Славянская письменность. 
Возникновение славянской письменности

Что представляли собой азбуки кириллица и глаголица и на какой основе они были созданы.

От периода деятельности Константина Философа, его брата Мефодия и их ближайших учеников, т. с. от второй половины девятого века, до нас не дошло, к сожалению, никаких письменных памятников, если не считать сравнительно недавно обнаруженных надписей на развалинах церкви царя Симеона в Преславе (Болгария). Надписи эти одними учеными Например, Е. Георгиевым. относятся к последним годам IX в.; другие ученые оспаривают эту датировку и относят преславские надписи к Х — XI вв. К Х в. относятся и все остальные дошедшие до нас древнейшие славянские надписи, а также наиболее древние рукописи.

И вот, оказывается, что эти древнейшие надписи и рукописи выполнены были не одной, а двумя графическими разновидностями старославянского письма. Одна из них получила условное название «кириллицы» (от имени Кирилл, принятого Константином Философом при его пострижении в монахи); другая же получила название «глаголицы» (от старославянского «глагол», что означает «слово»).

Кириллица, по дошедшим до нас рукописям XI в., имела 43 буквы. Глаголица, согласно памятникам примерно того же времени, имела 40 букв. Из 40 глаголических букв 39 служили для передачи почти тех же звуков, что буквы кириллицы, а одна глаголическая буква — «дервь», отсутствовавшая в кирилловском алфавите предназначалась для передачи палатального (мягкого) согласного г; в древнейших из дошедших до нас глаголических памятниках Х—XI вв., «дервь» обычно служила для передачи звука г, стоящего перед гласными е, и (например, в слове «ангел»). Селищев А. М. Старославянский язык. М., 1951, с. 56. Отсутствовали в глаголице буквы, аналогичные кирилловским «пси», «кси», а также йотированные э, а.

Таков был алфавитный состав кириллицы и глаголицы в XI в. В IX—Х вв. их состав был, видимо, несколько иной.

Подобно буквам греческого алфавита, глаголические и кирилловские буквы имели, кроме звукового, также и цифровое значение, т. е. применялись для обозначения не только звуков речи, но и чисел. При этом девять букв служили для обозначения единиц (от 1 до 9), девять — для десятков (от 10 до 90) и девять — для сотен (от 100 до 900). В глаголице, кроме того, одна из букв обозначала тысячу; в кириллице для обозначения тысяч применялся особый знак. Для того чтобы указать, что буква обозначает число, а не звук, буква обычно выделялась с обеих сторон точками и над ней проставлялась особая горизонтальная черточка — «титло» (~).

В кириллице цифровые значения имели, как правило, только буквы, заимствованные из греческого алфавита: при этом за каждой из 24 таких букв было закреплено то самое цифровое значение, которое эта буква имела в греческой цифровой системе. Исключением были только числа 6, 90 и 900. В греческой цифровой системе для передачи этих чисел применялись буквы «дигамма», «коппа», «сампи», давно утерявшие в греческом письме свое звуковое значение и использовавшиеся только как цифры. В кириллицу эти греческие буквы не вошли. Поэтому для передачи числа 6 в кириллице была использована новая славянская буква «зело» (вместо греческой «дигаммы»), для 90 — «червь» (наряду с иногда применявшейся «коппой») и для 900 — «цы» (вместо «сампи»).

В отличие от кириллицы, в глаголице цифровое значение получили первые 28 букв подряд, независимо от того, соответствовали ли эти буквы греческим или же служили для передачи особых звуков славянской речи. Поэтому цифровое значение большинства глаголических букв было отличным как от греческих, так и от кирилловских букв.

Совершенно одинаковыми были в кириллице и глаголице названия букв; правда, время возникновения этих названий (в особенности в глаголице) неясно.

Почти одинаковым был порядок расположения букв в кирилловском и глаголическом алфавитах. Порядок этот устанавливается, во-первых, исходя из цифрового значения букв кириллицы и глаголицы, во-вторых, на основе дошедших до нас азбучных акростихов Азбучный акростих — стихотворение, каждая строка которого начинается с соответствующей буквы азбуки (в порядке алфавита). XII— XIII вв., в третьих, на основе порядка букв в греческом алфавите.

Сильно разнились кириллица и глаголица по форме их букв. В кириллице форма букв была геометрически простой, четкой и удобной для письма. Из 43 букв кириллицы 24 были заимствованы из византийского устава, а остальные 19 построены в большей или меньшей мере самостоятельно, но с соблюдением единого стиля кирилловской азбуки. Форма букв глаголицы, наоборот, была чрезвычайно сложной и замысловатой, со множеством завитков, петель и т. п. Зато глаголические буквы были графически оригинальнее кирилловских, гораздо меньше походили па греческие.

Несмотря на, казалось бы, очень значительную разницу, многие буквы глаголицы, если их освободить от завитков и петелек, близки по форме к аналогичным буквам кириллицы. В особенности велико сходство букв глаголицы с теми буквами кириллицы, которые не заимствованы из греческого устава, а созданы для передачи особых звуков славянской речи (например, буквы «живете», «цы», «червь», «шта» и др.); одна из этих букв («ша») в глаголице и кириллице даже совершенно одинакова. Внимание исследователей привлекало также то, что буквы «шта», «ук» и «еры» в глаголице и в кириллице представляли собой лигатуры из других букв. Все это указывало, что одна из азбук оказала когда-то сильное влияние на другую.

В связи с графической близостью кириллицы к византийскому уставу большой интерес приобретает вопрос о степени самостоятельности, оригинальности кириллицы, о том, можно ли считать ее особой, новой письменной системой или же лишь разновидностью греко-византийского письма.

При решении вопроса о степени самостоятельности кириллицы обычно исходили из генетического анализа формы кирилловских букв. В результате находили в греческой, еврейской и других системах письма графические прототипы большинства букв кириллицы и делали отсюда вывод о несамостоятельном характере кирилловской азбуки. Так обычно рассматривался этот вопрос во всех дореволюционных русских исследованиях и в большинстве советских работ, выходивших до конца 40-х годов. Так рассматривают этот вопрос и крупнейшие современные зарубежные историки письма. В связи с этим они обычно либо отводят славянскому письму всего по нескольку страниц или строк в главах, посвященных греческому письму (Ж. Феврие, М. Коэн, Д. Дирингер, Ч. Лоукотка), либо даже не упоминают о славянском письме (И. Гельб).

Такой подход представляется принципиально неправильным.

Во-первых, он неправилен потому, что в истории письма не было ни одной буквенно-звуковой системы, которая возникла бы совершенно самостоятельно, без влияния на нее предшествующих систем письма. Так, финикийское письмо возникло на основе древнеегипетского; древнееврейское, арамейское и греческое — на основе финикийского; арабское — на основе арамейского; латинское — на основе греческого; французское, немецкое, английское и другие системы письма западноевропейских народов — на основе латинского и т. п. Поэтому можно ставить вопрос лишь о степени самостоятельности той или иной системы письма (в том числе и славянской), о том, возникла ли эта система путем механического заимствования или же путем творческой переработки наследия других народов.

Во-вторых, при решении вопроса о степени самостоятельности той или иной системы письма наименьшее значение имеет оригинальность формы букв. Ведь письмо — это, прежде всего, средство передачи и закрепления речи.