Политика Вятской губернской администрации в отношении сектантов-скопцов в 50-70-хгг. 
XIX в

Политика Вятской губернской администрации в отношении сектантов-скопцов в 50−70-х гг. XIX в.

В настоящее время в мире существует большое количество так называемых «тоталитарных сект», деятельность которых носит ярко выраженный деструктивный характер. Используя различные методы воздействия, сектанты вовлекают в свои организации значительное число людей, при этом полностью подчиняют их себе. Попав в тоталитарную секту, люди передают ей всё своё имущество и зачастую вовлекаются в различные виды преступной деятельности (например, наркоторговля). Кроме того, они прекращают контакты с внешним миром, включая родных и близких. Любые попытки выйти из подобной организации или ослушаться её лидеров, как правило, жёстко пресекаются. Полностью подчинив новообращенных своей воле, руководители некоторых сект открыто подталкивают своих адептов к совершению насилия как в отношении себя, так и в отношении других. Примером может служить газовая атака в токийском метро, организованная членами секты «Аум Синрикё», или массовые самоубийства сектантов в США и Гайане.

Тоталитарные секты активно действуют и на территории современной России. Иногда они представляют собой филиалы зарубежных религиозных организаций, но чаще всего создаются местными самозваными «пророками» и «мессиями». Достаточно вспомнить известное «Белое братство», активно действовавшее в первой половине 90-х гг. ХХ в. в России, на Украине и ряде других стран СНГ. К счастью, в новейшей истории России ещё не было случаев массовых суицидов сектантов, однако примеров индивидуальных самоубийств на почве религиозной экзальтации можно приводить достаточно много. Кроме того, как и в других странах, деятельность тоталитарных сект в России сопровождается такими негативными социальными явлениями, как разрушение семей, рост наркомании, бродяжничества и пр.

Однако вряд ли правомерно говорить, что тоталитарные секты являются исключительно детищем ХХ в. В предшествующие исторические эпохи в различных регионах планеты существовала масса религиозных организаций, чья внутренняя структура, догматика и обрядовая практика были удивительно схожи с современными тоталитарными сектами. В дореволюционной России самой известной конфессиональной группой такого рода была секта скопцов.

Скопцы относятся к такому особому русскому религиозному течению, как духовное христианство. Представителями данного направления являются также христоверы (хлысты), духоборы и молокане. Возникновение духовного христианства, как и старообрядчества, стало своеобразной реакцией общества на те социально-экономические, политические и духовные процессы, которые проходили в России в середине — второй половине XVII в. Окончательное юридическое оформление крепостного права, усиление феодальной эксплуатации, диктат официальной церкви — всё это вызывало резкое неприятие значительной части населения страны. Оно вы-разилось не только в активных формах протеста (крестьянская война С. Т. Разина и многочисленные бунты), но и в пассивном сопротивлении, принявшем религиозный характер. Здесь ярким примером является раскол в Русской православной церкви и возникновение староверия. Однако если основные старообрядческие течения, сохранив дониконовскую обрядность, догматически всё же остались в рамках православия, то духовные христиане сразу же выделились из него, создав довольно специфические религиозные доктрины.

Первой конфессиональной группой духовных христиан стала хлыстовщина, которая возникла почти одновременно со староверием во второй половине XVII в. Впоследствии от хлыстов стали отпочковываться другие течения, в частности скопчество. Основателем данной секты являлся беглый крестьянин Кондратий Селиванов. Нищенствуя и бродяжничая, он оказался в селе Богда — новка Орловской губернии, где существовала крупная община хлыстов, возглавляемая самозваной «богородицей» Акулиной Ивановной. Увлёкшись идеями христоверов, К. Селиванов примкнул к их общине, однако со временем он глубоко разочаровался в новой вере. Его неприятие вызывала не столько догматика хлыстов, сколько их образ жизни. Дело в том, что общины хлыстов отличались весьма свободными нравами, когда жившие вместе мужчины и женщины вступали между собой в беспорядочные половые связи. То же самое иногда происходило даже в ходе коллективных молений (так называемых «радений»), когда хлысты дикими танцами и самобичеванием доводили себя до иступлённого состояния [1].

Однако неприятие хлыстовского разврата подтолкнуло Селиванова к ещё более чудовищной идее. Он заявил о том, что единственным способом спасения души является борьба со всеми страстями, в первую очередь с плотским влечением. Победа над последним может быть достигнута лишь при помощи оскопления, то есть кастрации. Для обоснования подобной мысли он обратился к Библии, взяв оттуда отдельные цитаты, которые имели метафорическое значение или двоякую трактовку. Селиванов и его последующие сторонники чаще всего приводили новозаветные изречения, взятые из Евангелия от Матфея: «А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своём. Если же правый глаз соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, и если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя. Ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело было ввержено в геенну» [2].

В результате у скопцов возник такой варварский ритуал, как «огненное крещение». Вступавший в секту человек получал так называемую «малую печать», когда ему оперативно удаляли семенные железы. Самые фанатичные и экзальтированные сектанты решались на ещё более опасную операцию по полному удалению половых органов («большая (или царская) печать»), а иногда вырезали у себя грудные мышцы и другие части тела [3]. Естественно, что подобные операции проводились не профессиональными хирургами, а самими сектантами, в лучшем случае владевшими некоторыми ветеринарными и зоотехническими навыками (кастрация скота). Оскопление часто совершалось в антисанитарных условиях и при отсутствии анестезии, что приводило к серьёзным осложнениям и даже смерти людей.

Несмотря на изуверский характер скопческих ритуалов, секта сразу же нашла немало сторонников. Первоначально она пополнялась за счёт хлыстов, но в последующем в неё стали вовлекаться и бывшие адепты Русской православной церкви. В силу закрытости секты нет точной статистики относительно численности её приверженцев, однако, по мнению известного исследователя духовного христианства И. А. Малаховой, в начале 20-х гг. XIX в. лишь в одной Москве насчитывалось около тысячи скопцов [4]. При этом не нужно думать, что это были исключительно люмпенизированные изгои. В годы правления Александра I, проводившего либеральную конфессиональную политику, скопцами стали московские купцы Жигарёвы и Тимофеевы. В Петербурге скопческие общины возникли в домах купцов Кострова, Артамонова, Васильева, братьев Ненастьевых и др. [5] Характерной социальной особенностью скопчества было то, что в нём очень сильно был представлен буржуазный элемент (купцы, богатые мещане, зажиточные крестьяне и пр.). Отчасти это было связано с доктринальными положениями скопчества, напоминающими протестантскую трудовую этику. Кроме того, общины скопцов (так называемые «корабли») отличались корпоративностью и сплочённостью. Именно это обстоятельство до начала репрессивной политики Николая I привлекало в ряды секты значительное число людей. Вступление в секту, несмотря на приобретение физической неполноценности, открывало для новообращённых широкие экономические перспективы или, по крайней мере, позволяло надеяться на улучшение жизненного уровня. Руководители скопцов или наиболее богатые члены организации выдавали новообращённым единовременные пособия, оказывали содействие в организации собственного дела, предоставляли беспроцентные кредиты. После издания Александром I указа о «вольных хлебопашцах» 1803 г. они выкупали у помещиков обратившихся в их веру крепостных крестьян. Быстрому обогащению скопцов способствовал их аскетический образ жизни, а также отсутствие расходов на содержание семьи. Выдающийся советский религиовед Н. М. Никольский, сравнивая скопчество и старообрядчество, писал: «По существу, социальная роль скопчества оказалась аналогичной социальной роли фе — досеевщины или, в широких размерах, рогожской поповщины. Но средство, с помощью которого скопчество свою роль выполняло, выходило из ряда вон и создавало особенно крепкие узы. Немудрено, что процесс накопления в среде скопчества пошёл необычайно быстро. То, на что ро — гожцам понадобилось целое столетие, скопцы проделали в какие-нибудь 25 лет: в 1774 г. Селиванова били батогами за первые оскопления, а в 1802 г. он уже поучал в беседе Александра I. Бог и пророк, не признанный хлыстами, он стал богом и пророком капиталистов, раскинувших свои операции, теперь уже не только торгово-промышленного, но также биржевого и ростовщического характера, по всей России» [6].

Мы уже отмечали, что император Александр I, склонный к мистицизму, вплоть до начала 20-х гг. XIX в. проводил в отношении скопцов весьма либеральную политику, закрывая глаза даже на их варварские обряды. Почти полная безнаказанность способствовала быстрому распространению скопчества в губерниях европейской части России. Скопческие «корабли» возникли на промышленных предприятиях Тульской и Тамбовской губерний, а также во многих крупных городах по Волге (Кострома, Нижний Новгород, Казань, Саратов, Самара). Из Среднего Поволжья скопчество стало проникать в соседние регионы, включая Вятско-Камский край.

Первая скопческая община появилась в Вятской губернии приблизительно в 10-х гг. XIX в. По мнению протоиерея сарапульского Вознесенского собора Павла Анисимова, её основателем был бывший крепостной крестьянин помещицы Голохвастовой Григорий Иванов [7]. Он являлся уроженцем деревни Савиной Мещёрского уезда Калужской губернии. Сектантским вероучением Г. Иванов увлёкся на родине, познакомившись с крепостными князя Голицына. Уже в 1801 г. он вошёл в состав организации, будучи оскоплённым крестьянином Ф. Филатовым. Вскоре Иванова отдали в рекруты, но даже в армии он не прекращал контактов с единоверцами. Дослужившись до унтер-офицера, Г. Иванов по инвалидности вышел в отставку, однако не стал возвращаться в Калужскую губернию, а поселился в Ижевском заводе Сарапульского уезда Вятской губернии. Именно отсюда он начал свою проповедническую деятельность, в частности попытался увлечь сектантскими идеями унтер-шихтмейсте — ра Ижевского оружейного завода Сидора Оже — ганова. Однако никаких заметных результатов сектант здесь не добился и был вынужден перебраться в уездный центр. В Сарапуле Г. Иванов выстроил огромный дом, который, по словам уже упомянутого протоиерея Павла Анисимова, был «не по его солдатскому состоянию» [8]. Этот особняк стал первым скопческим «кораблём» в крае, где регулярно проводились радения и находили приют немощные сектанты.

Деятельность Г. Иванова в Сарапуле оказалась более эффективной, чем в Ижевске. Ему удалось увлечь скопческими идеями нескольких сарапульских мещан, в частности Михаила Попова, Андрея Мартынова, Семёна Короткова и других. При этом сектант действовал крайне осторожно, стараясь не привлекать внимания местной полиции и православного духовенства. Он никогда не ставил перед собой задачи массового обращения в свою веру, прекрасно понимая, что подобный прозелитизм не останется незамеченным властями и церковью. Проповедь Иванова носила персонифицированный характер и была обращена к конкретным людям. Почти всегда объектами его пропаганды являлись состоятельные мещане и купцы, а также зажиточные крестьяне ряда сёл Сарапульского уезда.

Таким образом, скопчество появилось на территории Вятской губернии в начале XIX в., то есть спустя примерно 30 лет после создания самой секты. Первая скопческая община возникла в Сарапуле, который с этого момента стал центром распространения сектантского вероучения по территории края. Впрочем, сразу оговоримся, что в отличие от староверия или молоканства скопчество в рассматриваемом регионе не стало массовым явлением. Более того, географически оно не вышло за пределы современной Удмуртии, а все крупнейшие скопческие «корабли» располагались на территории именно Сарапульского уезда.

Уже в начале 20-х гг. XIX в. «золотое время» скопчества закончилось. Сильное раздражение Александра I вызвали попытки скопцов вмешиваться в важные политические вопросы, используя в качестве лобби некоторых представителей придворной аристократии, вовлечённых в секту (например, камергера Елянского) [9]. Действиями скопцов были возмущены и представители генералитета, поскольку в 1818—1819 гг. началась усиленная пропаганда сектантского вероучения в армии, что привело к нескольким случаям массового оскопления солдат (в частности, в Егерском полку столичного гарнизона). Последней каплей, переполнившей чашу терпения властей, стало известие об оскоплении двух племянников петербургского генерал-губернатора М. А. Милорадовича. В 1820 г. основатель секты и земной «бог» скопцов Кондратий Селиванов был арестован и отправлен в монастырь в Суздаль, где и умер в 1832 г. [10] Арестам и ссылке подверглись и другие вожди секты. Однако по-настоящему чёрные времена для скопцов наступили с приходом к власти Николая I.

Новый государь, в отличие от своего старшего брата, был чужд всякого мистицизма и не пытался заигрывать с различными сектантами. Будучи убеждённым сторонником официальной церкви, он негативно относился ко всем её противникам, в первую очередь к старообрядцам и духовным христианам. Неприятие царём старо — верия и сектантства было вызвано и тем, что он считал религиозных диссидентов силой, оппозиционной самодержавию. В результате положение почти всех инославных христиан в николаевской России заметно ухудшилось, но в особо тяжёлом положении оказались скопцы. Н. М. Никольский писал: «Правительство Николая I начало против скопчества целый поход, завершившийся в 1834 г. объявлением скопчества особо вредной сектой. В 1842 г. за оскопление была назначена каторга, и эта мера наказания сохранялась в уголовном кодексе до конца империи» [11].

Уже в начале правления Николая I были разгромлены не только петербургская и московская организации скопцов, но и многие провинциальные «корабли», включая сарапульский. В 1829 г. местная полиция арестовала Григория Иванова, ликвидировав находившуюся в его доме сектантскую молельню. Иванова вскоре сослали на каторгу, а его ближайшего помощника, мещанина Григория Зылёва, отдали под надзор настоятеля Успенского Трифонова монастыря [12]. Все остальные подозреваемые, проходившие по данному делу, заявили о своей полной приверженности православию и были отпущены на свободу. С этого момента и вплоть до конца 40-х гг. XIX в. о деятельности скопцов на территории края почти ничего не было слышно. Между тем скопчество никуда не исчезло, а лишь глубоко законспирировалось. В отличие от старообрядцев и других духовных христиан, скопцы никогда открыто не заявляли о своих истинных религиозных убеждениях. Для того чтобы избежать разоблачения и сурового уголовного наказания, сектанты вели себя как глубоко православные верующие: посещали богослужения, ходили на причастие и на исповедь, носили нательные кресты. Многие состоятельные скопцы жертвовали большие деньги на постройку православных храмов, открытие церковно-приходских школ и прочие богоугодные дела. Поэтому, когда полиция обнаруживала скопческие радения, то местные священнослужители с изумлением обнаруживали среди их участников некоторых своих прилежных прихожан.

Итак, в начале 50-х гг. XIX в. основная масса вятских скопцов по-прежнему проживала в Сарапульском уезде. Наибольшее распространение скопчества именно на юго-востоке Вятского края объясняется несколькими причинами. Во-первых, здесь оказалась довольно благоприятная социальная среда. Мы уже отмечали, что скопчество наиболее быстро распространялось среди лиц, занимавшихся предпринимательством. Через Сарапул проходил важный почтовый тракт и протекала такая крупная река, как Кама, которые соединяли Урал и Среднее Поволжье. Сара — пульские купцы монопольно контролировали поставки продовольствия на Ижевский и Воткин — ский заводы, а также снабжали хлебом прилегающие районы Пермской губернии, в первую очередь Чердынский и Соликамский уезды [13]. Помимо купечества, здесь проживало большое количество зажиточных крестьян, также активно занимавшихся предпринимательством. Профессор М. В. Гришкина пишет: «Проявляя необычайную гибкость, способность к выживанию, не брезгуя ничем — от ростовщичества и неэквивалентной торговли до скупки земледельческой продукции небольшими партиями, зажиточные крестьяне наращивали капиталы, а затем стремились порвать с породившей их средой, бесправие которой становилось препятствием для дальнейшего развёртывания предпринимательской деятельности» [14].

Вторая важная причина распространения скопчества на территории Сарапульского уезда — наличие здесь большого числа старообрядцев. Жители данного района довольно рано познакомились с религиозным диссидентством, оппозиционным синодальной церкви, поэтому оказались готовы к восприятию других религиозных концепций, уже явно выходивших за рамки православия. Не случайно, что асессор Вятского губернского правления Кабалеров, курировавший следствие по делу скопцов, обращал внимание губернатора на «склонность значительной части населения Сарапульского уезда к отпадению в раскол» [15].

Наконец, ещё одна причина распространения скопчества на юго-востоке Вятской губернии — это географическая близость региона к таким крупным центрам распространения данной секты, как Среднее Поволжье (в первую очередь, Казань) и Урал. Открытие регулярного пароходства на Каме привело к расширению контактов сарапульских сектантов с единоверцами из соседних регионов и распространению здесь скопческой литературы [16].

В 50−70-х гг. XIX в. скопцы проживали в крупнейших населённых пунктах Сарапульского уезда — это сам Сарапул, а также Ижевский и Воткинский заводы [17]. Помимо этого сектанты жили и в нескольких сельских населённых пунктах, в частности в деревнях Заборье, Шевырялово, в починке Чувашайка и пр. [18] По понятным причинам установить точную численность скопцов не представляется возможным, но в любом случае она была крайне незначительна. Даже в начале ХХ в., по оценке миссионера Н. Тихвинского, общее количество хлыстов и скопцов в крае не превышало 500 человек, из них около 60 человек относились к хлыстам [20].

Рассматриваемый хронологический период являлся временем наиболее жёсткой борьбы властей со скопчеством. Начатая в годы правления Николая I, она продолжилась в царствование его сына. При этом Александр II, известный великими реформами 60−70-х гг. XIX в., проводил в отношении скопцов такую же репрессивную политику, что и его отец. Поэтому, несмотря на смену исторических эпох, в конфессиональном курсе двух этих императоров сложно выделить какие-то различия.

Местные власти, руководствуясь указаниями Святейшего Синода, МВД и III отделения, проводили постоянную работу, направленную на выявление и разгром скопческих общин. Сделать это было очень сложно из-за глубокой конспирации скопцов, тем не менее, благодаря помощи приходского духовенства и части местных жителей, полиции удалось обнаружить некоторые сектантские «корабли».

В мае 1849 г. началось одно из самых громких скопческих дел того периода, которое имело широкий общественный резонанс и привлекло внимание самого императора Николая I. Жительница деревни Шевырялово Акулина Русинова, явившись на исповедь к сарапульскому протоиерею П. Анисимову, рассказала о том, как её соседки и родственницы Елена и Екатерина Руси — новы уговорили её прийти на собрание скопцов и поучаствовать в их радениях. Узнав об этом, протоиерей убедил девушку в необходимости явиться в полицию, что та и сделала 2 мая 1849 г. Однако местные правоохранительные органы поначалу проявили крайнюю медлительность, поэтому потребовалось вмешательство вятского епископа Неофита, чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки. В результате была создана специальная следственная комиссия, руководителем которой стал асессор Вятского губернского правления Кабалеров [22].

В сентябре 1849 г. полиция арестовала 11 подозреваемых, 6 из которых были женщинами. Их возраст варьировался от 15 до 40 лет. По социальной принадлежности все они являлись крестьянами деревень Шевырялово и Заборье, при этом крестьянами весьма зажиточными. Так, самый старший из задержанных мужчин, Дементий Кирьянов, занимался торговлей и имел наёмного работника.

Все арестованные категорически отрицали свою принадлежность к скопческой секте, заявив, что Акулина Русинова оговорила их из-за личной неприязни. Для того чтобы окончательно убедиться в правдивости слов девушки, сектантов доставили в Сарапульскую городскую больницу, где подвергли принудительному медицинскому освидетельствованию. Оно показало, что 10 из 11 задержанных оказались оскоплёнными, при этом у женщин были отрезаны груди [23]. После разоблачения все сектанты, за исключением тяжелобольной Федоры Кирьяновой, были посажены в Сарапульский тюремный замок [24].

На допросах сектанты заявили, что «оскопили сами себя для спасения душевного, руководствуясь словами евангелиста Матфея, в 19 главе написанными» [25]. Здесь имеется в виду одна из библейских строк, фактически ставшая основой скопческого учения: «Есть скопцы, которые из чрева материнского родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» [26]. Сектанты понимали это изречение буквально, хотя православные богословы (например, Е. А. Розен — ков) считают, что трактовать его необходимо лишь в переносном значении, то есть так, как это подразумевал и сам святой Матфей, описывая духовную и физическую чистоту Иисуса Христа [27].

Сарапульские скопцы утверждали, что не занимались пропагандой своего вероучения, а все члены секты решались на оскопление добровольно и без всякого принуждения. Однако вряд ли это заявление полностью соответствовало действительности, поскольку отдельные сектанты находились в различных формах зависимости от своих вождей: несовершеннолетние дети подчинялись родителям, наёмные работники — хозяевам и пр. В исключительных случаях имело место и прямое физическое насилие. 30 июня 1849 г. священник села Исенбаево Иоанн Домрачев был приглашён в починок Чувашайку к тяжелобольному отставному рядовому Семёну Коробейникову. Тот признался, что во время праздника Петра и Павла был в гостях у знакомого крестьянина Лариона Замараева, где выпил очень много спиртного. Проснувшись утром, Коробейников с ужасом обнаружил своё оскопление, однако не только не заявил об этом в полицию, но и не обратился к доктору. Лишь после того, как начались осложнения, он решил исповедаться у священника, что и привело к случайному открытию данного преступления [28]. Однако, поскольку в момент его совершения С. Коробейников находился в бессознательном состоянии, следствие так и не смогло установить виновных.

В то же время полиция довольно быстро выявила связи скопцов деревни Шевырялово с единоверцами из других населённых пунктов Сарапульского уезда. В результате было обнаружено ещё несколько довольно крупных групп скопцов, живших в Сарапуле, Ижевске и Воткинске.

Социальный состав сарапульской общины скопцов заметно отличался от ижевской и вот — кинской. В уездном центре она по-прежнему состояла преимущественно из купцов и мещан: её лидером являлся купец третьей гильдии Афанасий Варачев, а самыми активными членами — мещане Коротковы и Попковы [29]. Что же касается Ижевского и Воткинского заводов, то там основную массу сектантов составляли работники местных промышленных предприятий. Так, в Ижевске наиболее уважаемыми и авторитетными членами общины были мастеровые Евдоким Назаров, Иван Лузев и Пётр Евдокимов. Впрочем, лидером ижевских сектантов являлся отставной унтер-офицер Симон Симонов, который также занимался торговлей [30].

Информация об обнаружении скопческих «кораблей» была немедленно доведена местными властями до сведения центральных органов. При этом министр внутренних дел доложил об этом самому императору Николаю I, взявшему дело под личный контроль. 21 марта 1850 г. вятский губернатор получил секретный циркуляр главы МВД, предварительно согласованный с царём. Содержавшееся в нём распоряжение относительно сарапульских скопцов настолько необычно, что мы позволим себе процитировать крупный фрагмент из данного документа: «При значительном развитии в последнее время в некоторых губерниях империи скопческой ереси была усмотрена необходимость, независимо от предписанных законом мер взыскания в отношении последователей вредного учения, прибегнуть к влиянию нравственных средств, могущих предотвратить увлечение в сие пагубное заблуждение. Лучшее из таковых средств состоит в том, чтобы оскопившихся представить публично в смешном виде, вполне заслуживаемом их нелепым самоизуродованием. Вследствие сего, по Высочайшему Его Императорского Величества повелению, предлагаю вашему превосходительству всех вновь открытых в Сарапульском уезде Вятской губернии скопцов. отправить в те местности, к которым они принадлежат и там, как отъявленных безумцев, которые сами себя выбросили из числа мужчин, водить перед народом в женском крестьянском платье и дурацких шапках» [31]. Далее в распоряжении отмечалось, что подобная мера была апробирована в Орловской губернии и имела очень сильный эффект: «Общее впечатление, произведённое на народ, обнаруживалось всюду громким и единодушным смехом над скопцами. Крестьянки одной из деревень пели при этом свадебные песни с язвительным применением их к скопцам. Дети с криком и свистом забегали вперёд скопцов, бросая в них грязью и всячески издеваясь над ними. Родственники одного скопца, в то время как его проводили мимо их двора, плакали от стыда, а дед другого скопца, выйдя из толпы народной, горько укорял внука, что он нанёс такое посрамление всему своему роду, причём добавил, что он через оскопление себя продал душу чёрту» [32]. Документ заканчивался предписанием в кратчайшие сроки провести аналогичную публичную акцию в отношении сарапульских скопцов, а о её результатах немедленно доложить лично министру внутренних дел, который в свою очередь должен был отчитаться перед императором.

Реализация предписания возлагалась на уже упомянутого асессора Вятского губернского правления Кабалерова, которому обязаны были оказывать всяческое содействие уездные органы власти [33]. Сама акция была проведена Ка — балеровым 21 мая 1850 г. в присутствии православного духовенства и представителя Вятской удельной конторы, поскольку часть сектантов относилась к удельным крестьянам. Скопцов, доставленных из Сарапульской тюрьмы, одели в женские платья и в таком виде провели через их родные деревни — Шевырялово и Заборье. Сам Кабалеров, а также помогавший ему сара — пульский земский исправник, в своих рапортах вятскому губернатору А. И. Середе признают, что первоначальная реакция местных жителей была вовсе не той, на которую рассчитывали в Петербурге. «Осмелюсь уверить ваше превосходительство, что выдвинутая цель была достигнута в такой степени, в какой только её можно достигнуть среди народа, расположенного к расколу, характера сурового и больше угрюмого, чем весёлого нрава. Крестьяне, привыкшие считать посрамлением подобное преображение мужчины, вначале были просто поражены увиденным», — писал сарапульский исправник [34]. Сходную реакцию односельчан сектантов описал и асессор Кабалеров: «21 мая в деревне Шевыряловой, после предварительного объявления собранным жителям императорской воли, выведены были вслед за этим на показ скопцы в предписанных нарядах. Общее впечатление, произведённое их видом на народ, несмотря на сделанное предупреждение и наше старание возбудить весёлость и насмешку, выразилось первоначально в одном лишь крайнем изумлении. Крестьяне были поражены позору, которому были преданы оскопившие себя. Выставление их, официальным образом, на публичное осмеяние с проводом по всему селению в женских нарядах чрезвычайно сильно подействовали на простой народ. Не осталось ни одного крестьянина, который при виде переодетых скопцов не выразил бы изумления. Женщины крестились и творили молитву» [35].

Всё это никак не вписывалось в рамки того сценария, который был подготовлен Кабалеровым на основе полученных из МВД инструкций. Ему, а также земскому исправнику понадобилось немало усилий для того, чтобы вовлечь местных жителей в публичное унижение сектантов. Асессор писал: «Мало-помалу подставленные, по моему распоряжению, люди из других деревень, возбудили в народе общую весёлость. Усмешки появились на всех лицах и в толпе послышались колкие и язвительные насмешки. Некоторые из крестьян просили дозволения провести по деревне вместе со скопцами жившую здесь слабоумную бабу, но баба эта при виде скопцов испугалась и ушла. Общую весёлость усилил проезжавший мимо деревни вотяк, который при виде наряда скопцов и выкриках к нему народа: „Смотри, кереметь (злой дух. — А.М.) идёт!“, со страху очень быстро уехал» [36].

После проведения рассмотренной акции скопцов вновь отправили в тюремный замок, где они просидели ещё больше года. В 1851 г. Сарапульский уездный суд на основании статей 206 и 211 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных приговорил большинство сектантов к каторжным работам. После такого разгрома оставшиеся на свободе скопцы ушли в глубокое подполье, стараясь не привлекать к себе внимания правоохранительных органов. В течение последующих 15 лет сарапульские скопцы практически никак себя не проявляли, поэтому в последние годы царствования Николая I, а также в начале правления Александра II в Вятской губернии не было громких «скопческих» процессов.

Таким образом, эффективность антископческих мероприятий правительства Николая I вполне очевидна. Это признают и многие советские историки, в частности Н. М. Никольский: «Первое время скопчество ещё боролось против сыпавшихся на него ударов, но его ослабление шло неудержимым темпом, и с 60-х гг. XIX в. оно перестаёт быть массовым и жизнеспособным явлением. Оно становится уделом отдельных групп фанатиков-изуверов, процессы над которыми ещё изредка напоминают о его существовании» [37]. Однако неизбежно встаёт вопрос о методах достижения данного результата. И если применение жёсткого уголовного наказания в отношении сектантов, занимавшихся членовредительством, ещё можно признать обоснованным, то вряд ли правомерно оправдывать акции, аналогичные той, что была проведена в сарапульской деревне Шевырялово. Несмотря на тоталитарный характер скопческой секты, использование в отношении её членов методов публичного унижения (переодевание в женскую одежду, натравливание односельчан и пр.) не самым лучшим образом характеризует власть, давшую санкцию на их применение.

В годы царствования Александра II борьба со скопцами продолжилась, однако она уже не имела такого размаха, что при Николае I. Это было связано не с либерализацией конфессиональной политики нового императора, а с тем, что скопчество уже не было заметным религиозным явлением и не представляло никакой угрозы ни для Русской православной церкви, ни для светской власти. Великие реформы Александра II дали мощный импульс развитию капитализма в России, при этом власть стала более внимательно относиться к интересам предпринимательского класса. В силу этого часть русской буржуазии, вовлечённая в секту, окончательно отошла от скопцов. Мелкие группы сектантов продолжали действовать в мещанской и крестьянской среде, но они были не жизнеспособны и, как правило, не возрождались после их разгрома полицией.

В Вятской губернии власти провели ряд ан — тисектантских акций в 70-х гг. XIX в. Они стали ответом правоохранительных органов на некоторое оживление деятельности сарапульских скопцов, которым удалось вовлечь в секту ряд новых членов. Так, в ночь на 4 июня 1872 г. полиция задержала 19 участников скопческого радения в деревне Малый Яган [38]. Всего же в молельне собралось до 30 человек, но часть из них под покровом ночи успела скрыться в находившемся рядом лесном массиве. Среди задержанных оказались не только местные крестьяне, но и жители Ижевского и Воткинского заводов [39]. Благодаря проведению дальнейших следственных мероприятий полиция обнаружила группу воткинских скопцов, которая почти не пострадала от репрессий николаевской эпохи [40].

Периодически вятской полиции удавалось арестовывать не только местных, но и пришлых сектантов, среди которых находились довольно важные фигуры в скопческой иерархии. В декабре 1871 г. малмыжхкая полиция поймала бежавшего из Восточной Сибири скопца Прокопия Холопова [41]. Это был достаточно молодой человек (30 лет), являвшийся уроженцем Моршанского уезда Тамбовской губернии. Оставшись в 7 лет без родителей, Прокопий был взят на воспитание его дядей — купцом и почётным гражданином Моршанска Максимом Плотицыным. Тот оказался главой местного скопческого «корабля» и вынудил мальчика оскопиться, обещая завещать ему всё своё состояние. После того как Прокопий подрос, он также стал заниматься торговлей, постоянно разъезжая по губерниям Среднего Поволжья (Нижегородская, Казанская, Саратовская и пр.). Однако предпринимательская деятельность являлась всего лишь прикрытием, позволявшим ему беспрепятственно передвигаться по стране. На самом же деле Холопов выполнял функции своеобразного сектантского почтальона, перевозя тайные послания руководителей скопческих «кораблей», благодаря чему сектантские общины этого региона могли поддерживать контакты друг с другом. Респектабельный молодой человек не вызывал никаких подозрений у полиции, и его принадлежность к секте скопцов была раскрыта совершенно случайно. Вероятно, даже оскопление не уничтожило в нём полностью мужское начало: он полюбил девушку, не принадлежавшую к скопческой секте, и даже женился на ней. Естественно, что вскоре после свадьбы жена обнаружила физическую неполноценность мужа и стала требовать развода. В результате об оскоплении Холопова узнало православное духовенство, в чьём ведении находились вопросы расторжения брака, а затем и правоохранительные органы. Прокопия арестовали, но во время следствия он не выдал никого из сектантов, поверив обещаниям дяди любыми способами добиться его освобождения. Решением Тамбовской судебной палаты Холопов был сослан на поселение в Красноярский уезд Енисейской губернии, а затем переведён в Минусинский уезд, где проживали группы осуждённых скопцов [42].

В 1871 г. П. Холопову удалось бежать из Минусинска. Он успешно преодолел Сибирь и Урал, но был арестован на территории Вятской губернии. Понимая, что за побег ему грозит пожизненная каторга, Холопов заявил о готовности сотрудничать с правоохранительными органами. В обмен на облегчение своей участи он обещал выдать известных ему скопцов. Малмыжская полиция немедленно сообщила об этом в Вятку, а губернатор В. И. Чарыков доложил министру внутренних дел. Столичные власти сразу же взяли это дело под особый контроль, поскольку оно открывало возможность ликвидировать скопческие общины в Среднем Поволжье, а также в Пензенской и Тамбовской губерниях. Министерство юстиции, по согласованию с МВД, направило в Малмыж следователя по особо важным делам Реутского, который должен был получить от Холопова необходимую информацию [43].

Работа следователя с беглым сектантом принесла ощутимые плоды: на основе показаний Холопова полиция нескольких губерний осуществила аресты скопцов, в домах которых бывал Прокопий. Так, 23 февраля 1872 г. казанский следователь И. Завьялов провёл обыск в особняке местного предпринимателя Семёна Иванова. В результате было обнаружено большое количество сектантской литературы, портрет «отца» секты Кондратия Селиванова, крупная сумма денег, а также целый набор медицинских инструментов, использовавшихся при проведении операций по оскоплению новообращённых. Кроме того, арестовали пензенского купца Ивана Мартынова и двух его братьев, саратовского мещанина Лариона Бекетова, нижегородского инженера Степана Неверова и других лидеров региональных скопческих общин [44]. В результате по секте, и без того ослабленной николаевскими репрессиями, был нанесён ещё один ощутимый удар. Вряд ли подобный успех был бы достигнут без вятской полиции, сумевшей не только задержать П. Холопова, но и убедить его в необходимости сотрудничества со следствием. Что касается судьбы самого сектанта, то за оказанное содействие ему значительно смягчили наказание за побег из Восточной Сибири: указом Александра II от 18 сентября 1873 г. пожизненную каторгу ему заменили на ссылку сроком 3,5 года.

Таким образом, в течение всего рассмотренного нами периода властные структуры Вятской губернии осуществляли жёсткую репрессивную политику в отношении местных скопцов. При этом они руководствовались исключительно общеимперским законодательством и распоряжениями вышестоящих органов, не допуская никаких отступлений от правительственного конфессионального курса. Политика Николая I и Александра II в отношении скопцов была практически идентична, с той лишь разницей, что при Николае I наряду с уголовным преследованием сектантов применялись различные позорящие наказания. Эффективность подобного курса в Вятской губернии была достаточно высока, поскольку после разгрома основных скопческих центров в 50−70-х гг. XIX в. секта уже не проявляла заметной активности.

Примечания

тоталитарный общество секта.

• 1. Клибанов А. И. Религиозное сектантство в прошлом и настоящем. М., 1973; Панченко А. А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., 2002; Федоренко Ф. И. Секты, их вера и дела. М., 1965; Энгелъштейн Л. Скопцы и царство небесное. М., 2002.
• 2. Мф. 5:28, 29, 30.
• 3. Малахова И. А. Духовные христиане. М., 1970.

С. 36.

• 4. Там же. С. 43.
• 5. Николъский Н. М. История Русской церкви. М., 1988. С. 355.
• 6. Там же. С. 356.
• 7. ГАКО. Ф. 237. Оп. 15з. Д. 251. Л. 42. Тронин В. Скопчество-хлыстовщина в г. Сарапуле в начале XIX в. // Вятские епархиальные ведомости. 1900. № 2. С. 54.
• 8. Николъский Н. М. Указ. соч. С. 357.
• 9. Малахова И. А. Указ. соч. С. 43.
• 10. Николъский Н. М. Указ. соч. С. 365.
• 11. ГАКО. Ф. 237. Оп. 15з. Д. 251. Л. 42.
• 12. История Удмуртии: конец XV — начало ХХ века / под ред. К. И. Куликова. Ижевск, 2004. С. 177.
• 13. Там же. С. 174.
• 14. ГАКО. Ф. 582. Оп. 131. Д. 63а. Л. 73 об.
• 15. ГАКО. Ф. 582. Оп. 37а. Д. 260. Л. 5 об.
• 16. ГАКО. Ф. 582. Оп. 84. Д. 206. Л. 1−3; ГАКО. Ф. 582. Оп. 85. Д. 40. Л. 14 об.
• 17. ГАКО. Ф. 582. Оп. 131. Д. 63а. Л. 1, 72.
• 18. Тихвинский Н. Раскол, сектантство и православная миссия в Вятской епархии // Вятские епархиальные ведомости. 1902. № 10. С. 506.
• 19. Вятская епархия: историко-географическое и статистическое описание. Вятка, 1912. С. 76−77.
• 20. ГАКО. Ф. 582. Оп. 131. Д. 63а. Л. 3.
• 21. ГАКО. Ф. 582. Оп. 85. Д. 40. Л. 1.
• 22. ГАКО. Ф. 582. Оп. 131. Д. 63а. Л. 23 об.
• 23. ГАКО. Ф. 582. Оп. 85. Д. 40. Л. 14 об.
• 24. ГАКО. Ф. 582. Оп. 131. Д. 63а. Л. 24.
• 25. Мф. 19:12
• 26. Розенков Е. А. Скопцы — ошибка трактовки // Духовный вестник высшей школы. 2007. № 1.
• 27. ГАКО. Ф. 582. Оп. 131. Д. 71. Л. 4.
• 28. ГАКО. Ф. 582. Оп. 85. Д. 40. Л. 4 об.
• 29. ГАКО. Ф. 582. Оп. 84. Д. 206. Л. 3 об.
• 30. ГАКО. Ф. 582. Оп. 131. Д. 63а. Л. 34 об.
• 31. Там же. Л. 35 об. — 36.
• 32. ГАКО. Ф. 582. Оп. 85. Д. 40. Л. 1.
• 33. ГАКО. Ф. 582. Оп. 131. Д. 63а. Л. 71.
• 34. Там же. Л. 74−74 об.
• 35. Там же. Л. 75.
• 36. Николъский Н. М. Указ. соч. С. 365.
• 37. ГАКО. Ф. 237. Оп. 15 м. Д. 373. Л. 1.
• 38. ГАКО. Ф. 582. Оп. 90. Д. 212. Л. 15−15 об.
• 39. РГИА. Ф. 1284. Оп. 219. Д. 6. Л. 1.
• 40. РГИА. Ф. 1284. Оп. 219. Д. 3. Л. 8.
• 41. ГАКО. Ф. 582. Оп. 90. Д. 160. Л. 7 об.
• 42. ГАКО. Ф. 21. Оп. 1. Д. 2913. Л. 1.
• 43. ГАКО. Ф. 582. Оп. 90. Д. 160. Л. 7 об.