Различия интеллигенции китая и россии

Когда сравнивается развитие двух стран, то всегда возникает вопрос о его корректности. В рассуждениях на бытовом уровне, да и не только на бытовом, нередко можно услышать примерно следующее. России нечего равняться на Китай и нечего у него заимствовать: чтобы у нас реформы были так успешны, как у них, нам, россиянам, надо стать китайцами. Сказать, что такой подход абсурден, нельзя: он односторонний. Наверное, для анализа китайского общества вполне уместен подход Николая Бердяева к анализу российского общества, подход в парадигме антиномии. То есть с равным успехом логически можно доказывать, казалось бы, взаимоисключающие утверждения.

Китайская цивилизация — одна из сохранившихся древних цивилизаций, в то время как российская цивилизация сравнительно молодая. Причем, как утверждал Николай Бердяев, «в русской истории, вопреки мнению славянофилов, нельзя найти органического единства… В истории мы видим пять разных Россий: Россию киевскую, Россию татарского периода, Россию московскую, Россию петровскую, императорскую и, наконец, новую, советскую Россию» [1].

Китайская же цивилизация, согласно китайским историкам, насчитывает более пяти тысячелетий. Но поскольку Китаем правили около сорока династий, к тому же его завоевывали монголы и маньчжуры, то в его истории тоже было немало «разных Китаев» .

В Китае письменность появилась к 2000 году до н.э. На Руси — после крещения в 988 г. Всемирно известный философ Конфуций (Кун-цзы) творил почти 2500 лет назад (551−479 гг. до н.э.). Лао-Цзы, основатель философии даосизма, важнейшей составляющей китайской культуры, жил в конце VI — начале V века до н.э. Последователь Конфуция философ Мэн-Цзы (372−289 гг. до н.э.) дополнил положение своего учителя о «Небесном Мандате» правителя положением об «Изменении Небесного Мандата» .

То есть об отказе «Неба» легитимизировать правление императора-тирана или императора-негодяя, заботящегося больше о себе и своих близких, чем о народе. Иначе говоря, Мэн-Цзы, который по степени влияния на китайское общество считается вторым после Конфуция философом, обосновал право народа на революцию. Что, между прочим, нередко и случалось в Китае, когда восставшие крестьяне прогоняли нерадивого правителя. Можно было бы назвать и многих других выдающихся китайских мыслителей древности.

Но, пожалуй, куда важнее следующее утверждение Бердяева: «Русский народ, — писал он, — по своей душевной структуре народ восточный. Россия — христианский Восток, который в течение двух столетий подвергался сильному влиянию Запада и в своем верхнем культурном слое ассимилировал все западные идеи» [2].

Эту мысль Бердяев будет повторять не раз. «В душе русского народа, — подчеркивал он, — происходила борьба Востока и Запада… Русский коммунизм есть коммунизм восточный. Влияние Запада в течение двух столетий не овладело русским народом. Мы увидим, что русская интеллигенция совсем не была западной по своему типу, сколько бы она ни клялась западными теориями» .

И назовет он Россию, находящуюся на стыке Востока и Запада, «Востоко-Западом». Или, в нынешних терминах, евразийским государством.

В России после реформ Петра Великого произошел раскол национального самосознания, что выразилось в появлении, а потом (после первого «Философического письма» Петра Чаадаева от 1829 г. 3]) и в оформлении двух идейных течений общественной мысли — западничества и славянофильства.

К слову, Чаадаев первым высказал мысль, что духовное развитие нашего общества, имея в виду его образованные и прежде всего высшие слои, не носит эндогенного характера из-за заимствования чужой, то есть европейской, культуры.

С тех пор и вплоть до наших дней западники будут перенимать возникающие на Западе идеи и ценности и ориентироваться на западную (англо-саксонскую) модель общественного развития, а славянофилы (они же почвенники) будут утверждать о самобытном характере общественного развития России, о приоритете традиционных ценностей, сильного государства и великодержавия над ценностями либерализма и демократии.

Многим из нас представлялось, что жернова большевизма перемололи и тех и других, но, как оказалось, мы ошибались.

Дуализм национального самосознания — это вопрос не только и, возможно, не столько теории. Это вопрос политической практики, а говоря шире, исторической судьбы России. Более образованные и социально активные западники в периоды глубоких общественных кризисов выходят на передние рубежи борьбы и нередко побеждают. Но, будучи меньшинством среди народа, они вскоре теряют свою победу.

Так произошло вскоре после Октябрьской революции 1917 г., когда большевики-интернационалисты «ленинского набора» были оттеснены большевиками-великодержавниками от власти. (А потом многие из них были и репрессированы.) Та же тенденция наметилась и после антикоммунистической революции конца 1980;х — начала 1990;х гг., когда во власть пришло много людей из силовых структур. И вина за это в немалой степени ложится на самих же западников, которые — на удивление нередко! — не понимают душу народа и даже порой не чувствуют общественных настроений.

Приснопамятный телеклип о летящих в частном самолете лидерах «Союза правых сил» (Б.Немцов, А. Чубайс, И. Хакамада) в ходе предвыборной кампании в Государственную думу 2005 г. как демонстрация преуспеяния правых в стране полунищего большинства может служить здесь хрестоматийным примером. Они, наверное, исходили из того, что 10−15% россиян однозначно выиграли от либеральных реформ и, видя, как прекрасно живут лидеры правых, они за них и проголосуют. Но они не учли, что значительная часть состоятельных россиян связана с властью, ей во многом обязана своим преуспеянием и, соответственно, будет голосовать за партию власти.

С другой стороны, немалая часть образованных слоев общества, которая в политически развитых и благополучных странах исповедует либеральные ценности, в России из-за шоковых реформ оказалась в бедственном положении и скорее готова голосовать за левых, чем за правых.

В Китае же ситуация обстоит совсем по-другому. Некоторые авторы считают, что Китай никто не смог завоевать в точном смысле слова, поскольку сами завоеватели рано или поздно становились «завоеванными» несравнимо более развитой китайской цивилизацией, перенимая китайский язык и культуру и подвергаясь ассимиляции. Так, китаист Андрей Исаев пишет: «…История учит, что все переселенцы и завоеватели, приходившие в эту страну, рано или поздно превращались в китайцев» [4].

И далее он утверждает, что в сфере духовной жизни Китай ничего не заимствовал извне, «единственное, что воспринял извне Китай из мира идей, — это буддизм. Да и то учение это долгое время воспринималось как ответвление своего, китайского, даосизма. Когда же окончательно стало ясно, чтоэто не так, придумали незатейливую легенду: первый учитель даосов Лао-Цзы в своем странствии на запад встретил как-то мать будущего принца Сидхартхи Гаутамы… В общем, Будда — тоже китаец. Пусть и наполовину. Кстати, буддийские храмы по архитектуре и внутреннему убранству ничем не отличаются от отечественных конфуцианских и даосских. Они — китайские» [5].

Следуя принципу антиномии, примем все это на веру. Хотя другие авторы говорят, что монголы, создавшие императорскую династию Юань (1271) и правившие Китаем без малого сто лет, и не исчезли бесследно, а были изгнаны из страны в результате вооруженной борьбы в основном китайских крестьян, после чего была создана новая династия Мин (1368). Конечно, какая-то часть монголов ассимилировалась.

Да и в самом их войске к тому времени было уже немало этнических китайцев. А завоевавшие Китай маньчжуры (которых, кстати говоря, сами китайские власти пригласили в страну, чтобы помочь справиться с восстанием крестьян), основавшие новую правящую династию Цин (1644−1912), в основном, наверное, действительно растворились в китайской массе, хотя многие этнические китайцы (хань), тем не менее, выражали недовольство засильем этнических маньчжуров во власти.

Только тут можно возразить: и многие русские были не в восторге от засилья немцев во власти при Петре I и Екатерине II. (А если говорить о правлении Романовых, то у них были тесные династические связи с немецкими родами.).

Существует мнение, что склонны подражать едва ли не во всем Западу, в то время как китайцы, перенимая максимум возможного из области научного знания, техники, технологий, менеджмента, свято оберегают свою культуру, традиции, а многие заимствования из других областей «китаизируют». Только всегда ли так было? И все ли так уж однозначно? Об этом речь пойдет ниже.

Многие аналитики указывают на еще одно чрезвычайно важное отличие россиян от китайцев. Как страна, отставшая в своем развитии, мы взяли на вооружение формулу «догоняющего развития», как и большинство других стран в сходной ситуации. Китай же, утверждают эти аналитики, никого не догоняет — он стремится восстановить свое былое могущество.

Жители Китая многие века полагали, что их страна расположена в центре мира, поэтому и назвали ее Чжунго — «Срединное государство». Они считали себя представителями единственной на земле высокоразвитой цивилизации, остальные страны для них были варварскими.

Притом что Китай на протяжении большей части своей истории и на деле был наиболее развитым, могущественным государством. Еще в начале XIX века он производил треть мирового ВВП [6]. И вдруг… страна к середине века оказалась на грани национальной катастрофы. Затянувшаяся гражданская война, «опиумные» войны, англо-французская интервенция, поддержанная США, навязанные «победителями» унизительные договоры и т. д.

Как считают историки, во многом все это стало следствием высокомерной многовековой изоляции Поднебесной от остального мира и автаркии. Когда, например, в 1793 г. посол Англии, в которой уже развернулась промышленная революция, обратился к китайскому императору Цянь-лун с предложением установить торговые отношения между двумя странами, в ответ он услышал примерно следующее. Китай устойчиво стоит на своих ногах, все производит, что ему надо, и в заграничных товарах не нуждается. В то время заграничным судам разрешен был заход только в один порт — Гуанчжоу, деятельность иностранных предпринимателей была резко ограничена[7].

Что и привело к прогрессирующему отставанию Поднебесной от ведущих стран Запада, которые вслед за Англией в конце XVIII — начале XIX века немало преуспели в научно-техническом прогрессе и одна за другой становились на путь промышленного развития.

В.Невейкин пишет, что «длинная и полная великих событий история Китая создала у его народа устойчивое преклонение перед ее «деяниями» и своими «предками». Все, как отмечал тайваньский историк и публицист Бо Ян, воспринималось через «прошлые события».

Люди перестали искать «новые пути», силы познания были направлены на изучение «опыта предыдущих поколений» и воплощения его в сегодняшнем дне. Китай, по меткому выражению Лао Шэ (известный китайский драматург и писатель. — А.К.), шел «вперед спиной», постоянно «вглядываясь назад». Стандартным ответом на нечто новое было: «Это уже знали наши предки, надо посмотреть ответ у них». Само «посмотреть» могло занять много времени, и «новое» становилось, как бы сейчас сказали, «неактуальным»" [8].

Но Невейкин признает, что выстраиваемый по одной и той же модели социум «император (царь) — вассалы (уездные князья) — придворные (знать) — народ (он же чернь или богоносец в зависимости от настроений Суверена)» создавал устойчивость обществу. Так, может быть, это и способствовало тому, что Китай, по сути, является единственной (возможно, за исключением Индии) сохранившейся древнейшей цивилизацией?

Россия до революции, как известно, была крестьянской страной, а в Китае еще недавно преобладающим большинством населения были крестьяне. По утверждению китайских социологов, уже через несколько лет большинством населения станут горожане [10].

Отсюда идет сильное влияние на общественную жизнь традиционализма. И поскольку в обеих странах существовали тиранические режимы, в них, особенно в Китае, нередко случались крестьянские восстания, не приводившие, однако, к ликвидации тирании.

Выведена даже формула: исчерпав свой ресурс, тиранический режим свергается или сам разваливается, начинается хаос вплоть до распада государства, он прекращается с приходом к власти сил, которые железной рукой наводят порядок, начинается здоровое развитие страны, которое сменяется застоем, ужесточением режима, который в конечном итоге терпит крах, и снова начинается хаос.

У двух стран были тяжелые периоды в истории, когда они теряли национальный суверенитет. Но не следует забывать и о том, что Россия и Китай — соседи, которые по крайней мере в Новое и Новейшее время активно взаимодействовали, шло взаимовлияние культур. То, каким влиянием в китайском обществе пользовалась русско-советская литература, музыка, театр и пр., хорошо известно.

Фактом является и то, что в нашей стране давно известны творения крупнейших китайских философов, и прежде всего Конфуция, переводились и переводятся книги многих выдающихся китайских писателей, таких, например, как Лао Шэ, Лу Синь и др. Исследователи отмечали влияние Китая на русскую архитектуру и искусство[11]. Не гаснет интерес к китайской культуре поддержания здоровья человека без применения медикаментозных средств, к зародившейся в Поднебесной школе восточных единоборств[12].

То, что СССР активно помогал китайским революционерам в борьбе против иноземных захватчиков и местных выразителей интересов феодально-бюрократической верхушки, а потом содействовал КНР в деле развития национальной экономики, техники и науки, полагаю, хорошо известно. Более того, без советской помощи победа китайских революционеров была бы проблематичной [13]. Известно и то, что в советско-китайских отношениях был и тяжелый период, в том числе по вине советского руководства. Однако в чем же проявляется общее?

Во-первых, только две из крупных стран мира взяли на вооружение возникший в Европе марксизм. Это Россия и Китай. И та и другая страна по уровню развития, грубо говоря, не дотягивали до того, чтобы реализовать на практике марксистскую теорию, изначально предназначенную для наиболее развитых стран.

Но это учение было в одном случае «русифицировано», в другом — «китаизировано». Иначе говоря, было упрощено, адаптировано к местным условиям. Марксизм был использован не только как теория построения социализма, но и для решения поставленных историей задач перед той и другой страной.

В России — для осуществления модернизации в кратчайшие исторические сроки и превращения страны в могучую державу, в Китае — как средство мобилизации широких слоев населения для борьбы с японскими оккупантами, режимом Чан Кайши и за объединение и укрепление страны, которая многие десятилетия страдала от распрей и междоусобиц.

А потом — примерно так же, как и в СССР: для ускоренной модернизации страны. Это к вопросу о том, что китайцы, кроме буддизма, якобы ничего не заимствовали извне из мира идей. На деле заимствовали, что особо характерно для периода, когда (используя принятую в Китае хронологию) лидером первого поколения руководителей был Мао Цзэдун.

Во-вторых, обе страны оказались во власти социального утопизма и гигантомании. Еще до того, как первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев инициировал принятие в 1961 г. программы построения коммунизма за 20 лет, председатель ЦК КПК Мао Цзэдун в 1958 г. провозгласил политику «трех красных знамен»: новая генеральная линия; большой скачок; народные коммуны. Это была политика форсированного построения в стране коммунизма, как он понимался лидером КНР.

Под девизом Мао Цзэдуна «три года упорного труда — и десять тысяч лет счастья» были намечены гигантские по масштабам и стремительные по темпам преобразования. Так, по пятилетнему плану на 1958;1962 гг. предусматривалось увеличение выпуска промышленной продукции в 6,5 раза, сельскохозяйственной — в 2,5 раза, причем среднегодовой прирост в промышленности должен был составить 45%, в аграрном секторе — 20%. Выплавка стали должна была увеличиться в 10 раз — с 10 млн т до 100 млн т. В сельской местности предусматривался (и на деле реализовался) переход к «народным коммунам». Коммуна рассматривалась в качестве универсальной формы организации общества вначале в деревне, а потом и в городе.

Понятно, что этот утопический план потерпел крах, что стоило Китаю нескольких десятков миллионов жизней в результате массового голода, который последовал за попыткой реализации политики «трех красных знамен», бессмысленных расходов людских и материальных ресурсов для выплавки в кустарных печах металла, непригодного для промышленного производства.

И не успела страна прийти в себя после «большого скачка», как началась «культурная революция» (1966;1976), дезорганизовавшая нормальную хозяйственную и общественную жизнь и унесшая, в том числе в ходе самосудов хунвейбинов, вооруженных стычек их с военнослужащими, много человеческих жизней. Притом что была уничтожена и немалая часть богатейшего культурного наследия Поднебесной.

Под влиянием агрессивной пропаганды большевиков еще недавно в массе своей верующий народ громил церкви, расправлялся со священнослужителями. Большевики в годы «военного коммунизма» начали создавать коммуны, а когда эта затея провалилась, то они задним числом назвали политику «военного коммунизма» вынужденной и временной мерой.

Складывавшийся веками культурный слой народа был разрушен, сильно пострадало предпринимательское сообщество в городе. А насильственная коллективизация и сопутствующее ей «раскулачивание» привели к уничтожению самой деловой и трудолюбивой части крестьянства, последствия чего не преодолены до сих пор.

В ходе сталинского террора 1937;1938 гг. пострадали многие крупные ученые, деятели культуры и организаторы производства и была истреблена наиболее талантливая часть командного состава армии, что стоило нам неслыханных людских и материальных потерь в Великой Отечественной войне. Потеря миллионов мужчин репродуктивного возраста негативно сказалась на демографической ситуации.

В сущности, сталинский террор 1930;х гг. и «культурная революция» Мао — это однопорядковые явления, причем и произошли они примерно через равное число лет после прихода к власти Сталина и Мао. Да и мотивы их типологически схожи: Сталин репрессировал всех тех, кто, по его мнению, при определенных условиях мог бы угрожать и его власти, и построенному им общественному строю. Мао делал примерно то же самое: стремился укрепить свою власть и создать условия для проведения леворадикального политического курса.

В-третьих, на деле не только СССР, но и Китай во времена Мао Цзэдуна руководствовался принципом «догоняющего развития». Так, напомню, планировалось за 15 лет догнать Англию, за 20 лет — США и в течение трех лет сравняться с Японией по уровню сельскохозяйственного производства [35].

Что же касается проблемы — догонять кого-то или развиваться по собственной модели, то у обоих вариантов есть как плюсы, так и минусы. Плюс догоняющего развития очевиден и состоит в том, что отставшая страна может следовать уже проторенным передовыми странами путем, избегая метода проб и ошибок и используя при этом их технику и технологии, что и позволяет ей резко ускорить свое развитие.

Классическим примером в этом отношении является Япония. Но у Японии были реально выполнимые планы развития, а также мощный стимул: достижениями в короткий исторический срок в гражданской сфере реабилитировать себя за поражение во Второй мировой войне[14].

История знает немало примеров стран, как правило, с тоталитарными и авторитарными режимами, которые пытались следовать каким-то своим особым путем, который неизбежно заводил их в тупик.

Но очевиден и минус догоняющего развития. Когда перед страной ставится задача кого-то догнать, то тем самым вольно или невольно признается ее отсталость, а частая практическая невозможность решения этой задачи нередко рождает в обществе разочарование, апатию, а то и чувство национальной ущербности.

Когда, например, Н. Хрущев поставил оторванную от реальных расчетов задачу в намеченные сроки догнать Соединенные Штаты по общему объему ВВП, а потом и в пересчете на душу населения, а в ближайшие годы — по производству молока, то дело кончилось не просто конфузом, а дискредитацией и социализма, и его самого как руководителя.

Совсем другое дело, когда власти ставят перед обществом задачу не догнать и перегнать кого-то, а вернуть стране ее былое место в мире, как это практикуют власти Китая после начала инициированных Дэн Сяопином реформ, не указывая конкретные сроки.

При том что еще и проводится политика, которая убеждает народ в достижимости поставленной цели. Это рождает массовый энтузиазм и невероятное упорство. К этому нередко добавляется и потаенное стремление общества реабилитировать себя за прошлые поражения и унижения. Многие американские и европейские исследователи подчеркивают: Китай развивается гораздо быстрее, чем это вытекает из теоретических расчетов. В ходе полевых исследований выяснилось, что в Китае крупнейшие объекты, как правило, строятся в два раза быстрее, чем в развитых странах, и в несколько раз дешевле.

А по сравнению с нынешней Россией и сроки во много раз короче, и расходы во много раз меньше. Например, участок Голмуд — Лхаса Цинхай-Тибетской железнодорожной магистрали протяженностью 1142 км со средней высотой над уровнем моря 4 тыс. м и многочисленными мостами и тоннелями был построен менее чем за 5 лет (2001;2006) и стоил всего 33 млрд юаней (по курсу 1 доллар = 8,1 юаня, то есть чуть более 4 млрд долларов)[15].

В-четвертых, обе страны демонстрировали неприкрытый мессианизм. Когда умер Сталин, то Мао Цзэдун, не считая Хрущева равным себе как теоретика и как политика, да еще и будучи ярым противником разоблачения «культа личности» Сталина, начал претендовать на лидерство в мировом коммунистическом движении. А когда это ему не удалось, то стал стремиться поставить под свое влияние леворадикальные коммунистические и другие левые партии и организации в «третьем мире». После того как маоистское руководство объявило, что страны «третьего мира» созрели для революции, Пекин, с одной стороны, начал оказывать материальную помощь лояльным себе режимам, а с другой стороны, создавать маоистские группировки в странах разных континентов [31].

Многие из них, уйдя в подполье, стали вести вооруженную борьбу с «реакционными» режимами. На идеях Мао выросли и кровавые деяния Пол Пота. На все это уходили огромные средства, в то время как сотни миллионов людей в его собственной стране жили на грани голода. К тому же заявление Мао Цзэдуна о том, что «третий мир» созрел для революций, создавало Китаю немало противников в лице правительств многих стран. И Советский Союз, как известно, в довоенный период стремился распространять идеи коммунизма через Коминтерн, а в послевоенный — тратил огромные средства на поддержку «революционных стран и народов». Средства, которые могли бы пойти на развитие собственной экономики и повышение благосостояния граждан.

В-пятых, и в Китае при Мао Цзэдуне, и в СССР при Сталине, а отчасти и Хрущеве появлялось необычайно много научно не обоснованных инициатив, «завирательных идей», нереализуемых простых решений сложных проблем. В частности, у нас ставилась цель победить природу и засуху, велась борьба с генетикой и кибернетикой, имело место распространение антинаучных воззрений «народного академика» Т. Д. Лысенко и пр [34].

А в Китае, например, была развернута крупномасштабная борьба против «четырех вредителей»: крыс, воробьев, мух и комаров. Миллионы китайцев гонялись за пернатыми, исходя из «научно обоснованной теории», что через несколько часов те замертво рухнут на землю. Только после истребления пернатых урожаи не увеличились, а, напротив, резко уменьшились. Был и такой лозунг: «Превратим желудок каждого китайца в маленький заводик по выработке удобрений» .

В-шестых, несмотря на принадлежность к разному типу цивилизаций, есть что-то общее и в менталитете россиян и китайцев. И это не только то, что нам легко общаться друг с другом. Китайцы понимают юмор, слова, сказанные в переносном смысле, что, как говорят, не свойственно японцам. Они и мы склонны бросаться из крайности в крайность, ставить утопические задачи, готовы идти на большие жертвы во имя великой, но иллюзорной цели.

И еще. Стиль руководства и поведения первых руководителей СССР и Китая, то есть Сталина и Мао Цзэдуна, был очень схожим. Оба активно содействовали формированию образа своей исключительности, своего обожествления и не терпели ни малейшей критики в свой адрес, а те, кто это себепозволял, раньше или позже за это расплачивались16. Допущенные опасные просчеты и грубые ошибки в экономической или политической области они стремились сваливать на других.

" Чжунго, или Срединное царство, как называли свою родину китайцы, — пишет глубокий знаток Востока В. В. Овчинников, — единственная страна в мире, чья древность непосредственно смыкается с современностью. Причем дело тут не только в непрерывности пятитысячелетней истории, но и в незыблемом уважении к ней. Жители Поднебесной убеждены, что камни прошлого — ступени на пути к будущему" [17]. Он же, Овчинников, указывает: «Конфуций появился на исторической сцене 25 веков назад, в смутное время нескончаемых междоусобиц, когда главным стремлением людей была жажда мира и порядка.

Проблемы управления государством, отношения верхов и низов общества, нормы нравственности и морали — вот стержень конфуцианства… «Государь должен быть государем, а подданный — подданным. Отец должен быть отцом, а сын — сыном». Эта ключевая фраза из книги Конфуция «Размышления и слова», — подчеркивает Овчинников, — имела в эпоху раннего феодализма прогрессивное значение. Ведь она означала, что на преданность подданных вправе рассчитывать лишь справедливый государь, на сыновнюю почтительность — лишь хороший отец" [18].

Гуманистическое учение Конфуция, в том числе формула поведения верхов и низов, так не понравилась деспотическому императору Цинь Шихуану, что в 213 г. до н.э., то есть через много лет после смерти Конфуция, он приказал сжечь его сочинения, а более чем 400 его последователей заживо похоронить. Но само учение ему похоронить не удалось.

Вот мнение тоже очень авторитетного востоковеда профессора В. В. Малявина: «Главный принцип китайской культуры — «соответствие моменту», что предполагает «преемственность в изменениях» (тун бянь)… Дух китайской культуры способен к бесконечному разнообразию своих проявлений в истории… Китайцы воспринимают свою социальную среду как часть собственной судьбы, и притом едва ли не важнейшую ее часть, которая служит самым беспристрастным судьей людских достоинств и недостатков.

Китайцы верят в моральное воздаяние поступков, неотвратимо проявляющееся в людском мнении и людской молве. Личная честность и справедливость в отношениях с другими воспринимается ими скорее в прагматическом ключе — как действительный социальный капитал личности.

А вера в неотвратимость справедливого возмездия уже в этом мире служит в китайском обществе в известном смысле даже более эффективным регулятором поведения, чем идея загробного суда в западных религиях" [19]. А известный китаевед доктор философских наук Артем Кобзев подчеркивает, что китайцы взяли из конфуцианства «культ знания, культ учености, культ культуры…» [20].

Наверняка может возникнуть вопрос: если китайское общество очень консолидировано, стремится к гармонии, а место каждого в нем зависит прежде от него самого, притом что оно (общество) еще и следует конфуцианским заповедям, то чем же объяснить грандиозные катаклизмы уже в новое время — в Х1Х и ХХ веках? Мне представляется такое объяснение: во времена глубоких общественных кризисов и потрясений вековые стереотипы поведения притупляются, и если при этом появляются сильные харизматические лидеры, то они вполне могут повести за собой массы и навязать им свое понимание и путей дальнейшего развития страны, и новую систему мотиваций и ценностей.

Но поскольку стереотипы поведения, как и основные ценности народа, заложены в архетипе (коллективное бессознательное), который обладает большой устойчивостью к переменам, то как только жизнь нормализуется — все возвращается на круги своя. Можно ожидать, что и Россия в скором будущем вернется ко многим своим исконным позитивным ценностям, которые оказались подмятыми «диким капитализмом» .

Ставя вопрос об уникальных чертах китайского общества, отметим, во-первых, что еще в Древнем Китае высоко ценилась образованность, и чиновников выбирали на конкурсной основе, то есть действовал принцип меритократии. Эти черты играют важную роль в ходе нынешних реформ. Руководителей подбирают по принципу профессионализма, опыту работы, а не клановости, лояльности и пр. Хотя, откровенно говоря, я не склонен это абсолютизировать.

Элементы клановости существуют и в Китае. Но здесь, как мне представляется, неведомы такие феномены, как «днепропетровская», «молдавская» или «питерская» команды. Да, иногда говорят о «шанхайской бригаде» Цзян Цзэминя, который после Дэн Сяопина возглавил третью команду третьего поколения китайских руководителей, став генеральным секретарем ЦК КПК[21] и председателем КНР.

Только он, будучи крупным государственным деятелем, взял из Шанхая, где многие годы был мэром, наверное, не просто «своих», а, скорее, лучших. Не отбирая лучших в управление государством, китайские руководители не смогли бы добиться таких потрясающих успехов в развитии страны. Ведь серьезных провалов в реформировании Китая в «послемаоистскую эпоху» практически не было, чего нельзя сказать о реформировании России в постсоветский период.

За годы реформ Пекин направил в развитые страны, и прежде всего в США, по разным оценкам, от полутора до двух миллионов студентов и стажеров, и многие из них вернулись в страну и составили костяк новой управленческой, хозяйственной и научной элиты в университетах и исследовательских центрах. Любовь к знаниям и конкуренция уровней профессионализма присущи и многим другим обществам, но в данном случае речь идет о том, что в Китае эти качества имеют очень глубокие корни.

Во-вторых, это поистине трепетное отношение китайцев к «матери-родине», в какой бы стране они не жили. Именно китайские общины в других странах, так называемые «хуацяо», вложили в китайские экономические, технологические и пр. свободные (специальные) зоны первые десятки миллиардов долларов. Даже из Тайваня в Китай пришло около 100 млрд долларов в качестве инвестиций. И когда руководство КНР призывает состоявшихся в странах Запада как крупные ученые и специалисты китайцев вернуться на родину, то этот призыв не остается без ответа.

Директор Института Дальнего Востока РАН, академик РАН М. Л. Титаренко подчеркивает: «Отличительная черта китайской цивилизации — мощнейшая самоидентификация» [22].

Все последние годы китайские предприниматели не стремились вывозить капитал из страны, потому что это не только незаконно, но и невыгодно: в Китае есть и широкие возможности для приложения капитала, и хорошая прибыль. (Незаконный вывоз капитала из страны, теоретически говоря, может начаться только в случае изменения социально-экономической политики государства.) Но вложения в зарубежные сырьевые активы, приобретение передовых производств и пр. поощряются государством, и в последние годы зарубежные инвестиции Китая резко выросли. Некоторые аналитики считают это вывозом капитала, хотя в СМИ появляются сведения (которые обычно трудно и подтвердить, и опровергнуть) и о незаконном вывозе капитала, прежде всего через Гонконг.

В-третьих, китайцы с трудом ассимилируются и стараются в других странах жить компактно, образуя так называемые чайна-тауны, которые славятся своей благоустроенностью, чистотой и прекрасной и недорогой кухней.

В-четвертых, китайцы умеют делать деньги из ничего или почти из ничего. Очевидно, скудость ресурсов в такой перенаселенной стране, как Китай, заставила его предприимчивых жителей находить выгоду там, где представители других этнических групп ее часто не видят.

К примеру, в 2006 г. в рейтинге китайских миллиардеров первую строку заняла женщина средних лет по имени Чжан Инь, заработавшая 3,4 млрд долларов на сборе макулатуры, которую ее предприятия перерабатывали в тару. В Китае на присвоении общенародной собственности, насколько мне известно, не выросло ни одного миллиардера, а те, кто к этому стремились, жестоко поплатились. Не было ни воровских залоговых аукционов, ни грошовой приватизации народной собственности.

В-пятых, в китайском языке, как известно, нет алфавита, а есть иероглифы, которые не совпадают со звуками. Это, как утверждают некоторые китаеведы, рождает особый способ передачи мысли и особый образ мышления. Так, Андрей Исаев говорит, что, в отличие от европейцев, мыслящих абстрактно-понятийно, «мышление китайцев конкретно-символическое, что помогает им сосредотачиваться на решении конкретных задач, не отвлекаясь на всякие там абстрактные построения» [23].

Китайцы иначе, чем европейцы, воспринимают время. Если для нас оно убывает, то для них оно прибывает. Они мыслят совсем другими масштабами, чем мы. Для них 50−100 лет так же естественно звучит, как для нас 5−10 лет. Когда, например, китайские лидеры говорят, что строительство социализма с китайской спецификой займет 50, 100 и даже больше лет, то это нормально воспринимается массовым сознанием.

Когда академика РАН В. С. Мясникова спросили о главных чертах китайского характера, то он ответил: трудолюбие, упорство, взаимопомощь[24].

Общество, как, наверное, и человек: чем старше, тем мудрее становится. Китайское общество, за спиной которого тысячи лет цивилизации, способно находить очень удачные решения сложнейших проблем.