К вопросу о назначении А.Н. Куропаткина командующим Маньчжурской армией в 1904 г

К вопросу о назначении А. Н. Куропаткина командующим Маньчжурской армией в 1904 г.

Личностный фактор, безусловно, оказал очень большое влияние на ход русско-японской войны 1904;1905 гг. на сухопутном театре. Трудно возразить мнению одного из участников этой кампании, А. И. Деникина, рассуждавшего о причинах мукденского погрома: «Я не закрываю глаза на недочеты нашей тогдашней армии, в особенности на недостаточную подготовленность командного состава войск. Но, переживая в памяти эти страдные дни, я остаюсь при глубоком убеждении, что ни в организации, ни в обучении и воспитании наших войск, ни тем более в вооружении и снаряжении их не было таких глубоких органических изъянов, которыми можно было бы объяснить беспримерную в русской истории мукденскую катастрофу. Никогда еще судьба сражения не зависела в такой фатальной степени от причин не общих, а частных. Я убежден, что стоило лишь заменить заранее несколько лиц, стоявших на различных ступенях командной лестницы, и вся операция приняла бы другой оборот, быть может, даже гибельный для зарвавшегося противника».

Данный вывод, сделанный в отношении поражения Маньчжурской армии в крупнейшем сражении войны, можно распространить и на общие причины неудачи русских войск в кампании. Особое место в ряду антигероев русско-японской войны занимает генерал от инфантерии Алексей Николаевич Куропаткин, безуспешно руководивший Маньчжурской армией в течение всего периода активных боевых действий. В отечественной мемуарной и научной литературе, посвящённой русско-японскому конфликту начала ХХ в., сложилась устойчивая точка зрения, согласно которой именно полководчество Куропаткина, пестревшее массой ошибок, промахов и пороков — есть главная причина поражения России. Конечно, такой взгляд на события дальневосточной кампании весьма однобок и далеко не раскрывает всех основ неудачи. Тем не менее, вопрос о назначении А. Н. Куропаткина на должность командующего Маньчжурской армией, учитывая большое влияние, оказанное им в данном качестве на ход военных действий, заслуживает особого внимания.

Проблема выбора кандидата на место командующего сухопутной армией в Маньчжурии возникла сразу же после открытия Японией боевых действий (25 января 1904 г.), поскольку наместник императора в крае адмирал Е. И. Алексеев (внебрачный сын Александра II), вступивший с началом войны в должность главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке, не имел практических навыков ни по управлению флотом, ни тем более армией. В отличие от предыдущей русско-турецкой кампании 1877−1878 гг., когда большинство высших командных должностей в войсках досталось представителям царской семьи, теперь августейшие особы не стремились возглавить Маньчжурскую армию. Единственным потенциальным кандидатом на это место среди великих князей, если верить свидетельствам некоторых современников, был Николай Николаевич младший, но и он не пожелал принять участия в открывшейся кампании, так как не ладил с Е. И. Алексеевым.

Впрочем, недостатка в иных кандидатах на должность командующего Маньчжурской армией не было. Сам А. Н. Куропаткин на правах военного министра 27 января предложил царю список, в который вошли генералы: Н. П. Линевич, Н. Н. Сухотин, В. А. Сухомлинов, В. В. Сахаров, А. А. Бильдерлинг, А. К. Пузыревский, А. В. Каульбарс, Н. И. Гродеков, О. К. Гриппенберг; последним в списке Алексей Николаевич поставил свое имя. Это было сделано не только из соображения скромности. Куропаткин явно осторожничал. Статс-секретарь департамента государственной экономии Н. Н. Покровский вспоминал, что когда попал на приём к военному министру в самом начале японской кампании и по просьбе своего начальника графа Д. М. Сольского поинтересовался, займет ли Куропаткин пост командующего действующей армией, то получил отрицательный ответ.

Тем не менее, обстоятельства складывались в пользу назначения именно Куропаткина. Хотя многие из перечисленных им в качестве кандидатов военные деятели имели солидный боевой опыт и пользовались большим авторитетом среди сослуживцев и подчинённых, ни один из них не мог конкурировать с Алексеем Николаевичем по уровню популярности в армии, а тем более в обществе. Единственным генералом, который мог в тот момент поспорить с военным министром в данном отношении, был М. И. Драгомиров. Однако здоровье почтенного старца уже не было крепким. Незадолго до начала русско-японской войны (в 1903 г.) на 74-м году жизни он ушёл с должности киевского генерал-губернатора по состоянию здоровья.

Авторитет Куропаткина в высших сферах тогда был столь велик, что различные деятели лично упрашивали Николая II назначить командующим именно его. А. А. Киреев, вхожий в высшие столичные сферы, с тревогой писал в дневнике в конце января: «по городу ходят неясные слухи, что будто бы великий князь Николай Николаевич назначается сухопутным главнокомандующим! Ведь это курам на смех! Как же можно оставлять в Петербурге единственного нашего боевого генерала — Куропаткина!» В другом месте Киреев называет Куропаткина «не только самым лучшим, но и единственно подходящим человеком для такой войны».

Ещё более ярко умонастроения в придворных кругах по поводу вождя армии в начале войны характеризует следующая запись в дневнике великого князя Константина Константиновича, сделанная некоторое время спустя после назначения Алексея Николаевича командующим Маньчжурской армией: «…говорят, государь не доверяет Куропаткину. Не знаю, правда ли это, но если да, то она очень и очень прискорбна. Хотя мне лично туго приходилось от Куропаткина, когда он был военным министром, и я считал его не на своем месте, мне кажется, что там, на Дальнем Востоке, во главе действующей армии никого лучше не выдумать. Как и многие русские люди, я скорблю, что власть Куропаткина слишком ограничена и поставлена в зависимость от наместника-главнокомандующего». При этом следует отметить, что ценилась именно репутация Куропаткина-военачальника. Как человек Алексей Николаевич, даже по достижении высоких чинов и званий, оставался чужим для российской аристократии, многие представители которой, по свидетельству современников, относились к нему свысока и даже презрительно.

О настроениях в широких кругах российской общественности недвусмысленно писал С. Ю. Витте: «Под давлением общественного мнения, которое относилось крайне недоверчиво к назначению Алексеева, вскоре, а именно 8 февраля, командующим армией был назначен военный министр Куропаткин. Это назначение последовало по желанию общественного мнения; общественное мнение единогласно требовало назначения Куропаткина, питая к нему большое доверие». Другой современник (во время войны полковник Генерального штаба), М. В. Грулев указывал и на причины столь высокой оценки Алексея Николаевича публикой: «…во всей России, как у военных, так и не военных, при известии о назначении Куропаткина командующим действующей армии, — у всех вырвалось горячее одобрение этому назначению. Действительно — это бывший начальник М. Д. Скобелева, озаренный не потухшими лучами боевой славы безвременно погибшего народного героя; - сам известный и личной храбростью, и боевым опытом, и в военной литературе, и административными способностями, — наконец, шесть лет стоит уже во главе военного ведомства и в должности военного министра, вёл все приготовления к войне как на Дальнем Востоке, так и внутри страны; - знает все сокровенные пружины, вызвавшие все события последних лет на Дальнем Востоке. Да кому же больше и командовать войсками на этой войне!».

Действительно, после русско-турецкой войны 1877−1878 гг. и Ахал-Текинской экспедиции 1880−1881 гг. за Куропаткиным прочно закрепилась слава ближайшего сподвижника, «правой руки» знаменитого М. Д. Скобелева. Вполне типично для конца XIX в. выглядит характеристика, данная Алексею Николаевичу в «Фельетонном словаре современников» В. Михневича: «г. Куропаткин приобрел известность, как доблестный сподвижник, ближайший товарищ и помощник Скобелева во всех его богатырских походах. А кто так близко делил подвиги героя, тот и сам достоин „торжественного венца“». Более того, Куропаткин стал ошибочно рассматриваться и в армии, и в обществе в качестве наследника воинских талантов белого генерала. Причём преувеличенный взгляд на полководческие дарования Алексея Николаевича был широко распространен не только среди простого офицерства, но разделялся и многими крупными военачальниками. Так, например, генерал Н. А. Епанчин вспоминал, что командующий Виленским военным округом О. К. Гриппенберг указывал царю на Куропаткина как на лучшего кандидата в командующие действующей армией.

Любопытно, что Витте, изобразивший себя в мемуарах в виде этакого провидца, по собственным наблюдениям и по характеристикам других знакомых с делом лиц якобы задолго до войны знавшего об отсутствии у А. Н. Куропаткина качеств истинного полководца, в действительности в начале кампании ничуть не сомневался в успехе бывшего военного министра на новом поприще. Более того, в письме Куропаткину от 19 апреля 1904 г. Витте не только выражал уверенность в том, что Алексей Николаевич «изрядно поколотит японцев» и «выметет Маньчжурию и Японию», но даже предостерегал командующего Маньчжурской армией от увлечений, ибо полный разгром Империи Восходящего Солнца неизбежно повлек бы вмешательство европейских держав, крайне нежелательное для России.

В народе известие о назначении Куропаткина командующим армией (состоялось 7 февраля) было встречено с надеждой и радостью. Люди верили, что такой заслуженный генерал, безусловно, приведёт страну к победе. От Торопца и до самой Маньчжурии на всем пути следования Алексея Николаевича к театру военных действий его тепло приветствовали: собирались жители окрестных деревень, представители всех сословий, на станциях устраивались манифестации, люди пели гимн, кричали «Ура», плакали. Куропаткину подносили хлеб-соль, говорили речи, благословляли, дарили иконы.

Сомнение в успехе Алексея Николаевича на посту командующего Маньчжурской армией изначально выражали лишь немногие лица, хорошо знавшие его по предыдущей службе. Современник событий Н. Е. Врангель вспоминал, что широкую известность приобрели остроты М. И. Драгомирова. «Сколько набрал Куропаткин образов, — говорил генерал Драгомиров, — что не знает, каким образом победить». «Куропаткин главнокомандующий?! — прикидываясь удивленным, говорил он же. — Да быть не может. А кого же другого можно назначить? Ведь он был начальником штаба у Скобелева. Да, да! Верно, — говорил Драгомиров. — А не слыхали ли вы, кто теперь Скобелевым будет?». Причины насмешек Драгомирова удивлённому Врангелю разъяснил его хороший знакомый, член Военного совета Д. П. Дохтуров: «…в зубоскальстве Драгомирова, к несчастью, много верного. Я Куропаткина знаю близко и давно. Он умен, ловок, лично храбр, отличный работник, не дурной администратор, хороший начальник штаба — но будет никуда не годным главнокомандующим. Ему не хватает именно того, что главнокомандующему прежде всего нужно, — самостоятельности. У него душа раба. Он все время будет думать только об одном: как бы угодить барину, как бы не скомпрометировать свою карьеру». Тем не менее, голос скептиков в первой половине 1904 г. звучал слабо и не мог изменить благожелательного настроя общества к Алексею Николаевичу.

Однако популярность Куропаткина в армии и народе была не единственной причиной его назначения командующим действующей армией. Отчасти оно стало следствием шаткого положения Алексея Николаевича на министерском посту. В отличие от молодого императора, сильно увлекающегося идеями расширения России в Азии и на Дальнем Востоке в частности, Куропаткин отнюдь не являлся горячим сторонником колониальной экспансии, каковым его представляют некоторые исследователи. Запись, сделанная им в дневнике 7 апреля 1898 г., весьма показательна в этом отношении: «Усиленно разбивал на докладе у Государя бредни Бадмаева. Дикий план, который производил впечатление на Государя Александра II (по всей видимости, имелся в виду Александр III. — Р.С.) и нынешнего. Бадмаев предлагает поднять Монголию и Тибет, овладеть Ланг-Чжеу-Фу; поднять западные провинции Китая и все это передать в подданство России. Затем двинуться на восток с 400.000 монголо-тибетскими войсками, взять Китай и тоже передать России. Цель: Россия должна управлять Европой и Азией с высот Гималая и берегов Тихого океана. Государю я доказывал опасность для России дальнейшего расширения ее границ. Горе нам, говорил я, если Китай и Индия будут присоединены к России. Мы растворимся в этом чуждом для нас море народов Азии». Следуя своим убеждениям, Алексей Николаевич вместе с другими министрами: финансов Витте и иностранных дел Ламздорфом, — выступал против непродуманных масштабных захватов в Китае (за исключением уже занятых пунктов в Маньчжурии) и Корее, на которые Николая II толкали Безобразов и его единомышленники. Эта борьба дорого стоила «триумвирату» Ноздри, Головастика и Тетерки, как прозвали безобразовцы Витте, Ламздорфа и Куропаткина. Она стала одной из причин отставки Витте с поста министра финансов. Положение Куропаткина также ухудшилось, и в августе 1903 г. он просил царя об отставке. Хотя эта просьба не была удовлетворена и он вернулся к выполнению своих обязанностей, Николай II уже не доверял ему, как прежде.

Отправлять в отставку, даже почётную, ещё сравнительно молодого, бодрого, едва ли не самого популярного генерала царь, по-видимому, не хотел. От назначений же на должности, в которых он подчинялся бы новому министру, отказывался сам Куропаткин. Ему хотелось сохранить независимое положение. Начавшаяся война помогла разрешить проблему. В должности командующего Маньчжурской армией Алексей Николаевич, хотя и не в полной мере, обеспечивал себе независимость. Император, в свою очередь, избавлялся от неугодного министра. По свидетельству А. Ф. Редигера, тогда начальника Канцелярии Военного министерства, уставший от неопределённости столичной жизни, полной интриг, Куропаткин ждал этого назначения и был искренне рад ему. Указ о соответствующем назначении был подписан 7 февраля.

Итак, Куропаткин стал командующим действующей армией отнюдь не потому, что пользовался особым доверием власть придержащих, а благодаря вполне заслуженной боевой репутации. Последовавший вслед за этим его полный провал на полководческом поприще представлял собой симптоматичное явление, отражавшее глубокий кризис в состоянии высшего командного звена русской армии конца XIX века. Примечательно, что война 1904;1905 гг. не выявила среди русских генералов ни одного крупного военного дарования, за исключением героя обороны Порт-Артура Р. И. Кондратенко. Любопытно и то, что впоследствии Куропаткин и другие безуспешные военачальники японской кампании упрекали друг друга практически в одних и тех же ошибках и пороках. Это обстоятельство весьма красноречиво свидетельствовало об общих недостатках в подготовке крупных военачальников, среди которых Алексей Николаевич был далеко не самым худшим.