Некоторые особенности социальной адаптации русских в Харбине

Социальная адаптация представляет собой процесс приспособления индивида при помощи различных социальных средств в направлении растущего соответствия и совместимости с новой социально-культурной средой, своего рода растяженное во времени движение от дезадаптации и отторжения к полной ассимиляции. Процесс социализации в новой социо-культурной среде, который можно условно разделить на несколько этапов: узнавание, накопление и усвоение новых знаний, умений и навыков, процесс превращения социальных ценностей и норм во внутренние механизмы регуляции собственной деятельности (процесс интериоризации). Традиционно выделяют следующие стадии социальной адаптации:

Адаптационный шок, под которым понимается общее расстройство функций социального субъекта или системы, вследствие какого-либо потрясения социогенного характера, вызванного резким нарушением привычного взаимодействия с внешней средой. Это одна из наиболее болезненных стадий социальной адаптации, которая часто сопровождается парализующим страхом и бездействием. Именно на этой стадии социальной адаптации субъект впервые сталкивается с необходимостью освоения новых элементов социальной среды и узнаёт их позитивные и негативные стороны. Если адаптирующийся индивид не обладает достаточными ресурсами для преодоления возникающих трудностей, то на этой стадии может пострадать его человеческая личность, что в некоторых случаях ведет к физической гибели [Статья «Социальная адаптация», доступна на сайте: http://studopedia.su/10_143 969_sotsialnaya-adaptatsiya.html].

Мобилизация адаптационных ресурсов. На данной стадии, которая следует за адаптационным шоком, субъект должен глубоко осмыслить новую ситуацию и приложить усилия для поиска выхода из сложившейся ситуации. Субъект должен выбрать оптимальную стратегию своего поведения и приступить к действиям, иными словами — активизировать свой адаптационный потенциал. Адаптационный потенциал личности может заключаться в особенностях характерах, уровне образования и квалификации, определенном статусе и некоторых других элементах. Именно наличие и величина адаптационного потенциала у личности определяют ее способность адаптироваться в новой среде и освоиться в ней.

Ответ на «вызов среды» — третья и завершающая стадия социальной адаптации. На данном этапе субъект реализует конкретную стратегию приспособления в новых условиях.

Социальная адаптация может делиться на добровольную и вынужденную. При добровольной социальной адаптации субъект попадает в среду, в которой новый условия жизнедеятельности не противоречат его системе ценностных ориентаций, убеждений и идеалов, а, напротив, предоставляют новые возможности для развития и личностного роста, а потому не отторгаются на первом этапе, а принимаются естественным образом, даже если при этом требуется приложить определенные усилия. Так, например, переезд в другую страну с более высоким уровнем жизни, где субъект может сделать хорошую карьеру и жить в более комфортных условиях может рассматриваться человеком как основание и необходимость для приложения усилий по оформлению формальностей, переезду и прикладыванию определенных усилий по адаптации в новой среде. Все трудности, возникающие на пути такого человека, воспринимаются как «трудности роста», которые необходимо пройти для достижения поставленной цели.

В условиях добровольной адаптации изменения социальной среды, к которым необходимо адаптироваться субъекту, во-первых, не мешают ему жить и действовать привычным, удобным и доступным для него способом. Во-вторых, свойственные ранее субъекту ценностные установки, принципы и идеалы, изменяются в новых условиях жизнедеятельности без особого сопротивления и напряжения, так как он сам поверил, или убедился в достоинствах и преимуществах нового, по сравнению со старым. В-третьих, требования, которые предъявляются субъекту социальной средой, в определённой степени корректируются таким образом, что становятся понятными и доступными ему гибели [Статья «Социальная адаптация», доступна на сайте: http://studopedia.su/10_143 969_sotsialnaya-adaptatsiya.html].

Вынужденная адаптация, напротив, ситуация, при которой характеристики и свойства новой для субъекта среды жизнедеятельности, не соответствуют и противоречат его ценностно-нормативным установкам. Однако, при этом, субъект не может не принять эти характеристики. То есть, в отличие от добровольной адаптации, вынужденная адаптация жёстко заставляет человека принять новые условия жизнедеятельности. Не сделав этого, он не сможет не только найти новую для себя социальную нишу и новые возможности самореализации, но и утратит имеющиеся. Например, чтобы сохранить жизнь себе и своим близким, возможность работать, учиться, человек может согласиться принять самые жёсткие требования общества или власти, даже противоречащие его внутренним убеждениям.

Также характер социальной адаптации в чужой стране зависит от характера миграции, которая также может быть добровольной и вынужденной. В нашем исследовании речь идет о двух периодах притока российских эмигрантов в Манчжурию: 1) в период 1898—1903 гг. — период строительства КВЖД и 2) в период 1917;1922 гг. — период притока русских эмигрантов-беженцев, спасающихся от последствий Октябрьской революции и последовавшей Гражданской войны. Первый период характеризуется как добровольная эмиграция, поскольку КВЖД привлекала российских служащих высокими зарплатами и статусом, а второй период является эмиграцией вынужденного характера, зачастую принимая форму бегства. Соответственно, и характер социальной адаптации для двух периодов будет не одинаковым.

Процесс социальной адаптации может изучаться на трех уровнях: 1) общество (макросреда), 2) социальные группы (микросреда), 3) сам индивид (внутриличностная адаптация). В данном разделе мы будем рассматривать некоторые особенности социальной адаптации русских в Харбине в макрои микросреде.

В первый период притока русских эмигрантов в Маньчжурию — период строительства КВЖД (1898−1903 гг.) важным является то, что, во-первых, все российские работники приезжали на строительство добровольно, а, во-вторых, российская администрация проводила продуманную политику для установления дружественных отношений между русскими и китайскими работниками, обслуживающими железную дорогу. Русские и китайцы, в большинстве своем переселенные из других районов, селились рядом друг с другом, пользовались одинаковыми правами и сталкивались с одинаковыми трудностями.

По утверждению российского исследователя И. В. Чапыгина, «жизнь русского и китайского населения в полосе отчуждения КВЖД в течение более чем 50-летнего „русского эпизода“ в Маньчжурии (за исключением событий июля-августа 1900 г. — восстания ихэтуаней) проходила без эксцессов, без столкновений, тем более на расовой или религиозной почве» [Чапыгин, 2006, С. 48]. Бытовые противоречия между китайцами и русскими разрешались при помощи специальных комиссий, которые назывались цзяошэцзюй. В состав этих комиссий входили представители китайской администрации, а также русской должностные лица, назначаемые правлением КВЖД.

В то же время исследование некоторых вопросов адаптации россиян в Маньчжурии в первой половине XX века, проведенное российским историком И. В. Ставровым показало, что степень ассимиляции и аккультурации русских эмигрантов в Китае была очень не высока. Это объясняется тем, что представители русской диаспоры стремились сохранять свою исконную культуру, а также тем, что большинство из них изначально совершенно не знало китайского языка и, прибыв на китайские территории, не стремилось его изучать. Кроме того, русская диаспора создавала свои многочисленные эмигрантские организации, которые были закрыты для представителей других наций, и к тому же большинство вынужденных русских переселенцев в Китай не испытывало особого интереса к культуре, быту и нравам Китая. Вследствие всех этих факторов И. В. Ставров полагает, что ведущим, если не единственным типом аккультурации россиян на китайских территориях в первые периоды эмиграции (от первой большой волны при начале строительства КВЖД и до 1920;х гг.) была сепарация.

Важной частью деятельности русских эмигрантов в Харбине была культурно-просветительская работа. Русские эмигранты издавали в Маньчжурии более 250 периодических печатных изданий на русском языке. Пресса создавала и поддерживала единое информационное поле русского сообщества. Самым популярным изданием был традиционный семейный журнал «Нива» с подпиской в 1000 экземпляров, затем шло «Русское слово», «Пробуждение», «Огонек», Вокруг света", «Светлячок», «Русская мысль», «Современный мир». Из России прибывали в Харбин такие издания, как «Биржевые ведомости», «Новое время», «Русские ведомости», «Русский инвалид», «Природа и люди», Исторический вестник", «Русская старина», «Вестник Европы», «Северные записки», «Русские записки» и другие. Со многими из этих изданий жители русской диаспоры знакомились в харбинских читальнях и библиотеках, которых к 1925 г. в городе насчитывалось до 25 [Мелихов, 2003, С. 20]. Были созданы учебные заведения (Харбинский политехнический институт, Юридический институт, Институт Ориентальных и коммерческих наук, Педагогический институт, Высшие экономико-юридические курсы и другие) и научные общества (Общество русских ориенталистов, Общество изучения Маньчжурского края). Эти общества занимались научным изучением Маньчжурии и китайского языка. В то же время на бытовом уровне русские жители Харбина не воспринимали и не понимали китайскую культуру — они отмечали только свои, российские праздники, в популярных периодических изданиях русской диаспоры в Харбине (например, журнал «Рубеж») было очень незначительное количество публикаций, посвященных культуре и обычаям Китая [Ставров, 2003, С. 61−64].

Многие исследователи указывают, что важной особенностью русских общин в Маньчжурии, и, в частности, в Харбине, было сохранение русского быта и русского уклада жизни [Мелихов, 2003, С. 6−8]. Дети, рождавшиеся в русских семьях в эмигрантском Харбине, посещали русские детские садики, отмечали русское православное Рождество и христианские праздники, общались со своими русскими сверстниками, ходили в русские школы и гимназии.

Для женщин также существовали многочисленные профессиональные курсы: фармацевтов, сестер, сиделок — для обслуживания медицины; секретарш и машинисток; портних и дизайнеров; актрис и певиц. Как только возникала потребность в какой-либо специальности в русской общине, тут же появлялись прекрасно организованные соответствующие курсы [Мелихов, 2003, С. 56].

В рамках харбинской русской общины существовали музыкальные школы, организовывались концерты и эстрадные выступления, очень популярна среди харбинцев была оперетта, симфонический оркестр, духовой оркестр [Мелихов, 2003, С. 56−67].

Православные праздники, которые отмечали все русские эмигранты в Харбине, не только являлись важным элементом жизни русской общины, но и объединяющим фактором для представителей разных слоев населения. Вот как описывает, например, Праздник Крещенья в Харбине Г. В. Мелихов: «А вот 19 января 1936 года. День как всегда — ясный, солнечный и морозный, около 30 градусов или побольше… Толпами усеяна река; главное стечение народа вокруг „Иордани“, огромного ледяного Креста и у вырубленного неподалеку во льду бассейна-купели, где будет крещенское купание всех желающих… Сегодня здесь, без преувеличения, весь Харбин. Все покинули свои дома, чтобы участвовать и видеть! Видеть! В толпе… общественные деятели, коммерсанты, и молодежь, нарядно одетые молодые дамы, и старики и старушки… Очень много иностранцев, всегда восхищавшихся и удивлявшихся купанию русских в ледяной воде… Несметная толпа. Море людей… Богослужение. Пение хора разносится до обоих берегов реки… Ломом прорубается покрывающий купель тонкий слой льда… Архипастырь троекратно погружает в воду крест. Епископ Нестор окропляет присутствующих святой водой… С приготовленными заранее бутылками и бутылочками, самыми разными сосудами, люди, стоящие поближе, первыми торопятся набрать святую крещенскую воду… До самого вечера верующие будут брать из Иордани воду — в такие же бутылочки, кувшинчики, даже чайники и прочие посуды. А, если не захватили их из дому, не беда: можете тут же купить их у китайцев, которые прекрасно знают этот (да и все прочие!) русский обычай и заблаговременно заготовили груду подобного товара, который к вечеру весь раскупается…» [Мелихов, 2003, С. 123−129]. Из этого отрывка мы видим, что вплоть до японской оккупации российская диаспора в Харбине широко праздновала религиозные праздники в старорусском дореволюционном стиле. Китайцы же прекрасно знали обычаи русских эмигрантов и в духе своего национального характера спешили извлечь из этого свою выгоду.

Особый интерес представляют торгово-промышленные предприятиЯ русских в Харбине. Крупнейшей организацией этого профиля была Харбинская Биржа, которая способствовала расширению деятельности русских фирм и компаний и охраняли их интересы в Харбине. Крупнейшей фирмой, действовавшей в городе, была компания «Чурин», у которой были табачная, чайная развесочная фабрики, колбасный цех, фабрика лаков и красок, пивоваренный, кожевенный, мыловаренный, уксусный и водочный заводы. Фирма также имела Технико-химический отдел по производству парфюмерии и туалетного мыла, подвалы местных и импортных вин, пошивные мастерские, свою электрическую станцию и три универсальных магазинами в Харбине.

Фирма иркутского купца И. Я. Чурина была открыта в Сибири еще в 1860-х гг., а в Харбине первый магазин фирмы появился в Старом Городе уж в 1898 году, то есть одновременно с закладкой самого города. В 1917;1922 гг. фирма «Чурин» дала работу сотням российских беженцев, спасая их самих и их семьи от голодной смерти. Также фирма отличалась своим заботливым отношением к служащим, обеспечивая их здоровье, культурный досуг и спорт. Кроме того, до революции 1917 года «фирма „Чурин“ была проводником в стране русских товаров, представительствуя московскую мануфактурную промышленность и многие отрасли русской и сибирской промышленности» [Мелихов, 2003, С. 145].

Получается, что служащие КВЖД могли спокойно жить и работать при железной дороге в Маньчжурии в рамках русского сообщества, не зная ничего о китайской культуре и обычаях и не владея китайским языком. Возможно, это можно объяснить тем, что многие из них считали свое пребывание в Китае временной командировкой и не стремились ассимилироваться с местной культурой.

Важным является то, что Харбин сразу же возник как многонациональный город, вследствие чего здесь не было «старожилов» и «новичков» — все были равны, вследствие чего возникла атмосфера национальной толерантности и религиозной терпимости, так же как в свое время в Санкт-Петербурге и в Нью-Йорке. Здесь была русская колония, украинская диаспора, сообщества поляков, японцев, китайцев, немцев, латышей, эстонцев, евреев. Следует отметить, что в Харбине не было никакого антисемитизма, черты оседлости, какой-либо дискриминации в отношении евреев.

В городе широко праздновались не только русские православные праздники, но и китайские (в китайский праздник Поминовения Душ Усопших китайцы пускали по Сунгари тысячи фонариков), и японские (осенью в праздник японского синтоистского храма Дзиндзя японцы надевали национальные одежды, белые повязки на голову и носили на плечах по Новому городу Оомикоси — уменьшенный макет этого храма), и католические (праздник Пресвятой Евхаристии), и еврейские (еврейский новый Год, еврейская Пасха) [Мелихов, 2003, С. 150, 212−213].

Даже если степень взаимодействия русского и китайского населения ограничивалась деловыми контактами без заметного взаимопроникновения культур, то все равно стоит отметить дружественный характер взаимодействия китайцев и русских.

Русские эмигранты, переселившиеся в Маньчжурию в данный период, достаточно хорошо и легко адаптировались на китайской земле. У них была работа, жилье, право экстерриториальности и сохранения своего уклада жизни и религии, относительно спокойная политическая обстановка.

В то же время представители второй большой волны эмиграции, — русских, бежавших в Китай от революционных событий и гражданской войны, а также остатки Белой армии, вытесненной из Сибири, — встретились с большими проблемами при социальной, трудовой и культурной адаптации на Северо-востоке Китая. Изначально большинство этих людей оказались в незавидном положении — ведь с победой Советской власти они потеряли все: «деньги, работу, средства к существованию, Родину» [Мелихов, 2003, С. 284]. Их тяжелое положение также определялось незнанием китайского языка, резким переходом в чуждую, незнакомую культуру, невозможностью найти работу, неопределенностью юридического статуса. Кроме того, в 1920 г. пекинское правительство заявило о непризнании русского посланника и консулов и отмене права экстерриториальности русских в Китае [Мелихов, 2003, С. 197]. Русские судебные учреждения в Харбине были закрыты. Таким образом, представители второй, пост-революционной волны эмиграции из России уже не имели тех привилегий, которыми обладала первая волна русских переселенцев в Маньчжурию.

Из представителей послереволюционной волны русских беженцев легче всего проходили адаптацию предприниматели, коммерсанты, люди, владеющие капиталом и сумевшие этот капитал перевести в Маньчжурию. Они могли открыть собственное дело: магазин, фирму или предприятие, что значительно облегчало их жизнь на чужбине. Часть казачества стала основывать новые поселения и станицы в Барге и заниматься сельским хозяйством.

В относительно неплохом положении оказались также квалифицированные рабочие, ремесленники и люди с определенными ремесленными навыками. Также в Китае в этот период высоко ценились технические работники — русская эмиграция внесла крупный вклад в техническое развитие и модернизацию Китая того времени.

По мнению российского историка И. В. Чапыгина, наиболее сложной адаптации подверглись представители рядового и низшего командного состава российской армии и казачества, которые не имели гражданских профессий и не владели каким-нибудь гражданским ремеслом. Им приходилось браться за любую работу и конкурировать с местным низкооплачиваемым китайским населением (кули). В первое время российские эмигранты из этой группы могли рассчитывать на работу только у своих соотечественников и выживали во многом благодаря благотворительной деятельности российской диаспоры [Чапыгин, 2006, С. 68]. КВЖД как российское предприятие по мере сил трудоустраивало беженцев, но, вследствие их многочисленности, не могло обеспечить работой всех.

Также сложно адаптировались в новых условиях представители средней и высшей интеллигенции, которым для своей профессиональной реализации требовалось знание китайского языка, которого не было. Они брались за любую работу, чтобы прокормить себя и свои семьи.

В то же время важной особенностью второй волны русской эмиграции в Китай было то, что она попала в среду, где уже существовали территории компактного проживания русских, которые всеми способами старались помочь вновь прибывшим соотечественникам: по мере возможности предоставляли им работу, создавали благотворительные организации для соотечественников [Ревякина, 2005]. О широкой благотворительности писал также и Г. В. Мелихов: «Прибывающие одна за другой в Маньчжурию и Харбин волны беженцев чрезвычайно оживили местную российскую благотворительность… Многочисленные российские благотворительные организации оказывали большую помощь беженцам в их благоустройстве; помогала и „волнообразность“ прибытия беженцев: приехавшие раньше уже бывали в состоянии помогать вновь прибывшим» [Мелихов, 2003, С. 324]. В то же время и сами беженцы прилагали все усилия для адаптации на новых территориях.

По воспоминаниям Г. В. Мелихова, все русские беженцы отличались огромным трудолюбием и упорством. В течение двух-трех лет многим из них удалось встать на ноги, открыть собственное дело. К 1925 году в Харбине уже насчитывалось пять коммерческих банков, четыре тепловые станции, восемь паровых мельниц, 66 заводов и фабрик (в том числе 10 водочных), более 260 различных мастерских, 12 транспортно-страховых компаний, 25 предприятий оптовой торговли, 44 торговых склада (в том числе 11 лесных), около 100 промтоварных и 180 продовольственных магазинов, более 150 предприятий общественного питания, 3 театра, 8 кинотеатров, 25 типографий и издательств, 32 гостиницы, 66 аптек, 34 книжных и канцелярских магазина, около 165 предприятий коммунальных услуг и много других, принадлежавших российскому капиталу [Мелихов, 2003, 291−292].

Таким образом, мы можем сделать вывод, что адаптация представителей русской диаспоры на Северо-востоке Китая проходила различным образом для первой волны переселенцев, прибывших на строительство КВЖД, и для вынужденных беженцев, бежавших в Маньчжурию после Октябрьской революции и гражданской войны в России. Для первых адаптация проходила достаточно легко и естественным образом, а для вторых — мучительно, с большим количеством сложностей и в тяжелых условиях.