Философия Роберта Фроста

Фростнародный поэт

Роберт Фрост поэт, философ, гуманист, уже при жизни признанный классиком американской литературы. Обладавший редкой для поэтов этой страны популярностью, увенчанный всеми знаками официального признания, почитаемый молодежью, Роберт Фрост относится к тем мастерам, чей голос кажется подчеркнуто негромким, стих не блещет новизной, а сила воздействия творчества определяется искренностью, способностью проникнуть в суть на первый взгляд самых заурядных явлений. Посреди потрясений века, войн и революций Фрост просто и задумчиво беседовал с таким же, как и он, человеком, своим читателем, о вполне непритязательных, но поистине вечных вещах: о природе, любви, дружбе, быте, прозаических подробностях сельской жизни — будь то сенокос, уборка урожая или постройка нового амбара. Доброта к людям, гуманность, доступность, не имеющая ничего общего со стремлением к дешевой популярности, — наиболее привлекательные особенности поэзии Фроста. Сын фермера, он навсегда сохранил связь с людьми и природой Новой Англии, которую воспел в своих стихах.

Но эта «региональность», «местный колорит» не помешали Фросту стать поэтом общенационального значения, говорить о явлениях общечеловеческой значимости. Он выпустил первый сборник — «Воля мальчика» — довольно поздно, когда ему было сорок лет. За этим сборником с промежутками в 3−5 лет последовали еще восемь поэтических книг; последняя — «На вырубке» (1962) — вышла за год до смерти поэта. Все это время Фрост жил преимущественно на своей ферме в Вермонте, где труд скромного сельского жителя стал для него столь же естественным, как и писание стихов; в зимнее время он иногда вел поэтические семинары со студентами университетов.

Роберт Фрост писал классическими размерами, избегая столь популярного на Западе свободного стиха: известная традиционность делает Фроста даже несколько старомодным. Но за внешней непритязательностью его стихов кроется богатство внутреннего содержания, разнообразие оттенков настроения. Мастер малой формы, он делает ее исключительно емкой: тут и пейзажная зарисовка, и философское раздумье, и тонко переданный бытовой эпизод, и маленькая новелла в стихах. Хотя мир представляется Фросту гармоничным и цельным, поэт не проходит мимо социальных проблем. Он пишет и о заскорузлых собственниках («Починка стены»), и о горькой доле сельских батраков («Смерть батрака»), и о расовых предрассудках («Последний индеец»). Любя свою страну, он приветствует прогресс человечества («Научная фантастика»), утверждает право каждого народа избирать свою судьбу, славит мир на земле.

Особенностью поэтической манеры Фроста является то, что эпизоды повседневной человеческой деятельности неизменно получают у него многослойное философско-метафизическое осмысление («After Apple-Picking», «Birches»). Продолжая браунинговскую традицию драматического монолога, Фрост вводит в оборот стихотворные диалоги, наполненные разговорными интонациями и тонким психологизмом («The Black Cottage», «Home Burial» — предмет эссе Бродского).

Основная часть стихотворного наследия поэта обыгрывает тему отношений человека с вечной природой, которая предстает у Фроста принципиально непостижимой и чуждой человеку, а нередко таит в себе имманентную угрозу («Stopping By Woods On A Snowy Evening» — самое хрестоматийное стихотворение американской поэзии XX в.) Результаты человеческой деятельности теряются в беспредельности и бессмысленности окружающего мира («The Wood-Pile», «The Most of It»).

Одним из основных стихотворений Р. Фроста, определяющего его как поэта американского народа является знаменитое «Войди!"/ «Come in», которое по началу также, как и его остальное творчество, не привлекло внимания общественности, но после того, как произведение напечатали в большом количестве тиража и отправили на войну, оно получило большое признание и именно это стихотворение является началом успеха Фроста.

К сожалению, стройность и внутренняя непротиворечивость этой схемы достигаются путем игнорирования или достаточно произвольного, априористического истолкования многих фактов жизни и творчества Фроста, подмены реального контекста наиболее концептуально благоприятным. Примеры тому будут даны в основной части данной работы, при более конкретном рассмотрении различных сторон концепции А. М. Зверева, к которой пришлось прибегать, главным образом, в полемических целях.

Фрост поздно осознал свое поэтическое призвание. Выходец из фермерской среды, он долгие годы сочетал крестьянский труд с деятельностью сельского учителя. Он опубликовал свой первый сборник стихов «Воля мальчика» (1913), когда ему шел сороковой год. Книга была названа по строке из Г. Лонгфелло; заглавие выражало привычную для романтической поэзии мысль, что юность мимолетна, но память о ней неизгладима. Ориентация Фроста на романтическую традицию (как американскую, так и английскую — он ощущал себя наследником Дж. Китса и П. Б. Шелли) резко выделила его среди поэтических сверстников, воспринимавших поэзию романтизма как глубоко устарелое явление и увлеченных идеей новаторства, которое для них соотносилось либо со свободным стихом Уитмена, либо с экспериментами европейского авангарда.

В отличие от них, Фрост предпочел «традиционный способ быть новым», считая, что стиховые системы и жанры, наиболее распространенные в классической англоязычной поэзии, обладают неисчерпаемыми изобразительными возможностями, а материал поэта всегда один и тот же, как бы ни изменялись внешние формы жизни. Начиная с книги «К северу от Бостона» (1914), принесшей ему широкую известность, Фрост неизменно выступал как приверженец поэзии, насыщенной отзвуками реальных жизненных противоречий и содержащей узнаваемые картины повседневного обихода, которые для него заключали в себе высокий философский смысл. Воссоздавая жизнь природы и течение деревенских будней с их кажущимся однообразием, Фрост обнаруживал в этой монотонной хронике глубокий драматизм. Его книги «Нью-Хэмпшир» (1923), «Ручей, текущий на Запад» (1928), «Дальний горизонт» (1936) и другие, вплоть до последнего сборника «На вырубке» (1962), проникнуты сдержанным лиризмом и «чувством печали, которое не взывает ни к каким утешениям», поскольку утешения невозможны, когда речь идет о хрупкости бытия, об эфемерности высоких нравственных идеалов, не способных обуздать эгоистические порывы, создающие между людьми пропасть отчуждения, об исчезнувшей гармонии отношений человека и природы и о конечной непостижимости законов универсума. Эти темы и мотивы оставались преобладающими на всем протяжении творческого пути Фроста. С каждой новой книгой упрочивалась его репутация поэта философского склада, вместе с тем наделенного уникальным лирическим даром.

Основными жанрами поэзии Фроста были баллада (нередко основанная на фольклорном предании), драматический монолог и элегия. Особое место в его творчестве занимают медитативные поэмы, в которых подчеркнуто обыденная ситуация (как, например, в «Березах», где говорится о мальчишках, карабкающихся по гибким молодым ветвям, чтобы, согнув их, взмыть вверх, как на качелях) становится поводом для размышления о неискоренимых человеческих надеждах и повторяющихся печальных уроках реального опыта.

В отличие от романтиков, Фросту, как правило, чужда исповедальная лирика, которая передает озарения и катастрофы, пережитые поэтом. Он стремится говорить не о конфликте лирического героя и окружающего мира, не о напряженности этих отношений, а о попытках выстроить их как гармоничные — вопреки объективной логике социальной жизни. В конечном счете выявляется невозможность такой гармонии, и, осознав это, герой лирики Фроста испытывает горечь, а порой и страдание, которое, однако, никогда не перерастает в ощущение одиночества и богооставленности, не выражается в упреках, бросаемых равнодушному и враждебному миру. Свою позицию Фрост определил как «любовную размолвку с бытием»: достаточно серьезную, но не перерастающую в антагонизм.

Характеризуя свое мирочувствование, Фрост говорил: «Единственное, на что я решительно неспособен, это испытывать состояние безнадежности». Его творчество воспринималось как вызов «поэзии отчаяния», которая стала преобладающим веянием в годы после Первой мировой войны, и как олицетворение архаизма, принципиально отвергающего художественные искания, отмеченные духом экспериментальности. Фрост в самом деле остался далек от этих исканий, заявив, что стихи, написанные верлибром, для него то же самое, что игра в теннис без сетки. Но его творческий консерватизм не помешал существенному обновлению форм и жанров, обладающих многовековой историей.

Настаивая на том, что стихотворение возможно лишь в «строгих границах логичного», и отвергнув «ненацеленные ассоциации», которые, на его взгляд, были только «данью звучности», а не способом воплотить новое содержание, Фрост вместе с тем говорил о «величайшей свободе слова и образа» в этих границах. Он обосновал идею органичной слитности всех компонентов стихотворения, цель которого в том, чтобы достичь, при внешней сдержанности, мощного эмоционального эффекта. Великие стихи Фрост уподобил льду на сковородке: таянье остается невидимым, но оно все сильнее с каждой секундой, и все активнее бурлит вода, разглядываемая стоящим у плиты.

В 1962 по поручению президента Кеннеди Фрост, когда ему было 88 лет, с миссией доброй воли посетил СССР. Его поездка стала одним из свидетельств потепления в отношениях между США и Советским Союзом.