Проблема смысла жизни

Федеральное агентство по образованию Государственное образовательное учреждение Высшего профессионального образования Уральский государственный экономический университет Контрольная работа По дисциплине: «Философия»

На тему: «Проблема смысла жизни»

Екатеринбург 2011 г.

Содержание Введение

1. Представления о смысле жизни в философской мысли различных исторических эпох

2. Мое видение смысла человеческой жизни Заключение Список используемой литературы

Введение

Проблема смысла жизни человека.

Рассматривая вопрос, уместно выявить, как эта проблема рассматривалась в различные эпохи. Ряд толкователей проблемы пытались уменьшить значение самоценности человеческой жизни путем призывов к самоотречению и жертвенности во имя будущих поколений. Но человек должен быть счастлив не в чужой, а в своей жизни. Счастлив не за счет других и не в ущерб другим. Суть проблемы сжато выражается в форме вопроса: «Для чего жить?». Есть, пишет французский философ А. Камю, только одни фундаментальный вопрос философии. Это вопрос о том, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить. Все остальное — имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями — второстепенно. Среди многих подходов к решению этой сложной проблемы можно выделить несколько.

Приверженцы философии гедонизма и эвдемонизма, сегодня, как и много веков назад, утверждают в качестве смысла жизни и ее высшей цели: первые — достижение максимальных наслаждений, вторые — достижение счастья. Сторонники утилитаризма считают, что достижение выгоды, пользы, успеха именно и составляет смысл жизни человека. Сторонники прагматизма утверждают, что цель жизни оправдывает любые средства ее достижения.

В современной христианской православной традиции провозглашается: «человек не имеет границ своей человеческой природе». Если Бог есть свободная духовная личность, то и человек должен стать таким же. Перед человеком вечно остается возможность становиться все более и более богоподобным. Не переделка мира на началах добра, но взращивание в себе субстанциального добра. Совершенствование человеческой природы внутри природы Божьей оказывается источником радости и свободы.

1. Представления о смысле жизни в философской мысли различных исторических эпох философия смысл жизнь С момента своего возникновения философская наука отводила проблеме человека ведущую роль. Во все времена мыслители стремились постичь сущность человека, смысл его бытия. В современном обществе это стремление проявилось в обостренном интересе к проблеме человеке, в выработке новых путей постижения человека, в поисках целостного изучения данного вопроса и т. д.

На протяжении всей истории философской науки возник целый ряд разнообразных теорий о человеке, существенные различия которых обусловлены особенностями исторической эпохи, а также личными качествами, мировоззренческими установками мыслителей, которые проживали в рассматриваемое время. Данные концепции в настоящий момент обобщены и в значительной мере изучены, но их рассмотрение недостаточно для воссоздания реального образа человека в каждой эпохе. Если ранее образ человека определенного исторического периода строился на основании взглядов мыслителей прошлого, то на современном этапе развития философской антропологии становится очевидным изучение конкретного человека, исходя из того, что каждая культурно-историческая эпоха формирует специфический образ человека как личности, в котором отражается индивидуальность этой эпохи. В связи с тем, что человек — это продукт общества, эпохи, культуры и типа цивилизации, в которых он проживает, реконструкция специфических черт человека, его образа и условий жизни, социального статуса, норм поведения играет важную роль для целостного осмысления сущности человеческой личности. Впервые на значение проблемы человека в различные исторических эпохах обратили внимание исследователи социально-философской антропологии, ведущего направления современной антропологической мысли. В настоящее время возникла необходимость преодоления недостатков при определении основных характеристик человека в различные эпохи. Подобные недостатки объяснимы прежде всего тем, что многие философские исследователи не учитывали при описании образа человека прежних столетий следующего факта каждая историческая эпоха накладывает неповторимость на развитие конкретного человека, индивидуальные черты которого определяются данной культурноисторической эпохой, типом цивилизации. Социально-философские антропологи рассматривают человека как существо сочетающего в себе общее и конкретное, родовое и видовое. Таким образом, человек — это, в первую очередь, продукт эпохи, общества, культуры, при этом указывается на факт сохранения атрибутивных, так называемых, родовых характеристик человеческого существа в независимости от того, к какой исторической эпохе принадлежит человек. Каждая историко-культурная эпоха наделяет человека особенными, неповторимыми чертами, присущими только данному времени, поэтому, если «хочешь судить об индивиде, то вникай в его социальное положение», образ жизни и т. д.

Человек во взаимоотношении с определенным типом общества, к которому он принадлежит, будь то античный или средневековый человек, обладает свойствами, интересами, стремлениями, которые определены спецификой рассматриваемого исторического периода. Только при условии изучения основных характеристик личности в различные исторические эпохи возможно формирование наиболее полного представления об реальном индивиде. По этой причине углубление знаний об характерных чертах человека в различные периоды истории человеческого общества, их анализ становятся на современном этапе развития антропологической мысли необходимыми и очевидными. Подобная необходимость объясняется и тем, что только изучив основательно реально существующего человека конкретного индивида, присущие ему качества; проблемы, которые в большей степени тревожат человека в данную эпоху и, которые он заинтересован разрешить, окружающую его социальную действительность, его отношение к ней, к природе и, наконец, к самому себе, — только после подробного рассмотрения этих вопросов можно говорить рассуждать о более масштабных философских проблемах, имеющих антропологическую направленность. Только на основании изучения человека как субъекта и объекта общественных отношений, рассмотрения в единстве его атрибутивных, сущностных и индивидуальных, личностных черт возможно воссоздание образа, реально живущего когдато, человека. Именно социальная действительность рассматриваемого времени делает личность неповторимой, определяет ее отличительные черты.

Прежде, чем приступить к изучению человека древности, необходимо отметить, что каждая историческая эпоха имеет не один, а несколько образов человека, кроме того, нельзя забывать и о том, что индивид постоянно изменялся, поэтому не существует человека первобытной эпохи как единого, неизменного существа, в такой же степени не существует и единого «античного человека».1 По этим причинам в данном исследовании речь будет идти только о наиболее характерных, так или иначе присутствующих на протяжении всей эпохи, свойствах человеческой личности.

Итак, исторические условия конкретного периода определяют основные черты человека, его образ жизни, нормы и образы его поведения.

Для первобытного человека присуще полное подчинение «враждебно противостоящей и непонятной ему окружающей природе», что находит свое отражение в наивных религиозных представлениях первобытной эпохи. Характерные для данного периода неразвитое производство и, следовательно, крайне редкое население на обширном пространстве, поставили человека в условия зависимости от природы и необходимости выживания, в этом смысле, первобытный человек был «полностью погружен в природу» и недалеко ушел от животного мира. Гарантом сохранения жизни в этой ситуации было объединение людей, создание племен.

Первобытный человек не мыслил себя вне племени и не отделял себя от других людей. Символом единства людей говорит и тот факт, что первобытные отождествляли себя с каким-нибудь животным, находя в нем определенные черты, присущие их племени. Ассоциация отдельного человека с животным к тому же свидетельствует о растворенности человека в природе. Человек, в полном смысле слова, вел борьбу за существование, добиваясь путем невероятного труда некоторой жизненной обеспеченности. Постоянная угроза жизни человека со стороны хищников, различных природных катаклизмов обусловили восприятие смерти как типичного, естественного явления. Человек первобытной эпохи, борясь с природой, одновременно учился у нее выживанию. Человек присматривался ко всему, что его окружало и все это поражало его. Человек на низших стадиях развития делает массу величайших открытий и часто наделяет их сверхъестественными свойствами.

Протекло бесконечное количество веков, в течение которых родилось бесконечное количество людей; они вложили свою лепту в развитие человеческой личности. Степень этого развития и окружающие условия повлияли, в свою очередь, на быстроту перехода из одного исторического периода в другой. Разделение труда между земледелием и ремеслом, развитием судоходство и торговли, «ведение борьбы за лучшие земли, рост купли-продажи обусловило рождение и становление античной рабовладельческой эпохи». Эра античности тянулась больше тысячи лет и прошла несколько разных эпох. С ходом времени менялись люди, другим делался уклад их жизни, их психология. Таким образом, не имеет смысла говорить об античном человеке, как неизменном на протяжении тысячелетия. Как отмечает И. Д. Рожанский, слишком «велика разница между человеком, так называемой архаичной Греции и Греции развитого полиса или эллинистическим человеком».2

Поэтому попытаемся описать некоторые черты древнего грека, в особенности афинянина.

Личность в ту пору не противостояло обществу, как что-то особенное и уникальное, она была частью его и не осознавала, что она больше, чем просто часть. Личность человека, то есть его индивидуальность, согласно представлениям древних греков, заключена в душе, обуславливается ею. В древнейшем сознании грека еще нет четкого различия тела и души. Древние греки понимали гармонию тела и души совсем не так, как для обиходного сознания нового времени, что обусловлено особенностями античной культуры. Этому сознанию тело кажется чем-то неодухотворенным, чисто физическим, а психика — чем-то идеально-бестелесным, и они столь же непохожи между собой, что их невозможно смешать. В обиходном же сознании греков душа и тело не отделялись друг от друга с последующей четкостью; слияние их было синкретическим, неразделенным; гармония души и тела была полным их растворением друг в друге. Человек в классической период Греции уже различает свои намерения, мотивы своих действий и независящее от него условия и результаты поступков, тем не менее в мировоззрении и психологии древнегреческого человека по-прежнему господствует убеждение в том, что жизнь человека находится в полной зависимости от воли случая, удачи, богов и судьбы. Причем, в отличие от христианского предопределения, в котором есть высший смысл, древнегреческая судьба мыслится как слепая, темная, могущественная. Для греков той эпохи жизнь полна тайн, и самый ясный ее двигатель — это воля богов. Такую зависимость человека от судьбы, богов можно объяснить тем, что люди были еще «полностью погружены в природу и она в них». Необъяснимые явления природы человек объяснял действиями божественных сил. Древние греки знали страх и ужас существования и, чтобы" иметь возможность жить, греки должны были создать богов". Человек античной эпохи был убежден в том, что нет ничего прекраснее человека, его тела и боги могут быть похожи только на него.

Образ жизни древнегреческого человека, его отношение к природе, обществу, к самому себе меняется с началом распада древнего синкретизма, первые шаги этого распада можно было заметить и в классическую эпоху. Неразвитость личности, узость людских связей постепенно уходят в историю. Разделение труда растет, общество все больше дробится на слои, социальная и частная жизнь усложняется, растет соревновательности людей, их борьба между ними. В отличие от древнего воина, классический грек, живущий в атмосфере постоянного соперничества, уже знает чувство одиночества, его переживания стали гораздо тоньше, вызывая потребность разделить их с кем-то другим, найти душу родственную собственной. Центробежные силы, разрывающие общество, все больше нарастают. И вместе с этим обособлением резко углубляются и становятся более ценными такие взаимоотношения людей, как любовь, дружба. Но взамен дружбы, основанной на общности интересов, приходит дружба-товарищество, когда друзьями называют единомышленников, поэтому она не удовлетворяла растущей потребности в интимности. Частная жизнь личности делается суверенной. В полисе человека, личность человека подавлял гражданин полиса. Это было время наибольшего политического могущества Афин. Одновременно, это было время расцвета афинской культуры. Установление принципов демократического устройство полиса, как например, равенство перед законом, свобода слова, равное участие в управлении государством оказали значительное влияние на личность афинянина. Позитивной стороной этой системы было повышение чувства ответственности у рядовых граждан, ибо любой из них мог участвовать в государствено-важных делах. Афинский гражданин, как таковой, получил определенные права и новую правовую защиту также и на новой территории, где он был иноплеменником. Предпосылкой политического успеха в Афинах, как впрочем, и в любом другом полисе, было умение хорошо и убедительно выступать, т. е. обладать ораторским искусством. «Для афинян этого времени характерны всесторонняя талантливость, энергия, подвижность. Одна из самых замечательных черт афинского характера — патриотизм, любовь к родному полису». Это чувство было присуще всем грекам, особенно ярко проявилось оно в годы греко-персидских войн. Особую роль в жизни любого грека играл дух соревновательности." Боязнь стыда, страх показаться глупым или смешным перед согражданами принадлежали к числу важнейших мотивов, определяющих поведение… грека в обществе"; другой стороной этого было стремление к первенству к тому, чтобы стать лучшим среди многих.

Таким образом, в классический период доминантным был тип человека — гражданина, для которого интересы полиса были выше личных. В эпоху эллинизма (IV-I вв. до н.э.) человек перестал быть гражданином". В условиях громадных эллинистических монархий, положивших былые полисы от рядового человека государственная жизнь уже совсем не зависела. Такой человек вынужден был уйти в свою частную жизнь, замкнуться на сугубо межличностных отношениях. Социально-политические катаклизмы эпохи ставят индивида перед необходимостью самоопределения, выбора своего жизненного пути, поиска смысла жизни. Мир эллинистического человека уже не ограничивается рамками полиса. «Его гражданская деятельность и его «личная» жизнь совпадают лишь частично.3

Исторические перемены, результатами которых стало образование и крушение Древнего Рима, не могли не внести существенные изменения в человеческие личности. Абсолютная власть отца в каждой семье породила такую же абсолютную власть в государстве. Обычай предков был главным руководством политической жизни, всякое новшество воспринималось, в отличие от древнего грека, с неудовольствием". В Риме ценились, прежде всего, храбрость, мужество, жестокость, то есть все те качества, которые присущи человеку-воину. Рим требовал от гражданина только воинских доблестей, которые были идеалом всех добродетелей. Жестокосердечность римского характера проявлялась во всех областях жизненного периода.

Особенно ярко это иллюстрирует отношение к рабам. Если в Греции, как уже отмечалось ранее, отношение это можно охарактеризовать как человечное, то в Риме положение рабов было крайне тяжелым.

В первые времена в Риме раб считался чуть ли не членом семьи, но впоследствии могущество Рима развило и жестокость.

Непонятной жестокостью у римлян были пронизаны различные римские игры. Исторические условия сложились так, что греческие олимпийские состязания приобрели у них характер безнравственный.

Одной из самых любимых форм увеселений были так называемые гладиаторские зрелища, где судьба гладиатора зависела от настроения зрителей. Взгляд римлян на богов был совершенно отличен от религиозных воззрений грека. «Эллин воплощал богов в человеческие образы; у него боги дрались, мирились, женились,» даже жили среди смертных. Отношение древнего римлянина к своим божествам не лишено практического утилитарного духа, то есть молитва к богу была своего рода взяткой, за которую бог был обязан оказать помощь человеку.

Сравнивая образ жителя Древнего Рима с древнегреческим человеком, можно отметить, что характер римлянина был слишком жесток, его отличала высокая суеверность, некоторый упадок нравственности, в то же время ему были присущи такие качества, как военная доблесть, патриотизм, храбрость. Рим и его общество, основанное на военном могуществе крепко держались в своей приверженности к традиционной покорности раз выработанных принципов, пока христианский элемент не пошатнул устои древнеримского государства.

Смена исторических эпох — переход от античности к средневековью — началось по сути еще в хронологических рамках самого античного общества. Симптомом начала разложение системы рабовладельческого хозяйства являлись феодальные элементы, распространение христианства и, наконец, изменение самого человека. Распространение христианства в регионах за пределами бывшей Римской империи шло параллельно с процессами их феодализации. Феодальная раздробленность уступало место возвышению королевской власти и в конце концов, сложилась феодальная форма идеологии, классическим выражением которой явилась идея сословности, корпоративности. Характерная черта феодального средневековья — неразрывная связь человека с общиной. Вся жизнь человека была регламентирована от рождения до смерти. Средневековый человек был неотделим от своей Среды. Каждый индивид должен был знать свое место в обществе. С момента своего рождения человек оказывался под влиянием не только родителей, но и всей большой семьи. Затем следует период ученичества; став взрослым, индивид автоматически обретал членство в приходе, становился вассалом или гражданином вольного города. Это налагало на человека многочисленные материальные и духовные ограничения, но и одновременно давало определенное положение в обществе и чувство принадлежности, сопричастности. Средневековый человек, поэтому редко чувствовал себя одиноким, так как он был неотъемлемой частью среды, в которой он жил. Играемая им социальная роль предусматривала полный «сценарий» его поведения, мало места оставляя для инициативы и нестандартности". В результате человек вращался в строго соблюдавшемся круге дозволенного и запретного, очерченным неписаными нормами корпоративной этики. Наряду с общностью средневекового человека ему присущи высокая степень религиозности и суеверия. Поистине не было места и момента в жизни человека, когда он чувствовал бы себя в безопасности, во сне и наяву, не только в дороге, в лесу, но и родном селении и собственном доме. Помимо врагов зримых его повсеместно подстерегали «враги незримые»: духи, демоны и т. д. Не меньше и даже более реальная опасность таилась для человека и в обыденных формах социального общения. Феодальная анархия, беззаконие создавали для каждого, кто был лишен замка и оружия, постоянную угрозу стать жертвой притеснений, террора, смерти. Если к этому прибавить степень изолированности селений, первозданное состояние дорог и, наконец, устный по преимуществу способ передачи информации, порождавший самые невероятные вымыслы, то не вызывает удивление тот факт, что «люди той эпохи постоянно находились в состоянии повышенной возбудимости, что им свойственны были быстрая смена настроений, неожиданные аффекты, суеверия». Итак, одним словом средневековый человек одновременно жил даже не в двойном, а как бы в тройном измерении: благочестивыми помыслами — о боге, о рае в мире ином; воображением и суеверием — в мире колдовском и умом практическим — в мире суровой феодальной действительности.

Средневековый образ окружающего мира и обусловленный им настрой человека, его черты начинаются разрушаться еще в XIV веке. В эпоху Возрождения культура и человек получают новое значение. Мир перестает быть «тварью» и становится «природой»; человеческое дело перестает быть служением Творцу, и само становится «творением», человек, прежде слуга и раб, становится «созидателем». Стремление к познанию заставляет человека эпохи Ренессанс обратиться к непосредственной действительности вещей. Процесс индивидуализации личности положил конец анонимности, столь характерной для средневековья: Возрождение наделило человека индивидуальными чертами. От сложившегося в это время деятельностного человека, титана мысли требовались «точный расчет, мудрость, осмотрительность, предвидение» — одним словом, постоянный самоконтроль. У человека Возрождения раскрылись не только творческие, позитивные силы, но и самые темные стороны личности. Это было время, когда раскованность человека, его эмоции нередко перерастали в фривольность, неуемная радость соседствовала с истерией, светские интересы серьезно потеснили религиозные, а изучение свободных искусств было занятием более привлекательным, чем изучение теологии.

Все эти перемены, а также «промежуточное положение человека» в мире, вызывают у человека внутреннюю противоречивость, двойственное отношение ко всему.

На смену миру пусть узких, но устойчивых общественных связей, человеческих действий пришел мир, в котором традиционные устои рушились, былые ценности перемешались с новыми и, который, наконец, потребовал от человека индивидуального выбора, то есть когда он в своих решениях оставался наедине с самим собой — такова была цена формулы «человек — кузнец своей судьбы».4 Свобода движения и личной деятельности лишает человека объективной точки опоры, которая в прежнем мире у него была, и возникает чувство оставленности, одиночества и даже угрозы.

Индивидуализм, расчет на собственные силы влек за собой риск неизвестности. Отсюда громадная роль в ренессанской ментальности фортуны. Это был единственно доступный сознанию той эпохи способ объяснить все, что происходит в жизни человека за пределами его расчетов и воли. Совершенно иначе человек стал относиться к своей биологической конституции и своим естественным потребностям. К примеру, человеческая красота, как и в Греции, воспринималась равная божественной. В целом ренессанского человека отличает яркое проявление противоречивости характера: «две силы бьются в человеке: одна напряженная, болезненная — сила полудикого варвара; другая — тонкая, пытливая сила мысли человека — творца».

2. Мое видение смысла человеческой жизни Чем мы отличаемся от растений.

Растения живут всю жизнь там, где росли и умирали их предки. Может посчастливиться, если семечко ветер отнесет на более плодородную почву, в лучший климат. Но это не зависит от тебя. Где ты вырос — там и обречен, прожить всю жизнь.

У животных возможностей уже больше. Они могут мигрировать, что и делают в соответствии временами года, засухами и дождями — с тем, чтобы обеспечить себе более благополучную жизнь. Но животные не могут изменить образ своей жизни. Ими правят инстинкты. Птицы так же строят гнезда, так же добывают пищу, как их далекие предки. И никогда воробей не сможет петь как соловей, даже если его голосовой аппарат позволяет ему это.

Что же касается человека, он не только может переезжать с места на место, он вообще может изменить в своей жизни все, что угодно. Он может жить в любом месте любой страны. Он может выбрать себе любое занятие. Он может заниматься творчеством, он может помогать людям и радовать их. Он может зарабатывать сколько угодно денег или относиться к деньгам равнодушно. Он может построить себе любое жилище. Он может создать семью с любимым человеком. Или не создавать. Он может иметь детей или не иметь. Он может выбрать себе любую религию и любой круг общения. И что самое главное и удивительное — он может изменить себя и свои пристрастия. Он может избавиться от того, отчего ему плохо, и научиться тому, отчего ему хорошо.

Почему же, имея возможности несравнимо большие, чем у животного, некоторые из нас живут как растение? Или даже как срубленное дерево — безвольно плывут по реке?!

Да, дар безграничной свободы, которым мы наделены, включает в себя и возможность ничего не делать для себя. Но это выбор того, кто его делает, а вовсе не долг! И этот выбор, скажем прямо, глупый и невыгодный. Зачем выбирать худшее, если нам доступно лучшее? По крайней мере, гораздо лучшее, чем-то, что мы имеем сейчас.

Меня всегда удивляет, когда люди, еще довольно молодые, отвечают на предложение что-то изменить в своей жизни: «Что поделаешь? Такой уж я человек». Во-первых, откуда вы знаете, какой вы человек? Чтобы себя узнать, нужно попробовать себя в разных формах общения, с разными людьми, в разных видах деятельности. Мы до конца жизни не можем узнать себя полностью, а что знает о себе человек, который попробовал 3−5% того, что ему доступно?

Во-вторых, даже если бы ты и был «такой», кто сказал, что ты обязан оставаться «таким» всю жизнь? Ты, даже если и не захочешь этого, изменишься в течение жизни. А если захочешь — изменишься быстрее, и в желательном направлении. Вместе с тобой изменится твоя жизнь.

Есть свойства человека, которые мало поддаются изменениям. Например, темперамент. А вот то, что мы называем характером, можно изменить, и изменить необходимо. Потому что характер — это набор добрых и дурных привычек, частично унаследованных от родителей, частично приобретенных в течение жизни. И по мере преодоления этих качеств, которые несут страдание, а всякое наше зло заставляет нас страдать, человек становится счастливее.

Вы совершенно не обязаны повторять жизнь своих родителей, идя за ними как вагон за тепловозом по рельсам, если эта жизнь вам не нравится. Изживая свои недостатки, вы избавитесь от той части родительского наследия, которая не нужна вам. (Только не осуждайте родителей за их недостатки и благодарите их за все доброе.) Оглянитесь вокруг — и увидите, как часто похожие в раннем детстве родные братья и сестры проживают очень разные жизни, становятся совсем разными людьми (один — добрый, другой — злой, один счастлив, другой — нет). Таков результат личного выбора.

Многие считают, что суицид — это побег. Да, пожалуй так. Но не побег из тюрьмы на волю, а совершенно наоборот. Суицид — это побег с воли в тюрьму!

Потому что здесь мы свободны. Свободны изменить обстоятельства, изменить себя самих, стать счастливыми. А там, куда мы бежим, мы вечно будем наедине со своими проблемами, с самим собой. Ад — это тюрьма, в которой очень жестокие и подлые тюремщики, тюрьма, из которой невозможно сбежать. Тюрьма, в которой не бывает амнистий.

Философы спорят о том, что первично — дух или материя. Практики знают — первичен дух. Если душа человека гармонична, он счастлив при любых материальных возможностях. Если душа человека больна, то он несчастен, как бы ни был успешен на поприще материального.5 Поэтому, чтобы изменить свою жизнь, начинать нужно не с карьеры, не с зарабатывания денег, не с любовных связей или создания семьи, а с себя самого, своей личности.

Мы уже говорили о том, что когда мы имеем дело с собой, мы имеем дело главным образом со своими привычками, как добрыми, так и злыми. Но есть в человеке нечто, что стоит над этими привычками и способно воздействовать на них. Не важно, как это называется — «Я», дух, сознание или как-то еще. С практической точки зрения важны свойства этой господствующей части нашей личности. Эти свойства — разум и воля. Благодаря этим качествам, мы способны анализировать разные явления, принимать решения и стараться исполнить их, воздействуя на свои мысли и поступки.

Зачем человеку знать смысл жизни, можно ли как-нибудь прожить без него?

Ни одно животное не нуждается в этом понимании. Именно желание понять цель своего прихода в этот мир отличает человека от животных.

Человек — высшее из живых существ, ему недостаточно только питаться и размножаться.

Ограничивая свои потребности только физиологией, он не может быть по-настоящему счастлив. Имея смысл жизни, мы получаем цель, к которой мы можем стремиться. Смысл жизни — это мерило того, что важно, а что — нет, что полезно, а что вредно для достижения нашей главной цели. Это компас, который показывает нам направление нашей жизни.

В таком сложном мире, в котором мы живем, без компаса обойтись очень трудно. Без него мы неминуемо сбиваемся с пути, попадаем в лабиринт, упираемся в тупики. Именно об этом говорил выдающийся философ древности Сенека: «Кто живет без цели впереди, тот всегда блуждает».

День за днем, месяц за месяцем, год за годом мы блуждаем по тупикам, не видя выхода. В итоге это хаотическое путешествие приводит нас к отчаянию. И вот, застряв в очередном тупике, мы чувствуем, что у нас нет уже ни сил, ни желания идти дальше. Мы понимаем, что мы обречены всю жизнь попадать из одного тупика в другой. И тогда возникает мысль о суициде. Действительно, зачем жить, если нельзя никуда выйти из этого ужасного лабиринта?

Поэтому так важно — стремиться разрешить этот вопрос о смысле жизни.

Как оценить, насколько верен определенный смысл жизни.

Мы видим человека, который что-то делает в механизме своей машины. Есть смысл в том, что он делает, или нет? Странный вопрос, скажете вы. Если он починит машину и отвезет на ней семью на дачу (или соседа в поликлинику), то, конечно, есть. А если он целый день копается в своей раздолбанной машине, вместо того чтобы уделить время своей семье, помочь жене, прочитать хорошую книгу, и никуда на ней не ездит, то, конечно, смысла нет.

Вот так и во всём. Смысл деятельности определяется по её результату.

Смысл человеческой жизни тоже нужно оценивать через итог. Итог для человека — момент смерти. Нет ничего более определенного, чем момент смерти. Если мы запутались в лабиринте жизни и не можем размотать этот клубок с начала, чтобы найти смысл жизни, давайте его размотаем с другого, очевидного и точно известного конца — смерти.

Заключение

Имеет ли жизнь вообще смысл, и если да — то какой именно? В чем смысл жизни? Или жизнь есть просто бессмыслица, бессмысленный, никчемный процесс естественного рождения, расцветания, созревания, увядания и смерти человека, как всякого другого органического существа? Те мечты о добре и правде, о духовной значительности и осмысленности жизни, которые уже с отроческих лет волнуют нашу душу и заставляют нас думать, что мы родились не «даром», что мы призваны осуществить в мире что-то великое и решающее и тем самым осуществить и самих себя, дать творческий исход дремлющим в нас, скрытым от постороннего взора, но настойчиво требующим своего обнаружения духовным силам, образующим как бы истинное существо нашего «Я» , — эти мечты оправданы ли как-либо объективно, имеют ли какое-либо разумное основание, и если да — то какое? Или они просто огоньки слепой страсти, вспыхивающие в живом существе по естественным законам его природы, как стихийные влечения и томления, с помощью которых равнодушная природа совершает через наше посредство, обманывая и завлекая нас иллюзиями, свое бессмысленное, в вечном однообразии повторяющееся дело сохранения животной жизни в смене поколений? Человеческая жажда любви и счастья, слезы умиления перед красотой, трепетная мысль о светлой радости, озаряющей и согревающей жизнь или, вернее, впервые осуществляющей подлинную жизнь, есть ли для этого какая-либо твердая почва в бытии человека, или это — только отражение в воспаленном человеческом сознании той слепой и смутной страсти, которая владеет и насекомым, которое обманывает нас, употребляя как орудия для сохранения все той же бессмысленной прозы жизни животной и обрекая нас за краткую мечту о высшей радости и духовной полноте расплачиваться пошлостью, скукой и томительной нуждой узкого, будничного, обывательского существования? А жажда подвига, самоотверженного служения добру, жажда гибели во имя великого и светлого дела — есть ли это нечто большее и более осмысленное, чем таинственная, но бессмысленная сила, которая гонит бабочку в огонь?

Эти, как обычно говорится, «проклятые» вопросы или, вернее, этот единый вопрос «о смысле жизни» волнует и мучает в глубине души каждого человека. Человек может на время, и даже на очень долгое время, совсем забыть о нем, погрузиться с головой или в будничные интересы сегодняшнего дня, в материальные заботы о сохранении жизни, о богатстве, довольстве и земных успехах, или в какие-либо сверхличные страсти и «дела» — в политику, борьбу партий и т. п., — но жизнь уже так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от него не может и самый тупой, заплывший жиром или духовно спящий человек: неустранимый факт приближения смерти и неизбежных ее предвестников — старения и болезней, факт отмирания, скоропреходящего исчезновения, погружения в невозвратное прошлое всей нашей земной жизни со всей иллюзорной значительностью ее интересов — этот факт есть для всякого человека грозное и неотвязное напоминание нерешенного, отложенного в сторону вопроса о смысле жизни. Этот вопрос — не «теоретический вопрос», не предмет праздной умственной игры; этот вопрос есть вопрос самой жизни, он так же страшен, и, собственно говоря, еще гораздо более страшен, чем при тяжкой нужде вопрос о куске хлеба для утоления голода. Поистине, это есть вопрос о хлебе, который бы напитал нас, и воде, которая утолила бы нашу жажду. Чехов описывает человека, который, всю жизнь живя будничными интересами в провинциальном городе, как все другие люди, лгал и притворялся, «играл роль» в «обществе», был занят «делами», погружен в мелкие интриги и заботы — и вдруг, неожиданно, однажды ночью, просыпается с тяжелым сердцебиением и в холодном поту. Что случилось? Случилось что-то ужасное — жизнь прошла, и жизни не было, потому что не было и нет в ней смысла!

И все-таки огромное большинство людей считает нужным отмахиваться от этого вопроса, прятаться от него и находит величайшую жизненную мудрость в такой «страусовой политике». Они называют это «принципиальным отказом» от попытки разрешить «неразрешимые метафизические вопросы», и они так умело обманывают и всех других, и самих себя, что не только для постороннего взора, но и для них самих их мука и неизбывное томление остаются незамеченными, быть может, до самого смертного часа. Этот прием воспитывания в себе и других забвения к самому важному, в конечном счете, единственно важному вопросу жизни определен, однако, не одной только «страусовой политикой», желанием закрыть глаза, чтобы не видеть страшной истины. По-видимому, умение «устраиваться в жизни», добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизненной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о «смысле жизни». А так как это умение, в силу животной природы человека и определяемого им «здравого рассудка», представляется самым важным и первым по настоятельности делом, то в его интересах и совершается это задавливание в глубокие низины бессознательности тревожного недоумения о смысле жизни. И чем спокойнее, чем более размерена и упорядочена внешняя жизнь, чем более она занята текущими земными интересами и имеет удачу в их осуществлении, тем глубже та душевная могила, в которой похоронен вопрос о смысле жизни. Поэтому мы, например, видим, что средний европеец, типичный западноевропейский «буржуа» (не в экономическом, а в духовном смысле слова) как будто совсем не интересуется более этим вопросом и потому перестал и нуждаться в религии, которая одна только дает на него ответ. Мы, русские, отчасти по своей натуре, отчасти, вероятно, по неустроенности и неналаженности нашей внешней, гражданской, бытовой и общественной жизни, и в прежние, «благополучные» времена отличались от западных европейцев тем, что больше мучились вопросом о смысле жизни или, точнее, более открыто мучились им, более признавались в своих мучениях.

Однако теперь, оглядываясь назад, на наше столь недавнее и столь далекое от нас прошлое, мы должны сознаться, что и мы тогда в значительной мере «заплыли жиром» и не видели — не хотели или не могли видеть — истинного лица жизни, и потому мало заботились об его разгадке.

Список используемой литературы Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск, 2005. С. 108. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т.20. С. 369.

Лосев А. Ф. История античной философии в конспективном изложении. М., 2008. С.198−199

Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? М., 2009. С.26

Спиркин А.Г. С72 Философия: Учебник. — 2-е изд. — М.: Гардарики, 2008. —736 с.

Хрестоматия по философии: Учебное пособие / Отв. ред Р15 и сост. А. А. Радугин. — Москва: Центр, 2009.— 416с.