Последствия роспуска Учредительного собрания

Каковы же были итоги этого первого и последнего заседания Учредительного собрания? Если даже абстрагироваться от нелегитимных по процедуре принятых решений, то можно сделать вывод, что Учредительное собрание не совершило ни политического, ни правового прорыва в области разрешения самых сложных проблем, стоявших в то время перед российским государством и обществом.

Единственным постановлением, которое являлось более или менее проработанным с точки зрения набора конкретных мер, был закон о земле. Но весь парадокс ситуации состоял в том, что его основные пункты в значительной степени дублировали главные положения Декрета о земле, принятого Вторым Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов. Решение о переименовании России в Российскую демократическую федеративную республику также было запоздалой мерой со стороны правоэсеровских депутатов, ибо «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа» уже законодательно закрепила идею федеративного устройства российского государства. Главный водораздел (если не считать скрытого желания оппонентов большевиков и левых эсеров перехватить у СНК и ВЦИКа реальную власть в стране) по линии принятых решений проходил по вопросу о путях достижения мира. Депутаты от правых фракций считали возможным в условиях продолжавшейся Первой мировой войны заключить всеобщий демократический мир на основе координации усилий Росиии со странами Антанты. Сторонники СНК и ВЦИКа считали, что при отсутствии у Советской республики дееспособных вооруженных сил и нежелании бывших союзников России прекращать империалистическую войну советскому правительству придется в целях выхода из войны и достижения мира идти на заключение сепаратного мирного соглашения с Германией со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Разгон Учредительного собрания санкционировали не только большевики, левые эсеры, но и отчасти левые меньшевики (лидеры Ю. О. Мартов, Ф.И.Дан). Мартов даже произнес на Третьем съезде Советов по этому поводу речь, где назвал большевиков «творцами всемирной международной революции». Положительно отнеслись к роспуску Учредительного собрания и местные органы Советской власти. 8 января 1918 г. Московский губернский съезд Советов, обосновывая целесообразность досрочного прекращения деятельности Учредительного собрания, так оценил его позицию в развернувшейся борьбе за социальное освобождение трудящихся масс: «Учредительное собрание сделало попытку с первого же момента своей работы отнять у народа все, за что боролись рабочие, солдаты и крестьяне» .

Не менее одобрительно к решительной позиции советского руководства отнеслись и местные органы Советской власти на российской периферии. Например, Второй Алтайский губернский съезд крестьянских депутатов, состоявшийся в конце января 1918 г., заявил о своем согласии с принятыми мерами в отношении Учредительного собрания. Деятельный противник Советской власти Г. Токмашев по «горячим следам» писал о настроении крестьян Горного Алтая: «Я поражался деревне, когда видел что вся деревня … настроена большевистски». Рассказывая о политической атмосфере, царившей на крестьянском волостном собрании, на котором он присутствовал, Токмашев сокрушался: «Я ждал, что кто-нибудь из крестьян выскажется против разгона Учредительного собрания и против учреждения Советской власти. Но, увы, никто не заикнулся». Настроение собравшихся было таково, что Токмашев, по собственному признанию, не решился выступить в защиту Учредительного собрания.

" Учредительное собрание бесславно погибло в ту ночь. Погибло не потому, что у нас не было индивидуальной решимости погибнуть вместе с ним. А потому, что большевикам и не надо было стараться создавать такие обстоятельства, которые исключали бы нашу героическую смерть, — писал видный эсеровский публицист Н. В. Святицкий, объясняя механизм моральной деморализации депутатского корпуса ПСР. — Они, эти обстоятельства, были налицо, и заключались они не в матросском окрике, а в том равнодушии, с которым отнесся народ к нашему разгону и которое позволило Ленину махнуть на нас рукой: «Пусть себе расходятся по домам» .

Разгон Учредительного собрания не вызвал никаких сожалений у кадетов. Давно настроившись на развертывание Гражданской войны, на разгром Советской республики при помощи вооруженной силы, кадеты резко обвиняли правых эсеров в непоследовательности, нерешительности, неспособности отказаться от «социальных и политических утопий». В кадетском ЦК, по воспоминаниям пермского кадета Л. Я. Кроля, доминировало мнение, что Учредительное собрание — «труп». Более определенно и не без злорадства высказывались силы, находившиеся правее кадетов на российской политической сцене. «Погребен недоносок. То, что воображение рисовало в виде величественного зрелища собрания мудрых людей, истинных сынов отечества, в действительности оказалось собранием жалких демагогов, неучей от социализма, людей непочтенных годами, умом недалеких» , — писала правая газета «Фонарь» .

Колеблющуюся позицию заняли энесы. Сначала они заявляли, что Учредительное собрание, не сумевшее отстоять хотя бы свое достоинство, безнадежно скомпрометировало себя, умерло, «навсегда вычеркнуло себя из числа живых сил». Позднее энесы стали поговаривать, что Учредительное собрание, пожалуй, могло бы вернуть свое историческое значение, если бы оно нашло энергию и волю к борьбе, «вышло из того состояния маразма, в котором до сих пор пребывает». Правые меньшевики заявляли о своем намерении бороться за возобновление деятельности Учредительного собрания, предостерегая, впрочем, против поспешности До конца января 1918 г. тема роспуска Учредительного собрания не сходила со страниц многих газет. В адрес Учредительного собрания продолжали приходить с мест приветствия и обещания поддержки. В ряде городов состоялись манифестации в защиту Учредительного собрания. В Москве и в Козлове при разгоне его сторонников имелись убитые и раненые. Но постепенно напряжение спадало. Обращение 268 депутатов-эсеров «Ко всем гражданам России» с призывом остановить преступное насилие не произвело ожидаемого эффекта. И словно подводя черту под несбывшимися надеждами либеральной интеллигенции проэсеровски настроенная газета «Свободное слово» писала: «Учредительное собрание не только не поднялось до уровня Конституанты, но и не поднялось выше обычного митинга. Партийное по составу и по духу, оно не захватило и не увлекло массы, не проникло в толщу народной души, оказавшись для русского народа заграничной игрушкой, которой можно позабавиться, но которую нельзя пустить в дело» .

Не оставили без внимания разгон Учредительного собрания зарубежная общественность, особенно в странах Западной Европы. Резко осудили его социалисты многих европейских государств, усматривая в этом акте возрождение самодержавия в большевистском обличье.

В начале 1918 г. большевикам, как главной политической партии в советском государстве, трудно было представить все негативные последствия роспуска Учредительного собрания. Устранение его с политической арены с помощью силы в конечном счете усилило раскол российского общества, ибо еще немало людей связывали свое будущее с деятельностью Всероссийского Учредительного собрания. Ведь насилие над полузаконным и малоавторитетным в стране Временным буржуазным правительством совсем не то, что насилие над полномочным органом избирателей. «Силы в смысле военно-политическом за Учредительным собранием действительно не было. Но за ним была значительная сила идеологическая, ибо для развязывания массовой борьбы против новой власти необходимы были эффективные мобилизующие лозунги, символы. Разгон Собрания дал противникам большевиков уникальный идеологический ресурс — лозунг «защиты демократии». Конечно, если бы Учредительное собрание вручило мандат на власть СНК и ВЦИК, то контрреволюционные силы навряд ли успокоились, не все из них согласились бы ждать следующих всероссийских выборов. Но бесспорно, что им не удалось бы вовлечь на свою сторону в начавшейся Гражданской войне такую значительную часть населения.