«Диалог культур» в контексте художественного изображения образа черкешенки в романе Исхака Машбаша «Графиня Аиссе»

В историческом романе Исхака Машбаша «Графиня Аиссе» актуализируется проблема национального характера, сохранения национальной идентичности в условиях чужой для личности культуры. Коллизии судьбы Айшет, как и неординарность ее личности, талант, внешняя привлекательность, удивительные для французской действительности XVIII века нравственные понятия, вызывали интерес к прекрасной черкешенке и среди высокопоставленных вельмож, и среди литераторов. Личность Аише — Шарлотты-Элизабет Аиссе де Ферриоль нашла художественное воплощение во французской, английской, грузинской, адыгейской литературах, начиная с XVIII века и заканчивая романом Исхака Машбаша «Графиня Аиссе», написанным в XXI веке. Её образ воссоздал аббат Прево в романе «История одной гречанки», в начале XIX века французский беллетрист Александр Лаверне написал роман «Черкешенка», можно перечислить и другие известные тексты — роман Мариво «Жизнь Марианны» (1741), дидактическая повесть Ж. Руа «Аиссе, или Юная черкешенка» (1870), этюд П. де Сен-Виктора об Аиссе в сборнике «Боги и люди» (1867), который в 1914 году перевел Максимилиан Волошин, роман английской писательницы Кемпбелл Прейд «Мадемуазель Аиссе» (1910), роман Жеанна Д’Йвре «Удивительная судьба мадемуазель Аиссе» (1935) и др. Сара Бернар в парижском «Одеоне» сыграла роль адыгской женщины в постановке «Мадемуазель Аиссе».

Интерес к личности Аиссе в немалой степени обусловлен и её литературным даром. «Письма к госпоже Каландрини» считаются шедевром французской классической литературы. В России это произведение было опубликовано в 1985 году в академической серии «Литературные памятники».

Сегодня судьба и личность Аиссе осмысливаются в контексте исследования диалога культур — французской и адыгской на фоне широких культурологических и социальных обобщений. Идейный и проблемный уровни романа Исхака Машбаша обнаруживают присутствие этого подхода в контексте проблемы межкультурной коммуникации.

Как отмечает Ю. М. Тхагазитов, «современное художественное сознание отличается, прежде всего, синтезирующим восприятием истории человека, его культуры». Поэтому именно в романе И. Машбаша, по сравнению с произведениями об Аиссе западноевропейских писателей предыдущих литературных эпох, можно отметить попытку объективного художественного воссоздания образа «французской черкешенки», сочетавшей в себе признаки и черкесской, и французской культур.

Основные положения теории диалога культур, разработанной М. М. Бахтиным, были продолжены в работах В. С. Библера. Бахтин обращается к исследованию культуры как особого субъекта творчества (не индивидуального, а социального измерения), выражающего себя как синхронное многоголосие в соответствующем типе строения — архитектонике. Типам таких архитектоник соответствуют различные типы культуры, характеризующиеся определенными стилевыми чертами, а каждое произведение культуры детерминировано принадлежностью к этой полифонии. «Условия речевого общения, его формы определяются социально-экономическими предпосылками в этих формах проявляются меняющиеся в истории типы социально-идеологического общения», — писал М. М. Бахтин, подчеркивая, что только через конкретное индивидуальное «высказывание» язык соприкасается с общением, «проникается его живыми силами, становится реальностью».

Таким образом, процесс творчества культуры М. М. Бахтин понимает как самоопределение в диалектическом взаимоотношении, взаимообмене между «Я», «другими» и социальной общностью. Социальное не проецируется на деятельность личности как пассивное отражение, ибо, во-первых, любая культурно-историческая эпоха — не монолит, а полифония; во-вторых, творчество — волевой акт ответственного поступка личности, осмысленно преломляющей мир в себе. Социально-исторический контекст есть диалогизирующий «интонационно-ценностный» фон, меняющийся по эпохам восприятия, поэтому произведения культуры живут в потенциально бесконечном смысловом диалоге.

По мнению М. М. Бахтина, феномен культуры «пронизывает все решающие события жизни и сознание людей нашего века». Культура — это:

• — форма общения людей разных культур, форма диалога; «культура есть там, где есть две (как минимум) культуры, самосознание культуры есть форма её бытия на грани с иной культурой» ;
• — механизм самодетерминации личности, с присущей ей историчностью и социальностью;
• — форма обретения, восприятия мира впервые.

Эти три определения взаимосвязаны и переходят одно в другое, то есть культура трактуется как феномен целостный и неделимый.

Только во взаимодействии со средой, в общении с другими людьми индивид приобретает качественные характеристики, он становится личностью, тем больше личностью, чем больше он представлен в других. Понятие «Другой» (собеседник, противник самого себя) становится ключевым для философии М. Бахтина, поскольку личность становится личностью и познает себя как таковую только в соотнесенности с «Другим». Для личности культура выступает как «форма самодетерминации индивида в горизонте личности, форма самодетерминации нашей жизни, сознания, мышления ». Основанием поступков, действий человека как личности, направленных одновременно вовне, на других и вовнутрь — на себя, является свобода, определяющая самодетерминацию личности, реализующая ее жизнедеятельность, позволяющая человеку выработать идею о самом себе. Но самодетерминация индивида в горизонте личности в культурном контексте возможна лишь в диалоге, который базируется на трех смыслах:

• — диалог есть всеобщая основа человеческого взаимопонимания; «Диалогические отношения — это почти универсальное явление, пронизывающее всю человеческую речь и все отношения и проявления человеческой жизни, вообще все, что имеет смысл и значение Где начинается сознание, там начинается и диалог» ;
• — диалог как всеобщая основа всех речевых жанров. «Жанр есть не что иное, как кристализованная в знаке историческая память перешедших на уровень автоматизма значений и смыслов. Жанр — это представитель культурно-исторической памяти в процессе всей идеологической деятельности (летописи, юридические документы, хроники, научные тексты, бытовые тексты: приказ, брань, жалоба, похвала и т. д.)»;
• — несводимость диалога к общению, иначе говоря, диалог и общение не тождественны, но общение включает в себя диалог, как форму общения. «Чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, вещи, — с ними можно только диалогически общаться В каждом слове звучал спор (микродиалог) и слышать отголоски большого диалога» .

Диалогическое понимание культуры предполагает наличие общения с самим собой как с другим. Мыслить — значит говорить с самим собой, значит внутренне (через репродуктивное воображение) «слышать себя самого», по утверждению Канта. Внутренний микродиалог является составной частью идеи диалога культур. Общение с другим через произведение, текст предполагает микродиалог в Большом времени культуры.

Не вызывает сомнений, что Аиссе не смогла бы выжить в чужой стране, если бы не приняла и не изучила её культуру, нравы, обычаи. Бабушка Чаба, советы которой навсегда запомнила Айшет, учила девочку: «С судьбою не поспоришь, с нею надо дружить, если не хочешь лиха на свою голову» (с. 24). И когда Айшет окрестили в лионском храме, она громко повторила свое новое имя, но по-своему, подчеркнув, что остается черкешенкой — «Шарлотта-Элизабет Айшет!».

В романе концептуализируется идея национальной самоидентификации героини. Её поиск своего «Я», попытка сохранения этого «Я» в чуждых её ментальности условиях выражаются большей частью через диалоги и внутренние монологи, которые являются основным приемом речевой организации текста. Стилевые и речевые приоритеты текста не случайны:

— во-первых, из авторского замысла — художественного раскрытия личности Аиссе — объективно следует аналитическая направленность на внутренний мир героини, психологический показ которого возможен лишь через проникновение в её сознание и скрытые от окружающих мысли, сомнения, рефлексии. Например, внутренний монолог Аиссе в финале романа дублирует её постоянные мысли о греховности её любви: «Ну, а я?. — спросила себя Айшет и усмехнулась: — А я живу в чужой стране, в Париже и, как говорят, красавица из красавиц, но красота эта пока что принесла мне больше страданий, чем радости. Господи, прости меня, грешную, ведь в своем горе я больше виновата сама, но, если бы я уступила домоганиям папам, обрекла бы себя еще на большую греховность и позор. Но как быть мне: ведь причина моего греха — любовь к шевалье де Эди. К тому же в нынешней Франции это считается обычным делом. Я не осуждаю за это французов. Ты один нам всем судья. Но если мы и дальше будем так жить, то Франция потеряет свою нравственную чистоту» (с. 447). Следует отметить, что большинство внутренних монологов Аиссе обращены к Богу, и это оправданно, ведь героиня одинока, у неё нет близкого человека, которому она может раскрыться. Аиссе не ищет оправданий своему проступку, она судит себя по самым высоким меркам, не обвиняя никого в своем нравственном падении. И единственным адресатом её излияний является Всевышний.

В следующем цитируемом монологе Аиссе размышляет о причинах несчастья де Ферриоля — его безумия: «Айшет стояла недвижно и, кажется, не дыша. Без слез, но плакала: «Неужели и впрямь папам сошел с ума? Господи, милостив будь к Твоему рабу Шарлю де Ферриолю. Спаси, сохрани и помилуй его. А, может быть, эта болезнь — Твое наказание папам за его двоебожество? Но ведь Ты — Один Создатель. Это люди называют Тебя по-разному. А что, если он поплатился за то, что меня, несмышленую девочку, обратил в христианскую веру и оттого его тянет к мусульманской вере «(с. 255).

— Во-вторых, в историческом романе, по романтической традиции, диалоги имеют подчеркнуто концептуальную художественную нагрузку.

Например, в диалоге между графом де Ферриолем и наставницей Аиссе мадемуазель Жаннетт — Николь выявляется позиция графа по отношению «другой» культуре, проявлений которой он не желает видеть в своей подопечной:

• — говорят, вы слишком много рассказываете ей о Черкесии, восхищаетесь девочкой, как черкешенкой.
• — Но разве это не так? Ведь сама королева восхищалась её черкесской красотой, черкесским одеянием.
• — Об этом знают все, я даже оставил ей черкесское имя. Но она ведь Шарлотта — Элизабет, жизнь её навсегда связана с Францией, значит история Франции, культура Франции теперь и её культура и история. Вы должны это воспитывать в ней, оно должно стать её духовной сущностью" (с. 172).

Жаннетт — Николь действительно придерживалась совершенно иного мнения, она считала, что девочка должна знать о своем народе и о своей культуре. Воспитательница понимала, что все метания Аиссе связаны с потерей национальной идентичности и помогла девочке в осознании своего «Я». Жаннетт — Николь когда-то читала в одной из книг, что черкесы — древний кавказский народ, мужественный, гордый и красивый и потому была убеждена, что знание о традициях и нравах своего народа даст силы Аиссе противостоять домогательствам графа.

«Погодите, погодите, — сказала она себе, — ведь лекарство от оспы дала людям женщина-черкешенка! Надо найти и дать Аиссе почитать книги о черкесах, она должна знать все о своем народе» (с. 89). Жаннетт — Николь находит в книжных лавках Парижа воспоминания, исторические записи о черкесах Галонифонтибуса, Луки, Гельвеция, красочные описания черкесской одежды, рисунки. Она зачитывает ей высказывание о черкесах итальянского путешественника 16 века Интериано: «Черкесы высоко ценят щедрость и сами очень щедрые, поделятся всем, чего ни попроси у них. Правда, кроме коня и оружия. Они выше всего ценят свою землю, ее свободу, и отстаивают её с удивительной, ни с чем не соизмеримой храбростью и самоотверженностью. Эти чувства, эта храбрость, характер и искусство воина воспитываются у черкесов с самого раннего возраста, можно сказать, с молоком матери» (с.90).

Таким образом, И. Машбаш находит проводника черкесской культуры и истории в лице воспитательницы Аиссе, этот сюжетный ход, скорее всего, не имеет документального подтверждения, но вполне оправдан в контексте идейного замысла романа. Сама Аиссе в своих «Письмах к госпоже Каландрини» не упоминает о знакомстве с черкесской культурой, но автор имеет право восполнить художественный образ отдельными деталями, не искажающими личность исторического лица. Подобное решение лишь глубже детерминирует внутренний мир главной героини.

— В-третьих, через диалог автор имеет наибольшие возможности высветить проблемное пространство романа и, возможно, опосредованно проявить авторскую позицию. В ряду ведущих проблем, наряду с вопросом сохранения национального сознания в условиях чужой культуры, диалога культур, весьма актуальны и проблемы нравственности, воспитания, общей культуры. Эти узловые моменты проблемного пространства автор последовательно и настойчиво связывает с ментальностью Аиссе. Поэтому роман насыщен диалогами главной героини с представителями французской культуры, которым многое в её поведении и взглядах непонятно. Например, в диалоге с Марией — Анжеликой высвечиваются два кардинально различных взгляда — парижанки и черкешенки — на отношения между мужчинами и женщинами:

«Мария — Анжелика то ли грустно, то ли насмешливо улыбнулась. — Не торопись, милая, твоя красота бросит к твоим ногам немало влюбленных. И не только холостых красавцев, но и женатых щеголей.

• — Пусть бросает, я перешагну через них, — усмехнулась Айшет.
• — Ой ли! Перешагнешь через одного, другого, а на третьем можешь и споткнуться .
• — Не споткнусь, сердце не позволит. Я вспомнила свою бабушку. Она говорила: «Не бегай за ветром — его не поймаешь, и за тенью своей не гоняйся — её не обгонишь» (с. 345). Ответ Аиссе повергает графиню в недоумение и даже поражает её. Привыкнув разговаривать с приемной девочкой как с существом низкого происхождения и, соответственно, невысоких умственных достоинств, культуры и образования, графиня не в первый раз поражается тому, что неправильно оценивает Аиссе, но не может понять, откуда в черкешенке такое благородство, разумность и высокие нравственные понятия. «Я её учу уму-разуму, а получается, она мудростью своей бабушки, черкесской мудростью меня учит. Эта девочка из какого-то горского селения, а посмотрите на неё: даже по парижским меркам, элегантная, будто маркиза. А какая у неё лёгкая, изящная походка, с каким уважением разговаривает со старшими! И это не только теперь — она такая пришла к нам в Париж, родилась, наверное, такой. Теперь Аиссе — истая парижанка, но по-своему, наверное, по-черкесски, размышляет о чистой любви, о порядочности. Удивительный человек, одаренный Господом!» (с. 346).

Культура включает в себя и специфическое отношение к природе. Аиссе, родившаяся в мире, проникнутом духом свободы, который олицетворяют горы, море, чудесные сады, воздух, совершенно по-иному, чем парижане, чувствует и воспринимает природу. Ей необходимо слияние с природой, она задыхается в душной духовной и материальной атмосфере Парижа.

Неразрывно связана с любовью к родной земле любовь к своему языку, который является главным достоянием культуры личности. Проблема утраты родного языка, как следствие утраты языковой среды, актуализируется в романе как подтверждение идеи неразрывности национального сознания и языка. В романном мире, по воле автора, Аиссе не забывает родной язык, хотя постоянно тревожится о том, что все меньше думает на нем, что может потерять это единственное подтверждение её этнической сути. В «Письмах к госпоже Каландрини» нет упоминаний или размышлений самой Аиссе о родном языке, как и о своей национальной принадлежности. Автор сознательно вводит этот мотив, так как известно, что национальность личности определяется по языку мышления.

В этом проблемном пространстве романа просматривается тема диалогичности культур. Двуязычие главной героини имеет особую концептуальность: обладая двумя языковыми сознаниями, Аиссе оказывается внутренне богаче французов, в её сознании сосуществуют две национальные картины мира. Г. Гачев, исследуя эту проблему, отмечал: «В стыке языков выражается наиболее остро столкновение образов жизни и материальных, и духовных культур — но столкновение, происходящее не просто в жизни, но на уровне сознания, осмысления жизни. Ибо язык — есть древо познания. И насколько он ветвист и раскидист — настолько развитая модель мира живет в сознании народа. При двуязычии язык и национальное сознание превращаются, по словам литературоведа и философа М. М. Бахтина, из абсолютной догмы, какими они являются в пределах замкнутости и глухого одноязычия, — в более гибкую и податливую новым понятиям мировоззренческую систему. Двуязычие — это диалог мировоззрений, систем мира. При нем получается стереоскопичность зрения, объемность мышления» .

Таким образом, яркость и неординарность личности Аиссе, её духовно-нравственное богатство имеют не только врожденные генетические предпосылки, но и развиваются и совершенствуются в процессе взаимодействия её национальной картины мира с «другой» — французской — через «диалог культур», одним из проявлений которого является двуязычие. Двуязычие героини подчеркивается полифоничностью языковой композиции произведения. Наряду с галантным языком французских вельмож, свободной речью творческой интеллигенции, нейтральной повествовательной манерой, изысканной литературной речью аристократов, в романе органично функционируют фольклорный, разговорный и эпистолярный стили. Присутствие фольклорного языкового пласта обнаруживается в насыщенности текста романа народными изречениями, пословицами, афоризмами. Причем следует отметить, что эти стилевые вкрапления заимствованы из адыгской культуры, что подчеркивает национальную сущность главной героини, её близость к своим истокам. Например:

Лепешек вкусных всегда не хватает на всех (с. 53).

Черкесы говорят: тот, кто не испытал трудностей, не знает цену счастью (с.54).

Люди давно заметили: рана от меча заживает, остается лишь шрам. А вот рана, нанесенная злым языком, остается надолго, иногда — на всю жизнь (с. 56).

В народе говорят: жизнь бывает сродни короткой веревке: иногда её и завязать нетрудно, и развязать. Но если она затянется в тугой узел, то весь свой век будешь развязывать (с. 84).

Не та мать, что родила, а та, что воспитала (с. 111).

Сделай добро и брось его в речку (с. 432).

Адыги говорят: ты пленник неразглашенной тайны, а разгласишь — становишься её заложником (с. 127).

Добро и зло — неотделимы, как палка о двух концах (с.199) и др.

Переплетение различных языковых стилей подчеркивает идею взаимопроникновения и взаимодействия культур — их диалога.

Несмотря на то, что Аиссе скучает по Родине, она закономерно становится частью и другой культуры. Воспоминания о Черкесии постепенно из лейтмотивных становятся ассоциативными. Например, услышав мысленно шум морского прибоя, шорох гальки, Аиссе сразу же вспоминает о родной Черкесии: «Интересно, с каким берегом так тревожно разговаривает морская волна — Турция или Черкесия? С какого из двух берегов Черного моря — турецкого или черкесского — доносится этот тревожный прибой? Конечно, Черкесии. Вот они, в самом поднебесье, две мои любимые белоснежные вершины. А это? Девушки в своих красивых долгополых платьях поют на лугу старинные песни адыгов. Господи, я стала их забывать, но как же это так, что я стала забывать язык матери, язык дедов и прадедов?». И тут Аиссе вспоминает мудрые слова Фахри — турецкого переводчика: «Каждый человек должен жить на своей родной земле, под своим небом, среди своих соотечественников, деля с ними и радость, и печаль, а если по воле судьбы окажется на чужбине, пусть душой останется верным своей земле, её детской чистоте и мудрости отцов» (с. 323).

Следующим аспектом проявления диалога культур является тема религии, представляющая собой значительный идейный пласт произведения и реализуемая в контексте двоебожия главной героини и попытки самого де Ферриоля принять мусульманство. По сути, истинно и искренне верующим человеком в романе становится черкешенка. Это видно из её постоянных обращений к Богу во время мучительных внутренних монологов, выражающих поиск правильного пути. Глубокие нравственные терзания героини подчеркивают её исключительность в мире, где любовь, человеческая привязанность стали предметом торга и «лекарством от скуки». Сосуществование в сознании Аиссе двух религий — ментально закрепленной мусульманской и привитой ей де Ферриолем — христианской, привело к удивительному мировоззренческому феномену: Аиссе смогла найти одного Бога, ей не особенно важно, какой он — христианский или мусульманский. Для героини Бог — это нравственность, добродететель, чистота, искренность, любовь, вера, природа. Можно сказать, что постоянные рефлексии Аиссе связаны с её поиском Бога. Она ближе, скорее, к пантеистическому восприятию мира, особенно характерному для языческой веры, в которой жили древние адыги.

Состояние постоянного поиска нравственной опоры создает внутренний диссонанс в сознании Аиссе, ее двойственность во многом объясняется навязанным ей двоебожием: «не сомневаясь, не задумываясь, она просила по-адыгски помощи у Аллаха, по-французски — у Иисуса Христа» (с. 275). Аиссе спрашивает у себя в минуты растерянности: «Кто я такая? Француженка или черкешенка? Когда-то была черкешенкой, а теперь превратилась во француженку, А может, все мои несчастья происходят оттого, что я опять продолжаю молиться двум богам? Но ведь раньше, когда была маленькой, в Черкесии, я молилась, как и мои мама, папа, бабушка Аллаху Да, мы всей семьей были верны Аллаху, но тяжкие испытания, выпавшие на нашу долю, нарушили всю мою жизнь. Кто повинен в этом? Те же люди, которые исповедовали ислам Странным образом сошлись здесь адыги, турки, французы. Несмотря на разность языка и верований, у всех у них — одни и те же добродетели и пороки» (с.276). В этом эпизоде француженка/черкешенка Аиссе-Айшет приходит к глубокому пониманию истинных человеческих ценностей — неважно, к какой вере принадлежит человек, какому богу молится, главное — чтобы он имел свой собственный кодекс человеческих норм нравственности и морали, свое представление о добре и пороке. Может потому двоебожие для Аиссе не так травматично и даже — приемлемо, что кодекс чести адыгэ-хабзэ, о котором она никогда не забывает, навсегда остается с ней.

Приобщение к европейской культуре, в свою очередь, формирует интеллект Аиссе, развивает в ней эстетическое начало. Аиссе много читает, любит театр, интересуется поэзией, искусством. Неслучайно её «Письма к госпоже Каландрини» вошли в классику европейской литературы.

Синтез черкесской и европейской культур дал поразительный результат — девочка из черкесского аула стала одной из самых ярких, талантливых, образованных и красивых женщин Парижа, главным жизненным принципом которой была добродетель. Осознавая порочность общества, частью которого она, волей судьбы, стала, Аиссе постоянно подчеркивала в своих письмах, что для неё важнее всего сохранить женское достоинство, добродетель, и в этом она оставалась черкешенкой: «Опыт и в самом деле показывает, что злосчастье и бедность не очень-то людям по вкусу и ценятся лишь тогда, когда человек при этом ещё и богат; и однако перед истинными добродетелями всякий склонит голову» .

Показательны высказывания Аиссе по поводу театральных постановок и игры актеров, здесь она подмечает такие недостатки, которые никогда не были бы замечены французскими критиками: «На мой взгляд, актрисе, играющей роль влюбленной, надобно выказывать скромность и сдержанность, сколь бы драматичными не были изображаемые обстоятельства. Страсть должна выражаться в интонации и звуках голоса. Юной принцессе следует держаться поскромнее». Описывает Аиссе госпоже Каландрини, проживающей в Швейцарии, и парижскую светскую жизнь, создавая яркую картину быта и нравов французской аристократии: сплетни, скандалы, интриги, браки по расчету, постоянные супружеские измены, тяжкие болезни и безвременные смерти; полное падение нравов, свары и заговоры при дворе, дикие выходки развратной знати, беспредельное ханжество, полное бесправие простых людей. Аиссе пишет: «все, что ни случается в этом государстве, предвещает его гибель. Сколь же благоразумны все вы, что не отступаете от правил и законов, а строго их блюдете! Отсюда и чистота нравов. А я что ни день, то все больше поражаюсь множеству скверных поступков, и трудно поверить, чтобы человеческое сердце было способно на это». В художественном мире романа Исхака Машбаша эти истории обретают новую жизнь, неся ту же идейную нагрузку, что и у Аиссе — обличение безнравственности и духовной гибели парижской аристократии.

Рисуя синтезированный образ, сочетающий черты различных культур, И. Машбаш, наряду с чертами европейской культуры, акцентирует внимание на ментальных, адыгских проявлениях личности Аиссе. В частности, автор романа подчеркивает сдержанность в речах и манерах, добродетельность, преданность семье, уважение к старшим, бесстрашие и гордость Аиссе в те моменты, когда её пытаются унизить или склонить к недостойному в её понимании поступку, стремление к духовной свободе. Реальная жизнь ввергает Аиссе, натуру цельную и чистую, в глубокую грусть.

Айшет, дочь черкесского князя Болета, оставила значительный след в истории французской культуры, вызывая уважение и восхищение народом, имеющим такие человеческие устои и рождающим столь красивых душой и телом людей. Её судьба неординарна, личность, сформированная двумя культурами — адыгской и французской — ярка и самобытна, и это достоверно отражено в историческом полотне Исхака Машбаша «Графиня Аиссе».