Природа перформативности. 
Семантика и прагматика русских перформативных высказываний

Если для Дж. Остина определяющим фактором был перформативный контекст в пределах от грамматической формы глагола до высказывания и речевого акта, который, в свою очередь, предполагал строгую форму перформатива-глагола и перформатива-высказывания, то для него столь же очевидной, как и для других лингвистов, была конкуренция употреблений, смыслов, значений: дескриптивного (констативного), с одной стороны, и перформативного, — с другой. Как отмечает А. Вежбицка (1986, с. 279), экспозитивы сообщать, спрашивать, отвечать, выделенные Дж. Остином, конвенциональны и «не составляют какой-либо естественной категории». З. Вендлер прямо утверждает, что «первичным» употреблением для всех глаголов говорения является дескриптивное, а не перформативное значение, т. е. первоначально эти глаголы использовались «для передачи речевых актов других людей» (З. Вендлер, 1986, с. 248). Перформативными они стали потому, что их семантическая структура органично взаимодействует с перформативным контекстом.

Казалось бы, решение очевидно: перформативное употребление контекстуально обусловлено; оно порождает контекстуально обусловленные смыслы, структурные смыслы, коннотативные и прочие прагматические оттенки значения. Тем не менее, не всякое употребление даже в соответствующем контексте становится перформативным. Например, целый ряд английских, по З. Вендлеру, и русских, по Ю. Д. Апресяну, иллокутивных глаголов не может употребляться в 1-ом лице, кроме как в значении узуального настоящего:

Экспозитивы:

lie — лгать

allege — голословно заявлять

insinuate — инсинуировать

hint — намекать

brag — похваляться

boast — хвалиться

Экзерситивы:

egg on — подбивать

goad — побуждать

incite — подстрекать, поощрять

threaten — угрожать

Бехабитивы:

scold — ругать

berate — поносить

scoff — высмеивать

flatter — льстить

Прежде всего разрушается внешний, более объемный, «длинный», синтаксический перформативный контекст, так как к этим и подобным глаголам не применимы все формулы, объединяющие и выявляющие их перформативные значения, например:

сказать (say) «Я V+, значит V+».

сказав (in saying) «Я V+, что V-л+».

настоящим (hereby) Я V+ (З. Вендлер, 1986, с. 239).

Истинная причина состоит в другом: утверждение пропозиции p в F (p) несовместимо с допущением, что p — сомнительно или ложно. Это, по Вендлеру, равносильно «иллокутивному самоубийству». Приведем лишь один пример глагола лгать, используя толкования А. Вежбицкой на языке «дискретных семантических признаков»:

X солгал Y-у =.

X сказал нечто Y-у Я знал, что это не правда.

X сказал это, потому что хотел, чтобы Y думал, что это правда;

поэтому люди сказали бы: тот, кто так поступает, поступает плохо (А. Вежбицка, 1996, с. 206).

В случае «иллокутивного самоубийства» иллокутивная цель самоликвидируется на фоне дескриптивного значения иллокутивного глагола. При этом ни говорящему субъекту я, ни слушающему нет необходимости осуществлять ее, и поэтому не совершается иллокутивный акт, не достигается перлокутивный эффект. В результате оказывается, что ни более широкий внешний синтаксический контекст, ни специфический, более узкий контекст грамматической формы не являются абсолютными индикаторами перформативности, хотя и способны выступать отдельно и совместно в качестве одного из условий перформативности.

С точки зрения постулата искренности «Говори правду», ориентированного на утверждение, или в отношении вопроса, обещания, побуждения — постулата искренности «Говори искренне» (о постулате «истин-ности — искренности» см. Н. Д. Арутюнова, Е. В. Падучева, 1985, с. 28) высказывания с названными глаголами невозможны, так как происходит саморазоблачение говорящего субъекта я. Именно поэтому А. Д. Шмелев характеризует такие высказывания как «самофальсифицируемые» (Т.В. Булыгина, А. Д. Шмелев, 1997, с. 455 и сл.).

Тем не менее речевая практика показывает, что подобные высказывания нередки и встречаются в речевых произведениях различных типов (в научном докладе, в романе или повести, например). Они достаточно клишированы, и поэтому их можно рассматривать как фигуры речи, например: Я не буду даже упоминать… (и говорю об этом); Не стану описывать…(и даю описание); Намекаю, что… (и тут же подтверждаю) и др. (В.З. Санников, 1999, с. 420; см. также В. В. Виноградов, 1976, с. 119).

Исходя из того, «что „глагольная форма“ находится во взаимообусловливающем отношении с актом индивидуальной речи», она зависит от данного речевого акта и актуализируется в нем, — признаем вслед за Э. Бенвенистом, что и «все элементы глагольной парадигмы — вид, время, род, лицо и т. д. — вытекают из актуализации и зависимости от единовременного акта речи», поэтому «глагол не может иметь никакой виртуальной и „объективной“ формы» (Э. Бенвенист, 1974, с. 289).

Как лексическая единица, в словнике и словаре глагол представлен инфинитивом, хотя это и чистая лексикографическая условность. Но именно благодаря отвлечению от парадигматических и синтагматических признаков глагольного слова в рамках словарного толкования и делается попытка определить дескриптивные смыслы глагола, ср.: кричать — «громко говорить»; шептать — «говорить шепотом»; на фоне говорить — «произносить (членораздельные) звуки».

Дескриптивные смыслы, или значения, глагола позволяют выделить лексико-семантические классы глаголов, в которых проявляются сходные акциональные, процессуальные и прочие признаки, выявляются синтагматические и парадигматические потенции глаголов, входящих в тот или иной класс; ср.: базовые лексико-семантические группы глаголов речи, движения, передачи, отношения и многие другие, разрастающиеся до лексико-семантических полей.

Как одна из единиц лексической системы языка, глагольное слово не может не обладать дескриптивным значением, но есть и глаголы, дескриптивное значение которых ослаблено, например, фазисные начинать, продолжать, кончать; связочные стать, становиться, оказываться; наконец, глагол быть практически во всех употреблениях означает «существовать, иметь место, наличествовать».

Дескриптивное значение любого глагола составляет элемент его понятийного содержания, но каждый раз оформляется целым комплексом грамматических значений. Именно благодаря дескриптивному значению существует описание: Я работаю, хлопочу, очаровываю, ходатайствую, требую, настаиваю (пример Ю.Д. Апресяна), которое слушающий представляет как ряд физических действий, возможно, сопровождаемых некоторыми психическими состояниями. Такие действия повторяются, выявляют различные значения времени, могут принадлежать тем или иным аспектуальным и модальным сферам, а говорящий субъект я может наблюдать их со стороны.

Другое дело ситуация однократного действия, выполненного самим субъектом я, но действия, не сводимого к физическому: «слово, которое произносится, как раз и есть само обозначаемое действие» (Э. Кошмидер, 1972). Такое действие уникально, субъективно и аутореферентно, поскольку Я — внутри речевого акта, не предусматривающего ничего, кроме произнесения слова (слов) и именования акта, точнее его иллокутивной цели. В этом суть речевого действия и перформативного употребления: уникальность, сочетающаяся с однократностью; субъективность, соединенная с аутореферентностью. Речевое действие непосредственно соединяется с диктумом, особенно если оно имеет в виду конкретного адресата: Клянусь Вамчестью нашей семьи. Обещаю тебе говорить правду.

Значение перформативного глагола, безусловно, актуализировано речевым актом; оно одновременно и интенционально, и конвенционально в силу того, что сам речевой акт включает три ступени — локуцию, иллокуцию, перлокуцию, среди которых иллокуция и определяет антиномию целенаправленности и конвенциональности и тем самым устанавливает различия, соответственно, между локутивным и иллокутивным актом или иллокутивным и перлокутивным актом.

Все эти различия дескриптивного и перформативного значений иллокутивных глаголов принадлежат уровню наблюдения. Тем не менее природа языкового значения позволяет утверждать, что в аспекте мыслительно-речевой деятельности одни смыслы выступают как более универсальные, более стабильные и даже континуальные, а другие — как специфические, преходящие, дискретные, зависящие от множества контекстуальных параметров.

В теории функциональной грамматики предлагается соответственно различать: а) смысловую основу данного значения; б) интерпретационный компонент, т. е. «способ представления смысла, связанный с данной формой» (А.В. Бондарко, 1996, с. 6). И смысловая основа, и интерпретационный компонент постоянно взаимодействуют и сосуществуют: «Содержание, выраженное формальными средствами, всегда выступает в той или иной языковой интерпретации как „прошедшее сквозь призму“ системы и структуры данного языка» (там же, с. 7).

Особенности интерпретационного компонента значения языковой единицы, языковой формы связаны с ее реализацией в каждом акте употребления. Интерпретационный компонент — это необходимый признак, присущий каждой языковой форме, который оттеняет смысловую основу выражения содержания: «Поскольку, однако, способ выражения не „нейтрален“ по отношению к содержанию, исследование языкового содержания невозможно без учета его распределения по формам языка» (С.Д. Кацнельсон, 1972, с. 20). В равной мере значение перформативного глагола как грамматической формы, актуализируемой в речевом акте как интерпретационный компонент, ср.: настоящее речевое, или настоящее речевого акта на фоне настоящего индикатива активного залога; значения завершенности несовершенного вида в пределах момента речи как объемлющего, а не включенного интервала и др. Безусловно, перформативность проецирует речевой аспект смысла, поскольку она возникает и формируется в процессе деятельности участников речевого акта, предполагая, «взаимное перекодирование мыслительных структур, намерения говорящего и реакции слушающего, участие „фоновых знаний“ и ситуативной информации с точки зрения говорящего и слушающего» (А.В. Бондарко, 1996, с. 13).

В качестве иллюстрации обратимся к интерпретации значений времени и вида перформативного глагола.