«Поэтическая идея» в трилогии Л.Н. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность»

«Поэтическая идея» в трилогии Л. Н. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность»

А. Ф. Цирулев Когда осенью 1852 года в редакции «Современника» было принято знаменательное решение опубликовать рукопись неизвестного автора под названием «История моего детства», реакция самого создателя произведения на это событие была достаточно противоречивой. С одной стороны, Л. Толстой с огромной радостью воспринял весть о публикации своего первенца, а с другой — он был чрезвычайно раздосадован тем, какое название дали его литературному детищу, и писал по этому поводу Н. А. Некрасову: «. заглавие же „История моего детства“ противоречит с мыслью сочинения. Кому какое дело до истории моего детства» [16, с. 211]. Это заявление Л. Толстого, а также другие его слова: «. замысел мой был описать историю не свою, а моих приятелей детства» [17, XXII, с. 434], — нередко приводятся целым рядом критиков в качестве доказательство того, что молодой писатель в «Детстве», «Отрочестве», «Юности» воспроизвел не себя и свой личностный опыт, а жизнь некоего абстрактного мальчика, то есть дал не субъективированный «рассказ о себе», а объективированное изображение судьбы другого лица (Н. П. Лощинин [13], Е. Н. Купреянова [11], Н. Г. Дергунова [6] и др.).

На самом деле, Л. Толстой, как нам представляется, показал в «Детстве», «Отрочестве», «Юности» не чей-нибудь, а именно свой личностный духовный опыт и воссоздал картину собственных неповторимых поисков истины. При этом рамки художественной автобиографии ничуть не помешали ему объективировать свою «исповедь» и придать интимноличностному повествованию характер широкого художественного обобщения. Обращаясь к показу «я», рисуя «диалектику души» Иртеньева,.

27Л. Толстой ставит перед собой цель — воспроизвести главнейшие ступени становления и развития всякой личности вообще. Такая уникальная форма подачи жизненного материала понадобилась молодому автору для того, чтобы высветить особую идею, овладевшую его сознанием и побудившую его к созданию своего автобиографического творения. С тех пор, как Л. Н. Толстой научился думать, (а произошло это очень рано), его, как свидетельствуют записи в дневниках, поразила мысль о том, что мир «лежит во зле». В результате многолетних юношеских раздумий, и особенно во время пребывания на Кавказе, Л. Толстой приходит к философскоэтической доктрине, которая так или иначе будет определять его миросозерцание до самых последних дней жизни. Молодой мыслитель проникается убеждением в том, что проблема зла не может быть решена внешними (социальными) средствами. Она — прерогатива для внутренней, моральной деятельности самого человека. Если революционеры-демократы вслед за Белинским были склонны видеть источник всех бед людских в «среде» и социальных условиях, определяющих деятельность человека, то Л. Толстой придерживается иной концепции. По его мнению, индивидуум может быть счастлив только при условии добродетельного, высоконравственного поведения. Толстой-философ настаивает на различении двух родов счастья «счастья тщеславия» и «счастья добродетели». Первое, по его мысли, есть счастье ложное, подверженное превратностям судьбы. Второе — истинное и несомненное, ибо оно зависит лишь от самого человека, от того, насколько он тверд и упорен в следовании высоким идеалам добра.

Эта нравственно-этическая идея пронизывает собой всю текстуальную ткань толстовской «исповеди». В соответствии с ней детство обрисовано как эпоха торжества доброго и светлого начала в душе ребенка. Отрочество показана как пора морального кризиса, когда положительная сущность характера заволакивается чувствами и устремлениями, имеющими эгоистическую подоплеку. А юность представлена в чертах восстановления природного добра и созревания высоких, добродетельных планов самоусовершенствования. Надо заметить, что нравственно-этический план толстовской автобиографии освещен в нашей критике с завидной полнотой. Свидетельство этому — работы Б. М. Эйхенбаума [19], Н. П. Пузина, Т. Н. Архангельской [14], В. И. Гусева [5], В. Д. Берестова [2], Я. С. Билинкиса [3], К. Н. Ломунова [12], И. В. Чуприны [18], И. К. Кузьмичева [10], А. В. Гулина [4] и многих других.

Однако этическим аспектом идейное содержание «Детства», «Отрочества», «Юности», на наш взгляд, вовсе не исчерпывается. Глубинная идейно-философская концепция произведения значительно богаче, значительно объемнее, чем собственно нравственно-этическая ее линия. С помощью «чистой этики» невозможно объяснить наличие многих эпизодов, включенных в сюжетную ткань этой удивительной книги. Взять, к примеру, материал повести «Детство». В XV главе ее, под названием «Детство», собственно нравственный аспект, можно сказать, заретуширован. На передний план здесь выдвигаются моменты, связанные с показом красоты и значительности детских впечатлений. В фокусе внимания автора находится образ maman, от которой к сердцу Николеньки будто тянутся лучи доброты, тепла и бесконечной нежности. В главе XIX «Ивины» основу повествования образует анализ растущих симпатий малыша к Сереже Ивину. Автор рисует тончайшую гамму переживаний, через которые раскрывается сложное и противоречивое отношение Николеньки к гордому, красивому и уверенному в себе отпрыску знатной фамилии. В главах «Собираются гости» (XX), «До мазурки» (XXI), «Мазурка» (XXII), «После мазурки» (XXIII) мы видим историю первого «романтического» увлечения автогероя. Перед нами — спектр чувствований Николеньки по поводу общения с очаровательной Сонечкой Валахиной. Здесь Л. Толстой «не упускает из виду» нравственно-этическую, очень важную для него, линию, однако главный акцент делает все-таки не на ней, а на описании поэтичности и значимости зарождающихся «движений сердца», на том, чтобы высветить тот «огненный восторг», который постепенно увлекает за собой впечатлительную душу Иртеньева. Таким образом, в произведении соседствуют и переплетаются между собой две повествовательные струи, две пласта художественного анализа. С одной стороны — история душевных движений в их отношении к неизбывной красоте и поэзии детства. А с другой — история созревания нравственных чувств, борьбы темного и светлого начал в сознании автобиографического героя. толстой детство отрочество идейный Исходя из вышесказанного, мы с достаточной долей основания можем предположить, что центральная, организующая идея толстовского «автопортрета» носит сложный, двуединый характер, поскольку основу ее образует органический симбиоз этического и «поэтического».

Для того чтобы внушить читателю особенное — добродетельное отношение к жизни, — автор трилогии стремится в первую очередь передать ему свое исключительно восторженное, любовное отношение к жизни к той волшебной поре, которая составляет детство, отрочество и юность человека. Иными словами, Л. Толстой всем строем своего сочинения, всей системой изобразительных средств реализует свою так называемую «поэтическую идею». Последняя понимается нами как несомненное признание Толстым значимости, красоты и ценности бытия, которое он описывает в своей «исповеди» и которое «сопровождает» Николеньку от первых до последних страниц произведения. Вся автобиография проникнута (наряду с ее этической направленностью) духом откровенного преклонения перед Жизнью, перед ее различными формами и проявлениями. Автор «Детства», «Отрочества», «Юности» поет величественный гимн человеческому бытию. Он выступает как тонкий поэт всего сущего и учит своего читателя «полюблять жизнь» (термин самого Толстого) и уметь ценить каждое ее мгновение. «Жизнь прекрасна» — эта мысль, высказанная Н. Г. Чернышевским в его знаменитой диссертации, можно сказать, пронизывает собой всю ткань толстовского жизнеописания. Автор трилогии всем строем своего повествования учит относиться к детству, отрочеству, юности как к замечательной, прекрасной поре жизни, которой следует удивляться, которой следует восторгаться и которую должно воспринимать как безусловное благо. С отсечением эпизодов и фрагментов, связанных с поэтизацией детства, трилогия распадется как единое художественное целое и превратится в некий философско-поэтический трактат. Думается, что совсем не случайно Ф. М. Достоевский называл повести «Детство» и «Отрочество» «поэмами» [7, c. 302−303], а П. В. Анненков характеризовал художественную манеру гр. Толстого как «поэтический реализм» [1, с. 290]. Рецензент «Отечественных записок» С. С. Дудышкин, определяя художественную доминанту толстовской автобиографии, подчеркивал: «Давно не случалось читать нам произведения более прочувствованного, более благородного, более проникнутого симпатией к тем явлениям действительности, за изображение которых взялся автор [8, с. 84]. Н. Н. Страхов в качестве самой оригинальной приметы произведений Толстого о детстве называл их «душевную теплоту и силу», благодаря которым «красота жизни уловлена с необыкновенной ясностью» [15, c. 237−238].

Все эти высказывания, как можно заметить, отчетливо указывают на особенную роль «поэтического» пласта в толстовском жизнеописании. Xарактерно, что сам Л. Толстой, на склоне лет вспоминая о своей «юношеской исповеди», обращал внимание не на нравственно-этический пафос, ей присущий, а на поэтическую свежесть своего сочинения, то есть подчеркивал и выделял именно «поэтическую концепцию», которая вдохновила его на рассказ о своих детских годах. «. когда я писал „Детство“, то мне представлялось, что до меня никто еще так не почувствовал и не изобразил всю прелесть и поэзию детства» [9, с. 306].

В изложении Толстого нравственное и «поэтическое» составляют две грани единого процесса — духовной эволюции Николеньки Иртеньева. На протяжении всего повествования счастливое или, напротив, несчастливое состояние духа, иначе — мироощущение героя, находится в самой неразрывной связи с тем, какое начало — доброе или злое — доминирует в душе главного героя. В соответствии с таким художественным подходом детство показывается писателем как эпоха абсолютной гармонии и счастья ребенка. Корни счастливого мироощущения Николеньки в эту пору таятся в непосредственной свежести его чувств и нравственной «незамутненности» детской души. В «Отрочестве» единение добра и красоты медленно, но неумолимо разрушается. Затмение добра под влиянием различных факторов, в том числе и пробуждения разума, ведет к страданиям подростка. Поэтизация жизни присутствует и в этой повести. Но здесь «поэзия бытия» и «счастье жить» даются как бы в плане обратной перспективы. Авторский рассказ о жизни вокруг Николеньки по-прежнему дышит чувством тепла и приятия, но сам герой этого, увы, не ощущает, поскольку душа его закрыта, отгорожена от мира «нечистыми, самолюбивыми помыслами». «Поэтическое начало» властно заявляет о себе и в заключительной повести трилогии. «Юность» представляет собой вдохновенную поэму о счастье жить, о восторге перед тем, что открывается юноше в его впечатлениях и мечтах. Однако и здесь любовь и счастье заслоняются «комильфотными иллюзиями». Поддавшись позывам эгоизма, погрузившись в сферу светских удовольствий, автобиографический герой утрачивает себя и свое живое чувство слияния с миром. С исправлением в духе морального самоусовершенствования постепенно происходит «возвращение к себе» и появляется перспектива действительного, а не иллюзорного существования.

Таким образом, генеральная идея трилогии реализуется в двух аспектах. С одной стороны, перед нами художественное полотно, насыщенное пафосом жизнелюбия, полное поэзии, красоты и стремления автора «заразить» читателя тягой к жизни, к «таинству существования». А с другой — мы ощущаем неотразимую силу и обаяние «этической устремленности» трилогии. Xудожественную ткань толстовской «исповеди» пронизывает мощная философско-этическая идея, которая так же, как и идея «поэтическая», «держит» на себе все здание знаменитого жизнеописания.

• 1. Анненков П. В. Литературные воспоминания. — М.: Xудож. лит., 1960.
• 2. Берестов В. Д. Три эпохи развития человека // Детская литература. — 1978. — № 9. — С. 19 — 24.
• 3. Билинкис Я. С. У начал нового художественного сознания. (Рождение толстовской трилогии). Восприятие героя в трилогии Л. Н. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность» // Вопросы литературы. — 1966. — № 4. — С. 81 — 92.
• 4. Гулин А. В. Лев Толстой и пути русской истории. — М.: ИМЛИ РАН, 2004.
• 5. Гусев В. И. Испытание веком // Гусев В. И. Сборник литературно-критических статей о Толстом. — М.: Современник, 1982. — С. 8 — 15.
• 6. Дергунова Н. Г. Проблема нравственного формирования личности в повести Л. Н. Толстого «Детство» // Проблемы взаимодействия духовного и светского образования: История и современность. — Н. Новгород: Нижегород. гуманит. центр, 2004. -

С. 347 — 353.

• 7. Достоевский Ф. М. Об искусстве. — М.: Искусство, 1973.
• 8. Дудышкин С. С. Русская литература в 1852 году // Отечественные записки. — 1852. — X. — С. 80 — 90.
• 9. Интервью и беседы с Львом Толстым. — М.: Современник, 1986.
• 10. Кузьмичев И. К. «Детство» и его литературная предыстория. К 150-летию со дня рождения Л. Н. Толстого // Волга. — 1978. — № 8. — С. 171 — 187.
• 11. Купреянова Е. Н. Молодой Толстой. — Тула, 1956.
• 12. Ломунов К. Н. Трилогия молодого Толстого // Толстой Л. Н. Детство. Отрочество. Юность. — М.: Просвещение, 1988. — С. 266 — 277.
• 13. Лощинин Н. П. «Детство», «Отрочество», «Юность» Л. Н. Толстого. Проблематика и художественные особенности. (Лекции о Толстом). — Тула, 1955.
• 14. Пузин Н. П., Архангельская Т. Н. Вокруг Толстого. — Тула: Приокское кн. изд-во, 1988.
• 15. Страхов Н. Н. Сочинения гр. Л. Н. Толстого в двух томах // Страхов Н. Н. Литературная критика. — М.: Современник, 1984. — С. 233 — 259.
• 16. Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. 1928;1958. — М.: ГЖЛ, 1935. — Т. 59.
• 17. Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 12. т. — М.: Правда, 1987.
• 18. Чуприна И. В. Трилогия Л. Н. Толстого «Детство», «Отрочество» и «Юность». — Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1961. Эйхенбаум Б. М. Молодой Толстой // Эйхенбаум Б. М. О литературе. Работы разных лет. — М.: Сов. писатель, 1987. — С. 34 — 138.