Проблемы научного руководства и складывание культуры диссертационного диспута отечественных историков дореволюционного периода

Современную систему подготовки и аттестации научных кадров нельзя представить без института научного руководства. Традиции научного руководства при проведении диссертационного исследования стали закладываться еще в дореволюционный период, и уже тогда начали возникать его особые специфические черты.

Говоря о процессе подготовки и защиты диссертации, нельзя обойти внимание диссертационный диспут как неотъемлемый ее элемент. Предмет исторической науки среди прочих сфер социогуманитарного знания в высшей мере полемичен. Однако традиции западноевропейской науки встретились с политическими реалиями самодержавной России: к примеру, в правление Николая I ввиду опасений вольнодумства, диспуты не только не были публичным мероприятием, но еще и тщательно регламентировались во имя соображений цензуры. Вместе с тем XIX столетие было насыщено довольно яркими и неоднозначными процедурами защиты, во время которых устраивались яростные дебаты — особенно в случае созвучия темы диссертанта с наиболее острыми и актуальными социально-политическими проблемами Российской империи того периода.

Многие дореволюционные исследователи расходились во мнению во вопросу научной обоснованности проведения диссертационного диспута. Видный юрист Г. Ф. Шершеневич выступал с предложением упростить порядок зашиты, исключив из нее как «ненужное явление» процедуру диспута и обсуждения. В ответ на данное заявление историк права В. И. Сергеевич заявил, что возможности текстуального изложения мыслей ограничивают потенциал историка, поскольку в рамках полемики им может быть вынесено гораздо больше позиций к обсуждению. Данный спор двух исследователей был не единичен, на протяжении всего века научное сообщество так и не пришло к единому мнению по данному вопросу. Тем не менее, к примеру, Устав 1884 г. об устроении и порядке в университетах гласил, что не только оппоненты, но и все желающие, присутствующие на процедуре защиты, могут выступить со своим мнением по отношению к предмету диссертации. Несмотря на многие упреки в «ненужности» устроения диспута, заметим, что все во многом зависело от личности оппонента в процедуре защиты диссертации. Так, к примеру, в рамках диспута на защите диссертации англоведа С. М. Середонина его оппонентами выступали А.С. Лаппо-Данилевский и С. Ф. Платонов. И если последний довольно мягко указал на ряд неточностей в исследовании Середонина, то Лаппо-Данилевский довольно въедливо и строго раскритиковал изыскания диссертанта; исходя из собственных убеждений как ученого, он подверг критике источниковый анализ С. М. Середонина, неаккуратность в обращении с рядом фактического материала при аргументации и повсеместном небрежении актуальной историографией. Завершил же свое оппонирование ученый в почти что разгромными выводами: неспособность исследователя «выковать логически последовательную и стройную цепь рассуждений» трансформировало диссертацию в «искусственную схематизацию», и, как заявил оппонент, это «лишает жизни сочинение г. Середонина». Отзыв был настолько проникновенным и не лишенным живого участие в проблемном поле, поднятом диссертационном исследовании, что еще на протяжении недель был предметом обсуждения в академических кругах историков. В связи с этим, характеризуя культуру диспута научного сообщества дореволюционной России, можно согласиться, что «диспуты в виде живого диалога, яркой полемики стали заметным явлением в культурной и общественной жизни университетских городов, благодаря вниманию прессы способствовали повышению престижа науки. Можно лишь сожалеть, что в последние 20−30 лет серьезные дискуссии при защите кандидатских и докторских диссертаций стали большой редкостью». Вместе с тем следует признать, что наиболее острая полемика происходила в случае, если представляемая диссертантом научнопрактические результаты не просто пересекались с проблематикой изысканий оппонента, но и вступали в противоречия с его убеждениями по каким-либо аспектам вопроса.

Большой интерес представляют «Записки» Е. Ф. Шмурло за 1889 1892 где подробно можно ознакомиться с диспутами по случаю защиты диссертаций таких видных петербургских историков как В. Г. Дружинина «раскол на Дону в конце XVIII века», М. А. Дьяконова «Власть московских государей». Что касается защиты В. Г. Дружинина, Е. Ф. Шмурло отметил, что, вопреки ожиданиям, диссертант защищался свободно и уверенно, «все шло как по маслу». Зато его оппоненту Е. Е. Замысловскому дает не лестные оценки: «говорил тупые вещи», «по существу — ничего серьезного целых пол часа мозолил вопрос…» и т. п. Тем не менее, Е. Ф. Шмурло, соглашаясь с замечанием последнего, указывает, что В. Г. Дружинин «слишком формально отнесся к своим документам: чего прямо те не говорят, того он не допускает, забывая, что часто общий тон, смысл речи дает возможность к важному обобщению». Возражения второго оппонента С. Ф. Платонова по существу тоже «были не верны». Да и сам С. Ф. Платонов оценивал их как «придирки», упрекал в «излишней осторожности и боязливости сказать последнее слово, естественно напрашивающийся вывод», зато, подчеркивая достоинства книги, выделил «стройность», «прекрасную обработку», «научность». После сухого тона академических прений, атмосферу развеял священник Перетерский, который с большим увлечением и напрягом, с «наивной горячностью и отсутствием спокойной солидности» указывал на некоторые ошибки, неверные выражения диссертанта, тем самым, оживляя публику.

Диспут М. А. Дьяконова носил несколько иной характер, здесь, наряду с профессиональными прениями, высвечиваются межличностные отношения в научной среде и личностные особенности ее представителей. Е. Ф. Шмурло отметил «необыкновенно очень живые и остроумные нападения» оппонента Сергиевича. Автор «Записок» соглашается с выводами последнего об ошибочности выбора хронологических рамок XVI веком, «ибо развитие самодержавия продолжалось и дальше и в конце века никакого перелома в этом процессе не совершалось», кроме того, говоря о самодержавии, «необходимо было уяснить самый этот термин и показать, что и как автор его понимает». Однако, Е. Ф. Шмурло, упрекая оппонента в применении «односторонне-юридической мерки» к книге Дьяконова, не соглашается с утверждением, что «поучения монахов, наставления и проповедь духовенства, поскольку оно касалось отношений подданных к государю, отнюдь не имело политической подкладки и значения, да и вообще, что будто бы духовенство далеко было от мысли подчинять себя светской власти, а наоборот стремилось к полной независимости, что особенно ярко проявилось в Никоне». Со вторым оппонентом Латкиным было проще, но менее приятно: он «вел спор очень не умно и нетактично: говорил, точно с цепи сорвался, и совершенно бездоказательно». После чего В. Г. Васильевский и сам Е. Ф. Шмурло попытались сгладить «впечатление нападок», отметив несомненные исторические достоинства книги, отметив, что работа является одной из важных звеньев в цепочке разработки настоящей темы.

Официальный оппонент изучает диссертацию, автореферат и публикации соискателя по теме диссертации. На основании этого оппонент представляет диссертационному совету письменный отзыв, в котором оценивается актуальность избранной темы, степень обоснованности научных положений, выводов и рекомендаций, сформулированных в диссертации, их достоверность и новизна, а также дается заключение о соответствии диссертации требованиям Положения о порядке присуждения ученых степеней.

Состав диспутантов решался темой диссертации, а также проблемами, которые в данной диссертации были затронуты. Г. Г. Кричевский пишет, что официальный состав оппонентов определялся факультетом из профессорскопреподавательского состава. Реже оппонентами назначались представители другого факультета данного факультета. В связи с тем, что ученую степени имел право присвоить университет, оппоненты из других высших учебных заведений как правило не приглашались. Также стоит отметить, что официальный оппонент не обязательно должен был иметь ту ученую степень, на которую претендовал соискатель. Количество неофициальных оппонентов не ограничивалось и на некоторых защитах доходило до пяти человек. В XIX веке существовал еще один образ оппонента. Приватных оппонентов создавали студенты, которые активно участвовали в диспуте, а для этого активно готовились к нему, обсуждая тему и проблематику предстоящей защиты диссертации. Немаловажно отметить, что официальными оппонентами могли выступать и научные руководители. С. М. Соловьев оппонировал В. О. Ключевского, В. И. Герье — Н. И. Карееву, В. О. Ключевский — П. Н. Милюкову.

А.Е. Иванов отмечает, что резкий характер дебатов был более ритуальным, чем реальным и как правило всегда после бурного и чересчур эмоционального выступления соискателя и оппонентов коллегия профессоров факультета принимала решение о состоявшейся защите.

В XIX веке диссертант не знал о том, что скажет оппонент, вся защита, весь диспут были импровизированным диалогом, который требовал остроумия, живого ума, находчивости и прекрасного знания предмета. Время на дискуссию ограничено не было и споры могли продолжаться очень продолжительное время. Именно поэтому, по мнению М. В. Нечкиной, защита раньше была интереснее, чем сейчас.

Официальный оппонент изучает диссертацию, автореферат и публикации соискателя по теме диссертации. На основании этого оппонент представляет диссертационному совету письменный отзыв, в котором оценивается актуальность избранной темы, степень обоснованности научных положений, выводов и рекомендаций, сформулированных в диссертации, их достоверность и новизна, а также дается заключение о соответствии диссертации требованиям Положения о порядке присуждения ученых степеней.

Необходимо особо остановится на таком ключевом элементе диспута, как речь диссертанта. Многими исследователями, в частности, Н. Н. Алеврас, подчеркивалось особое ее значение в формировании соответствующего интеллектуального пространства: «особо подчеркивается значение речей историков на диссертационных диспутах, которые в XIX в. Начинали приобретать статус значимых фактов (интеллектуальных продуктов) и текстов (интеллектуальных феноменов) диссертационной культуры». Разумеется, что требования к ее содержанию были очень высоки, так как по своей структуре речь должна была представлять сжатое, емкое, логичное и аргументированное изложение результатов научно-теоритического исследования, и при этом содержать элементы художественно-артистической ретрансляции, апеллировать не только к научным убеждениям аудитории, но к их личным воззрениям и эстетическому чувству. Помимо этого, речь историка на защите несла массу различных функций. К сожалению, протоколирования выступления диссертантов не производилось, за редким исключением, в основном можно довольствоваться лишь конспектами, подготовленными некоторыми из них для выступления, как, например, речь А.С. Лаппо-Данилевского, Г. В. Вернадского и многих других. В первую очередь речь выступала формой репрезентативной подачи не только концептуальных положений, содержащихся в исследовании, но и как правило, интеллектуальной культуры и совокупности всех мировоззренческих черт историка. В редких ситуациях, речь на диссертационный и иные материалы были предаваемы огласке на страницах периодической печати с целью как популяризации научных идей, так и образовательного воздействия на широкую аудиторию; в данном контексте показателен пример В. И. Семевского, разместившего не только свои исследования, но и свою речь, а также части своей диссертации на страницах редактируемого им журнала «Русская старина». Таким образом, происходила популяризация узкопрофессиональных научных достижений в среде российской читающей публики. Речь могла испытывать серьезное, в том числе и мешающее научной объективности, воздействие со стороны политико-идеологических взглядов ее автора, и как следствие, формировать ответный, также не всегда положительный отклик как со стороны корпоративной прослойки профессионального исторического сообщества, так и интеллектуального слоя в целом. Так, например, размешенные М. И. Семевским материалы речи на магистерском диспуте («Русская старина», 1889, с. 565−578) по диссертации на тему «Крестьяне при Екатерине II» до того были пронизаны духом либерального народничества, что видный историк К. Н. Бестужев, зная о его воззрениях, препятствовал постановке на защиту данной диссертации и защищать ее Семевскому пришлось на кафедре Московского университета. В итоге, речь диссертанта, при учете всех внешних факторов, приобретает совершенно иное значение: «Первично заданная роль речи на диссертационном диспуте, вытекая из предназначения и наделения ее смысловыми акцентами со стороны авторов, позволяет взглянуть на этот интеллектуальный продукт творческой деятельности как на феномен современной им научной культуры в контексте исторической эпохи». Характерно, что по своей структуре формально речь могла быть выполнена в более чем свободной форме и произвольно, однако на деле к ней предъявлялись серьезные академические требования со стороны профессорского состава университета.

Среди произведений диссертационной культуры речь диспутанта выступает как одна из самых важных возможностей выражения собственных мыслей и идей, отраженных в диссертационном исследовании. Если смотреть на защиту диссертации, как на сценарий, то речь является завязкой, фокусирует на себе внимание присутствующих и задает тон всего дальнейшего общения диспутантов. Авторы диссертационной речь, как правило, сохраняли индифферантность в отношении к событиям, лежащим за пределами диссертационной культуры, но в ряде случаев в силу особенностей социокультурной или политической ситуации, наполняли ее рефлексиями по поводу происходящего в обществе. В конце XIX — начале ХХ вв. не существовало нормативных документов, регулирующих правила оформления текстов, материалов, презентации, речей, отзывов. Таким образом, выступление соискателя осуществлялось в свободной форме, его структура и содержание складывались из авторского понимания цели и смысла данного этапа защиты диссертационного исследования. К началу ХХ века речь соискателя стала приобретать признаки стандартизации и унификации. Вероятно, эта тенденция стала наблюдаться вследствие того, что некоторые из соискателей стали интересоваться тем как должна выглядеть речь на защите.

Едва ли не впервые в опыте презентационных выступлений диспутантов в речи А.С. Лаппо-Данилевского на защите его магистерской диссертации озвучивались историографические, источниковедческие и методологические аспекты защищаемой диссертации. По сути, ЛаппоДанилевским была представлена новая модель выступления на диспуте, ориентированная на презентацию методологических принципов диссертации. Нельзя также не заметить особую тщательность подготовки им текста речи к публикации, что подчеркивает признание историком особой значимости подобных научных текстов.

Речь соискателя на защите диссертации можно рассматривать с нескольких ракурсов. В первую очередь она может быть способом выражения авторской точки зрения. На этапе подготовки к диспуту будущая речь фиксировалась в форме рукописи автографа. Это является очень важным моментом. Так как автор старается в нескольких листах выразить весь смысл своего исследования и таким образом заявить о себе в мире науки. Задачи перед каждым диспутантом стояли свои. Кто-то хотел кратко и лаконично заявить о своем исследовании, кто-то — обстоятельно выразить теоретико-методологические обобщения. Уникальны по своему содержанию и структуре выступления на своих защитах таких историков как Г. В. Вернадский, И. М. Гревс, О.А. Добиаш-Рождественская, А. А. Кизеветтер, В. О. Ключевский, А.С. Лаппо-Данилевский, С. Ф. Платонов, А. Е. Пресняков, А. И. Яковлев. Во время своих речей эти историки не только заявляли о себе в мире науки, но и раскрывались как ученые. Для них речь во время диспута — результат персонализации научного творчества, выражение индивидуального мышления и личностного знания.

С.Ф. Платонов построил свою речь иначе. Его выступление — это рефлексия, размышления на заданную тему. Он считал, что выводы комиссия и факультет могут прочитать в книге, а себе он отводил роль молодого ученого, который должен раскрыть и показать всем свою творческую и научную индивидуальность.

Речь являлась не только способом научного самовыражения, но и играла роль своеобразной просветительной лекции для всех присутствующих, не принадлежащих к группе научного сообщества. Для корпоративной научной среды речь была определяющим фактором научной квалификации и профессионализма соискателя.

Так же на речь диссертанта могла влиять общественно-политическая обстановка в вузе, городе и стране. В своем выступлении соискатель мог отразить свое отношение к политической ситуации.

Поскольку речь соискателя на защите является элементом особой диссертационной культуры, она должна быть эмоциональна и художественна, текст должен быть убедительным, логичным и аргументированным. Особый интерес представляет то, как велась подготовка к написанию и само написание речи соискателя. Черновые варианты выступлений могут многое сказать о настроении соискателя о его психоэмоциональном состоянии накануне защиты.

Текст речи Г. В. Вернадского, сознанный в октябре 1917 г. В условия предреволюционных событий, не только своим содержанием, но и внешними признаками свидетельствует о драматизме ситуации, в которой должен был проходить диспут. Запись речь на дешевой бумаге, представляющей небольшие тетрадные листочки, помарки как внешнее проявление поспешности, в которой оставлялся текст. Нервный почерк с большим количеством правок и вставок, смысловые акценты речи — все это позволяет предположить тревожное психологическое состояние человека, предчувствующего приближение социальной катастрофы.

Некоторые соискатели, например, С. Ф. Платонов придавали своей речи историографический смысл, печатая ее вместе с книгой своей диссертации.

При всем разнообразии и важности речи она является только лишь завязкой диспута. Немаловажную роль играют оппоненты соискателя ученой степени.

В современной науке функции научного руководителя в подготовке молодых диссертантов четко определены и формализованы. В любой отрасли современной науки функции научного руководителя в подготовке диссертации и самом руководстве соискателем четко прописаны, определены и понятны. Научное руководство определяется как целенаправленный процесс реализации основных функций управления научными исследованиями, который происходит при взаимодействии научного руководителя и того, над кем осуществляется руководство.

При этом нормативных документов, регулирующих научное руководство во всех высших учебных заведениях не существует. В свою очередь, каждое образовательное учреждение готовит индивидуальный документ, регулирующий порядок утверждения, содержание работы, права и обязанности, а также порядок оплаты обязанностей научного руководителя. В XIX в. система научного руководства только складывалась, а само понятие «научный руководитель» подменялось более широким и неопределенным «учитель».

В дореволюционной России термин «научный руководитель» не использовался. Упоминаний о назначении лиц, призванных руководить написанием диссертации, в Положениях о присуждении ученых степеней нет. В воспоминаниях широко используется термин «учитель», который характеризует больше этическую, чем правовую сторону отношений с «подопечным». Вмешательство учителя в работу над диссертацией было ограничено требованием о самостоятельности диссертации. Так, в правилах, установленных Казанским университетом, было оговорено, что диссертацию «никто другой поправлять не должен и даже давать мнения, советовать и помогать, разумея, что сочинение рассматривается как бы продолжением испытаний и должно служить дополнительным доказательством в тех обширных познаниях и способностях, какие требуются высочайше утвержденным положением об испытаниях в ученые степени».

Интересен тот факт, что так называемые научные руководители дореволюционной России на защитах своих соискателей выступали в качестве официальных оппонентов на публичных защитах.

Многие историки в своих воспоминаниях говорят о своеобразие и загадочности В. О. Ключевского, его абсолютно своей, особенной, ни с чем не сравнимой и недоступной подражанию манере. В общении с В. О. Ключевским, как вспоминают современники, постоянно чувствовалось, что «имеешь дело с оригиналом самородком, а не с копией с кого-либо или с чего-либо». П. Н. Милюков, описывая ум и талант учителя, отмечает и его лукавство «подчас злое, подчас веселое, насмешливое, задорное»; размеренные остановки речи, смягчавшие естественное заикание и «превращавшие в милую особенность самый недостаток произношения»;

Если оценки В. О. Ключевского как лектора расходятся в воспоминаниях историков, то, как руководителя семинарских занятий авторы единогласно указывают на отсутствие «пользы для лучшего понимания работы с источниками». Для исторического отделения Московского университета В. О. Ключевский вел семинарии, но сам их не любил и тяготился ими. Возможно, этим и объясняется специфика его семинаров, которые походили более на специальные лекции, где ученый предлагал личные «чрезвычайно индивидуальные» комментарии к разбираемому источнику. Причем, как вспоминают историки, между окончательным выводом преподавателя и состоянием знаний слушателей оставалась «непроходимая пропасть». Все это было интересно и познавательно, но, по словам студентов, В. О. Ключевский не учил работать с источниками. Давая «блестящий готовый результат», он не давал материала для их анализа и критики.

Несмотря на выделенные отрицательные нюансы педагогической методики, с полной уверенностью первое руководящее место в «Московской школе» заслуженно принадлежало великому талантливому В. О. Ключевскому, внесшему огромный вклад в изучение истории России. Создание «Московской школы» и роли В. О. Ключевского в ней нашли отражение в воспоминаниях П. Н. Милюкова и C.B. Бахрушина.

О роли В. О. Ключевского как руководителя начинающих ученых нашло отражение в воспоминаниях П. Н. Милюкова, Ю. В. Готье. Оба историка отмечают полную самостоятельность их работ. Причем, П. Н. Милюков, указывает, что В. О. Ключевский неохотно впускал студентов в «святилище своей учености». С некой долей сарказма говорит о причислении его к первым (хронологически) ученикам В. О. Ключевского, подчеркивая самостоятельность своих изысканий. Ю. В. Готье с другой стороны смотрит на этот вопрос, соглашаясь с методикой работы В. О. Ключевского, приводит случай в его глазах, объясняющий «холодное руководство» учителя к молодому ученому Можно предположить, что В. О. Ключевский в большей степени был исследователем, чем педагогом, но его ученики, да и более поздние поколения историков учились и продолжают учиться на его уникальных неповторимых научных работах. Исследователь, умевший оригинально подойти к анализу фактов, «разлагал их на части и комбинировал отдельные факты в стройные системы», которые затем обобщал в «грандиозную общую систему», открывал в исследуемых фактах никем не замеченные новые черты, своеобразно их освещал, отыскивал причины и следствия того или иного исторического факта.

В высказываниях многих ученых XIX в. преобладает критическое восприятие сложившихся в России условий для осуществления научной деятельности, в которых оказывались претенденты «на получение профессорского звания». Неблагоприятным, в частности, считался тот факт, что штатных единиц для лиц, оставляемых при университете, нормативными положениями не предусматривалось. Тревога по поводу «крайнего недостатка в подготовленных молодых людях для замещения вакантных кафедр в университетах» вполне ощутима в предписании Министерстве Народного Просвещения (май 1901 г.) попечителю Московского учебного округа. Ему вменялось в обязанность собрать сведения о сложившейся ситуации на историко-филологическом, физико-математическом и юридическом факультетах Московского университета.

Подготовка диссертации в целом требовала существенных материальных затрат. Ученым-современникам было ясно, что диссертации, кроме научных задач, выполняли квалификационную функцию, создавая возможность обладателям ученых степеней продвигаться по карьерной лестнице. Поэтому иногда собственно «ученая карьера», связанная с получением степеней и званий, противопоставлялась свободному научному творчеству и высокому профессионализму ученого. Но вместе с тем, конкретные диссертационные истории, а также общая картина, характерная для российской диссертационной практики, свидетельствуют о складывании такой ее специфической черты как «высокие» требования, предъявляемые в российских университетах к подготовке и защите диссертаций.

Научное руководство — это достаточно широко распространенный феномен, оно очень различно как с точки зрения участвующих в нем субъектов, так и с точки зрения особенностей процессов взаимодействия этих субъектов. Так, с позиции участвующих в нем субъектов научное руководство можно разделить на: 1) научное руководство отдельной личностью — самый типичный случай научного руководства, в данной ситуации один научный руководитель руководит студентом или аспирантом в процессе подготовки ими курсовой работы, диплома, магистерской или кандидатской диссертации; 2) научное руководство рабочей группой. В этой ситуации научный руководитель руководит группой лиц, в процессе реализации конкретного научного проекта, где каждый из субъектов реализует свою часть общей научной задачи; 3) научное руководство организацией. В случае научного руководства организацией научный руководитель помогает решить научную задачу, которая стоит перед всей организацией в целом. В ряде случаев он сам формулирует и ставит научную задачу организации и показывает основные пути и направления ее решения, а также осуществляет целый ряд других функций. Также необходимо заметить, что бывают смешанные типы научного руководства, так, например, в процессе руководства организацией может потребоваться руководство отдельной научной группой или группами, а процесс научного руководства личностью может сочетаться с руководством целой организацией.

С точки зрения особенностей взаимодействия субъектов научное руководство можно разделить на две большие группы:

• 1. Формальное научное руководство — в этой ситуации официально назначается научный руководитель, который осуществляет научное руководство личностью, группой и организацией, имея на это документально зафиксированные полномочия. Например, когда научный руководитель руководит аспирантом при подготовке кандидатской диссертации.
• 2. Неформальное научное руководство, в таком случае какое-либо лицо или группа лиц осуществляют научное руководство стихийно, не последовательно, не формально, без каких-либо официальных прав и полномочий. Например, когда студент или аспирант советуется с профессором, не являющимся его научным руководителем, последний реализует деятельность неформального научного руководителя.

Но говоря о научном руководстве, мало сказать только о формальной стороне взаимодействия руководителя и руководимого.

К. Казак пишет: «Существуют два типа научных руководителей: первый тип наиболее удобен для аспиранта такой научный руководитель во всем помогает своему подопечному: проверяет данные его эксперимента, помогает их интерпретировать, находит для него возможности публиковаться, правит статьи, советует, как сформулировать цель, задачи, гипотезу исследования и т. д. Аспиранту, имеющему такого научного руководителя, живется легче, но при этом от него требуется и меньше творчества. В результате такой аспирант может так и не приобрести навыков самостоятельных занятий научной работой. Второй тип научных руководителей можно назвать „ленивыми“ они не удосуживаются даже почитать материалы диссертации, отделываются от своего ученика общими советами. Аспирантам с таким научным руководителем очень трудно, особенно на начальном этапе обучения, но в дальнейшем, если такому аспиранту все же удастся написать и защитить диссертацию, он будет являть собой тип сформированного научного работника. Он легко сможет взяться за продолжение темы (например, для докторской) или за другую тему исследований, за научное руководство собственными аспирантами и т. д. По опыту научной деятельности он будет значительно превосходить аспиранта, которого три года водили за ручку. Лучше, конечно, если Ваш научный руководитель представляет собой нечто среднее между двумя крайними типами, описанными выше».

Среди профессоров Московского университета наиболее эффективная система подготовки магистрантов сложилась у В. И. Герье (1837−1919 гг.). Выбрав в среде студентов наиболее талантливых, профессор приобщал их к азам научного исследования в университетском историческом семинарии. Своих избранников он приглашал для дополнительных занятий домой в вечерний семинарий. При этом Герье стремился поддерживать учеников и морально (добиваясь присуждения им медалей за студенческие конкурсные сочинения), и материально (присуждением им стипендий, приисканием денежных уроков или переводов). По окончании ими курса он ходатайствовал об оставлении их при университете для приготовления к профессорскому званию, составлял программу для подготовки к магистерскому экзамену, «выбивал» для них заграничные научные командировки. Затем, как свидетельствует переписка, он внимательно следил за их заграничными занятиями в университетах, архивах, библиотеках. Именно на этом этапе происходило уточнение темы будущей магистерской диссертации. По возвращении Герье консультировал магистранта при подготовке текста диссертации, помогал найти материальные источники для печатания книг. Так как процесс написания диссертации иногда затягивался на годы, Герье стремился помочь своим ученикам с устройством приват-доцентами в Московский университет либо в другие учебные заведения (что материально порой было выгоднее). По окончании диссертации Герье представлял отзыв в Совет факультета, помогал с организацией диспута и выступал официальным оппонентом. При любой возможности он старался добиться для своих учеников присуждения им премий, денежных пособий и даже одновременного присвоения магистерской и докторской степеней. Этот процесс «выращивания» молодых ученых был в общих чертах сходным для всех учеников Герье (Н.И. Кареева, П. Г. Виноградова, М. С. Корелина, Р. Ю. Виппера и др.).

Тем не менее, стиль научного руководства и обращения Владимира Ивановича со студентами и своими магистрантами встречал и критику. Вспоминая первую встречу с профессором, П. Н. Милюков отмечает неприятные ощущения: «он точно задался целью унизить нас, доказать нам, что мы дураки». В данном случае, возможно, П. Н. Милюков, как и большинство, увидел внешнюю сторону личности профессора. Более глубокое и тонкое понимание В. И. Герье как человека, отразили в своих воспоминаниях A.A. Кизеветтер, Ю. В. Готье. Историки, указывая на строгость, холодность, часто резкость, язвительность и бестактность своего учителя, объясняют эти качества своего рода защитной оболочкой человека, в глубине души застенчивого, обидчивого и капризного. Кроме того, В. И. Герье «коробила» недобросовестность большей части студентов, их претензии, их внешняя неопрятность, что в свою очередь не могло не отразиться на отношениях со студентами.

И все же, за исключением, П. Н. Милюкова, историки, говоря о В. И. Герье, с величайшей благодарностью вспоминают его лекции и семинарии, где требовалась самостоятельная работа. С точки зрения научного руководства или покровительства молодым ученым Владимир Иванович Герье был прямой противоположностью Василию Осиповичу Ключевскому. Выбрав в среде студентов наиболее талантливых, профессор приобщал их к азам научного исследования в университетском историческом семинарии.

Своих избранников он приглашал для дополнительных занятий домой в вечерний семинарий. При этом Герье стремился поддерживать учеников и морально (добиваясь присуждения им медалей за студенческие конкурсные сочинения), и материально (присуждением им стипендий, приисканием денежных уроков или переводов). По окончании ими курса он ходатайствовал об оставлении их при университете для приготовления к профессорскому званию, составлял программу для подготовки к магистерскому экзамену, «выбивал» для них заграничные научные командировки. Затем, как свидетельствует переписка, он внимательно следил за их заграничными занятиями в университетах, архивах, библиотеках. Именно на этом этапе происходило уточнение темы будущей магистерской диссертации. По возвращении Герье консультировал магистранта при подготовке текста диссертации, помогал найти материальные источники для печатания книг. Так как процесс написания диссертации иногда затягивался на годы, Герье стремился помочь своим ученикам с устройством приватдоцентами в Московский университет либо в другие учебные заведения (что материально порой было выгоднее). По окончании диссертации Герье представлял отзыв в Совет факультета, помогал с организацией диспута и выступал официальным оппонентом. При любой возможности он старался добиться для своих учеников присуждения им премий, денежных пособий и даже одновременного присвоения магистерской и докторской степеней.

Этот процесс «выращивания» молодых ученых был в общих чертах сходным для всех учеников Герье (Н.И. Кареева, П. Г. Виноградова, М. С. Корелина, Р. Ю. Виппера и др.), но в наиболее целостном виде может быть проиллюстрирован на примере сохранившейся переписки П. Н. Ардашева (1865−1924 гг.). Письма Ардашева представляют наглядную картину не только подготовки и прохождения магистрантами соответствующих испытаний, но и подлинно наставнической деятельности Герье как научного руководителя.

Герье создал достаточно надежную и эффективную систему подготовки молодых ученых. Для того чтобы подчеркнуть некоторые стороны этой системы Герье, сравнил её с характером отношения к своим ученикам В. О. Ключевского. Во-первых, для системы подготовки Герье характерна тесная личная связь между учителем и учеником. На примере Ардашева мы видим, что Герье строго контролировал ход его работы на всех этапах, внося необходимые коррективы в эту работу. При этом воодушевление ученика на различных этапах (успех в студенческом конкурсе на медаль, успех от архивных изысканий) поддерживалось заботливым, теплым отношением к нему со стороны учителя. Герье заботился не только о научной работе учеников, но и о выделении им стипендий и об их трудоустройстве. Ученики же Ключевского нередко сталкивались с холодным отношение к ним их научного руководителя. Так, М. М. Богословский писал в своих воспоминаниях о Ключевском: «Ни разу за всё многолетнее наше знакомство, за многие годы, пока я писал две диссертации, он о них не спросил ни слова и совершенно не знал, о чем я пишу». Во-вторых, «герьевская» система подготовки обеспечивала достаточно быстрое продвижение к научной карьере. Заметим, что после заграничной командировки Ардашев в течение двух лет успел приготовить диссертацию. Ученики же В. О. Ключевского, несмотря на то, что им не надо было специально отправляться в заграничную командировку для сбора материала, тратили на подготовку диссертации десять и более лет. Герье, как правило, поддерживал своих учеников во время защиты диссертации, чего нельзя сказать о В. О. Ключевском. И тем не менее большинство учеников Ключевского всегда с гордостью причисляли себя к его школе, свято чтили память учителя, создав, по словам Н. В. Гришиной, «апологетическую традицию её изучения». Высокая оценка наследия и деятельности Ключевского закрепились в отечественной историографии в немалой степени именно благодаря его ученикам. В противовес этому некоторые ученики Герье, став учеными во многом благодаря его заботливой опеке, в дальнейшем выражали сомнение в самом существовании школы Герье, а иные прямо проявляли неуважение к памяти учителя. Искать объяснения этому парадоксу только в особенностях непростого характера Герье было бы слишком элементарно.

Говоря о таких известных историках как В. О. Ключевский и В. И. Герье нельзя не сказать об ученике В. И. Герье, профессоре Московского университета П. Г. Виноградове, создававшем свою школу. У него был определенный круг учеников и почитателей. В обращении со студентами П. Г. Виноградов, по замечанию М. М. Богословского, «был замечательным педагогом, прекрасно умевшим действовать обоими педагогическими средствами: и строгим требованием, и похвалою». В воспоминаниях П. Г. Виноградова, в большей степени характеризуют его высокопрофессиональные качества, нежели личностные особенности его поведения. Лекции П. Г. Виноградова, представлявшие собой законченное целое, отличавшиеся ясностью мысли, строгостью плана, последовательностью изложения, являлись «шедевром педагогического искусства». В плане научного руководства и покровительства в защите диссертаций Павел Гаврилович Виноградов был достойным учеником В. И. Герье. Помощь в организации защит и диспутов, публикации, написание отзывов и стремление привлечь в историческую науку как можно больше достойных молодых ученых были свойственны П. Г. Виноградову.

В рамках диссертационных исследований в указанный период затрагивались обширные сферы исторического знания.

Диссертационная культура предполагает больший акцент на социальные, историко-культурные и собственно научные характеристики российской диссертационной системы через изучение ее организационнонаучного потенциала и эффективности.

О наибольшей активности научного сообщества может сказать статистика защищенных диссертаций. В российских университетах защищалось значительно меньшее количество диссертаций. Например, по данным Т. М. Бона, только с 1860 по 1909 гг. «немецкими историками в университетах было написано 3976 диссертаций».

Из общего числа защищенных в 1805—1919 гг. диссертаций (2939) на историко-филологические факультеты российских университетов приходилось 862 работы, что составляло 29,3%. Ученые-историки высшей квалификации составили немногим более 30% от общей численности диссертаций историко-филологических факультетов.