровождается кривлянием и насмешками. Этот смех зарождает черта.

Черт — уничижительная пародия на Ивана, самая низменная и пошлая из всех вышеперечисленных пародий.

Отражение черта обнаруживается в Ферапонте, несмотря на то, что он постоянно изгонял чертенят с каждого угла. Черта, сидящего у него в душе, он согнать никак не мог: «- Нечистого изгоняешь, а может, сам ему же и служишь, — безбоязненно продолжал отец Паисий, — и кто про себя сказать может: „свят есть“? Не ты ли, отче?» (с. 407).

Неспроста Ферапонт видит чертей. Неспроста Ферапонт общается с духами: «Святодух» Ферапонта моментально откликается в словах Великого инквизитора: «„Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам передано в книгах, что он будто бы „искушал“ тебя…“» (с. 308). А страшное признание старика «И я ли скрою от тебя тайну нашу? Может быть, ты именно хочешь услышать ее из уст моих, слушай же: мы не с тобой, а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним, уже восемь веков» (с. 315) показывает, на чьей стороне находится сам Ферапонт.

Если в Ракитине и Lise Хохлаковой сидят «бесята», то главный черт занимает место в самом Смердякове, главном двойнике и, в то же время, главном враге Ивана Карамазова.

Смердяков, убийца Федора Павловича, прямо указывает на Ивана как на главного убийцу отца. И Иван сам этому верит, потому на суде и показывает на самого себя, но так ли это на самом деле? Почему Иван и все его пародии откликаются в черте?

Яков Голосовкер выдвинул идею о черте-убийце. В романе впервые обвиняет черта в убийстве Дмитрий Карамазов. После того как выясняется о падучей Смердякова, Дмитрий восклицает:

" - Ну, в таком случае отца черт убил! — сорвалось вдруг у Мити, как будто он даже до сей минуты спрашивал все себя: «Смердяков или не Смердяков?»" (с. 572).

Митя сказал это в сердцах, но тем не менее он непроизвольно продолжает развивать тему о черте-убийце:

" - А руки все еще не подумали вымыть? Не опасались, стало быть, подозрений?

— Каких таких подозрений? Ведь если бы не случай с отцом, ведь вы бы ничего не узнали и сюда не прибыли. О, это черт сделал, черт отца убил, через черта и вы так скоро узнали! Как сюда-то так скоро поспели? Диво, фантазия!" (с. 575).

«И впрямь, диво! Оказывается: черт не только убил, но он еще и направил следственные власти по следам Мити, мнимого убийцы, очевидно с той целью, чтобы замести следы и обвинить невинного».

Косвенно на виновность черта указывает Алеша в разговоре с Иваном:

" - Кто же убийца, по-вашему, — …спросил он…

• — Ты сам знаешь кто, — тихо и проникновенно проговорил Алеша.
• — Кто? Эта басня-то об этом помешанном идиоте эпилептике? Об Смердякове?
• — Ты сам знаешь кто, — бессильно вырвалось у него.
• — Я одно только знаю, — все так же почти шепотом проговорил Алеша. — Убил отца не ты" (с. 720).

Кого имеет в виду Алеша? Он не указывает прямо на Смердякова, но своим загадочным ответом Алеша подводит к черту. Поэтому Иван подозревает Алешу в слежении за ним:

" - Ты был у меня! — скрежущим шепотом проговорил он. — Ты был у меня ночью, когда он приходил… Признавайся… ты его видел, видел?

• — Разве ты знаешь, что он ко мне ходит? Как ты узнал, говори!
• — Кто он? Я не знаю, про кого ты говоришь, — пролепетал Алеша.
• — Нет, ты знаешь… иначе как же бы ты… не может быть, чтобы ты не знал…" (с. 721).

Кто же «он» такой пока не выясняется. Но удивительным образом после странных намеков и недомолвок о «нем», начинаются три тяжелых и страшных свидания со Смердяковым, от которых словно низвергаешься вглубь ада. А потом и является сам «он» именно в образе пошлого насмешника.

Удивительно и то, что Иван впервые говорит о черте как о насмешнике над людьми. В итоге черт, смеющийся над людьми, смеется и над самим Иваном. Ведь Иван и призвал черта впервые в роман в таком амплуа, он же и пострадал от него.

Во время свиданий со Смердяковым, Иван получает душевную терзающую муку. Его предположения об участии в убийстве отца подтверждаются словами Смердякова: «- Идите домой, не вы убили.

Иван вздрогнул, ему вспомнился Алеша.

• — Я знаю, что не я… — пролепетал было он.
• — Зна-е-те? — опять подхватил Смердяков.
• — Ан вот вы-то и убили, коль так Вы убили, вы главный убивец и есть, а я только вашим приспешником был, слугой Личардой верным, и по слову вашему дело это и совершил" (с. 745−746).

Иван упрямо не желает верить в то, что Смердяков — убийца. Но еще тяжелей ему поверить в то, что и он, Иван, убийца.

«Что-то как бы сотряслось в его мозгу, и весь он задрожал мелкою холодною дрожью. Тут уж Смердяков сам удивленно посмотрел на него: вероятно, его, наконец, поразил своею искренностью испуг Ивана.

— Да неужто ж вы вправду ничего не знали?" (с. 746).

Голос Смердякова звучит, словно, из бездны, из пропасти кошмаров, в которую пытаются затянуть Ивана. Тогда Иван вспоминает вдруг о ночном призраке; в его словах, произнесенных слабым голосом, угадывается намек о призраке, того самого, кого Иван называл Алеше «он». Явь и сон смешались в его голове, а Смердяков воплотился в этом ночном призраке.

«- Знаешь что: я боюсь, что ты сон, что ты призрак предо мной сидишь? — пролепетал он.

• — Никакого тут призрака нет-с, кроме нас обоих-с, да еще некоторого третьего.
• — Кто он? Кто находится? Кто третий? — испуганно проговорил Иван Федорович, озираясь кругом и поспешно ища глазами кого-то по всем углам.
• — Третий этот — Бог-с, самое это Провидение-с, тут оно теперь подле нас-с, только вы не ищите его, не найдете" (с. 746).

«Для Смердякова: некоторый третий — это бог, совесть („его бог убьет“, — предсказал Митя). Для Ивана: некоторый третий есть „он“, — тот „он“, которого Иван разыскивал глазами по всем углам, т. е. черт». Этот третий, некий «он» оказался между двумя убийцами. Митя в Мокром как преступника исключает себя и Смердякова, сославшись на третьего как на убийцу: то ли это рука небес, то ли сатана.

Теперь уже начинаешь сомневаться в виновности Ивана. Если он виновен, то для чего Достоевский вовлек в это дело «некоего третьего»? Чтоб окончательно запутать читателя или же, наоборот, навести его на истинный замысел писателя? Тем не менее, тот самый «третий» уж очень схож со Смердяковым.

" - Ты солгал, что ты убил! — бешено завопил Иван. — Ты или сумасшедший, или дразнишь меня, как и в прошлый раз!" (с. 746).

«Смердяков дразнит Ивана, но читатель вскоре узнает, что дразнит Ивана, и именно по поводу убийства отца, не Смердяков, а „он“ т. е. опять-таки не кто иной, как черт: черт дразнит Ивана». Иван хочет понять, кто же соучастник убийства: Митя? Но Смердяков отрицает. Смердяков указывает на Ивана и заявляет, что он «самый законный убивец и есть». «Это „вы — вы — вы“ Смердякова противопоставлено „не ты — не ты — не ты“ Алеши: оно, как таран, долбит череп. Оно — невыносимо».

И вот Митя, Иван, Смердяков вину за убийство отклоняют от себя. Смердяков, обвинив Ивана, однако не отделяет и себя от него: «- Это уж нам с вами счастье такое выпало» (с. 754), — заметил он по поводу отворенной двери из дома в сад. А позже черт не отделяет от себя Ивана: «- …я одной с тобой философии» (с. 770), — сказал ему черт. И Иван от черта: «- …ты есть я» (с. 769), — говорит Иван черту.

«Оба — и Иван, и сам Смердяков — утверждают, что убийство совершено Смердяковым не в одиночку. Оно совершенно вдвоем: или Смердяковым и Митей (мнение Ивана!), или Смердяковым и Иваном (мнение Смердякова!), и если этот второй убийца не Митя, и не Иван, то кто же он — этот второй, этот главный убийца — рядом со Смердяковым?».

На этот вопрос отвечает Иван, как раннее ответил Митя: «- Так неужели, неужели ты все это тогда же так на месте и обдумал?» — спрашивает Иван у Смердякова во время третьего свидания, у этого недавнего, как все думали, идиота. И услышав от него, что все было обдуманно заранее, он, как Митя в Мокром, выкрикивает:

" - Ну… ну, тебе значит сам черт помогал!" (с. 755).

Два брата указывают на черта, как на убийцу. Этот черт-убийца, тот самый «он», призрак, бог и, конечно же, русский джентльмен, явившийся в кошмаре Ивану сразу после трех свиданий со Смердяковым.

По мнению Голосовкера, Смердяков всего лишь дублирует черта и единственной убийцей в конце оказывается не Митя, не Иван, даже не Смердяков, а именно черт.

Подобно Смердякову, черт дразнит и насмехается над Иваном. Смердякова Федор Павлович называет ослицей, прокурор — «слабоумным», а Иван идиотом и дураком. Но как потом оказалось, таковым Смердяков не является.

Черт, ночной кошмарный гость Ивана, как и Смердяков, награждается кличками такими как «осел» и «дурак». Но потом выясняется, что и черт гораздо хитрее и умнее, чем Иван думал. Для Ивана черт и Смердяков оказываются подлецами и негодяями, творящими мерзости.

Иван грозится убить черта, как хотел убить раннее Смердякова. Пошлость и мерзость обоих его совершенно выводят из себя. Ведь Иван не просто желает убить убийц его отца; он хочет убить в самом себе Смердякова и черта. Потому что последних объединяет лакейство. «Но как не смеет Иван убить Смердякова, так не может Иван убить и черта. Даже самая сущность Смердякова и черта определяется одинаково: словом лакей — не в профессиональном, а в моральном смысле».

Смердяков и черт — это сон и призрак, они превратились в сознании Ивана во что-то полувиденное, призрачное. Они оба изначально ужасны глупы, но потом внезапно умнеют, и Иван пытается их убить: в черта запускает стаканом, а Смердякова ударяет кулаком. Смердяков и черт, оба лакеи, дразнят и мучают Ивана по поводу его «великого решения» показать на себя в суде.

Разрушение Ивана происходит под давлением черта и Смердякова. Они смеются над его высокими стремлениями, над его человеческой совестью, над его гордым и высшим сердцем. Все, что посеял в Иване черт, теперь дает трещину. Он разрывается от своих сомнений, терзается внутренними противоречиями. А тут еще Смердяков появляется в дьявольском обличии, дразнит и унижает его.

Смердяков мелькает перед читателями как некий «он», но стоило ему умереть, как вдруг явился сам черт как действующее лицо. И то, что высказывал Смердяков на протяжении всего романа, продолжает высказывать и развивать в двух главах черт, который n’existe point. Черт просто заменил Смердякова, поэтому и знал до прихода Алеши о том, сто Смердяков повесился.

Черт и раньше являлся к Ивану. Но читатель не видел и не слышал черта до смерти Смердякова. Черт, явившейся Ивану после самоубийства, словно вышедший дух, призрак, привидение из Смердякова.

Как бы ни душили Ивана Смердяков и черт, но он одерживает победу над ними, над бездной и темнотой своей души, и на суде показывает на Смердякова, казнит себя и, опять-таки, упоминает черта. Показывает на него как на свидетеля, а, следовательно, и как на соучастника.

«Подлецы» и «мерзавцы» — Смердяков и черт — из хитрых насмешников превращаются в «дрянных, мелких чертей», тем самым снижая степень их важности и тем самым показав победу Ивана над всей этой дьявольщиной.

Это первый шаг к внутреннему очищению Ивана, который не дается ему без жертвы. Иван помешался в уме.