Творческий замысел. 
Роман И.С. Тургенева "Отцы и дети"

М. Е. Салтыков-Щедрин в письме П. В. Анненкову от 15 (27) февраля 1876 года совершенно справедливо утверждал, что «Отцы и дети» были «плодом общения» автора с журналом «Современник» ["Последнее, что он написал, «Отцы и дети», было плодом общения его с «Современником». Там были озорники неприятные, но которые заставляли мыслить, негодовать, возвращаться и перерабатывать себя самого" (Салтыков-Щедрин, т. 18, кн. 2, с. 262)]. Прежде чем говорить о возникновении у Тургенева замысла романа «Отцы и дети», необходимо остановиться на отношениях писателя с журналом «Современник» — органом революционной демократии. Известно, что первые выдающиеся произведения Тургенева печатались в «Современнике»: «Записки охотника» (1847 — 1851), «Рудин» (1856), «Дворянское гнездо» (1859). В 50-х годах в.

«Современнике» сотрудничали и определяли общественное и эстетическое лицо журнала Чернышевский и Добролюбов [С 1855 года Чернышевский начал заведовать критическим отделом «Современника», а с 1857 — общественно-политическим отделом, оставив в качестве возглавляющего критический отдел Н. А. Добролюбова]. Ярко выраженная демократическая тенденция журнала «Современник», резкая критика лидерами демократической интеллигенции русского либерализма не могли не привести к идейному расколу сотрудников журнала. Раскол назревал постепенно и произошел окончательно перед выходом в свет романа И. С. Тургенева «Отцы и дети».

Он отражал столкновение двух исторических тенденций, двух исторических сил, определивших исход борьбы за новую Россию, — демократов и либералов. «Не по одним только экономическим вопросам, — писал Плеханов, — приходилось Чернышевскому вести ожесточенную полемику. И притом противниками его были не одни только либеральные экономисты. Чем влиятельнее становился кружок «Современника» в русской литературе, тем более нападок сыпалось с самых различных сторон и на этот кружок вообще и на нашего автора в частности. Сотрудников «Современника» считали, опасными людьми, готовыми ниспровергнуть все пресловутые «основы». Против этих слов в книге Г. В. Плеханова «Н. Г. Чернышевский» (СПб., 1910) Ленин ставит: Nota bene! (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 535).

Далее Ленин отмечает слова Плеханова об отходе Тургенева от редакции «Современника»: «Некоторые из „друзей Белинского“, вначале еще считавшие возможным идти рядом с Чернышевским и его единомышленниками, отшатнулись от „Современника“, как от органа „нигилистов“, и стали кричать, что Белинский никогда не одобрил бы принятого им направления. Так поступил И. С. Тургенев» (Там же).

О.разрыве Тургенева с «Современником» писал один из критиков 60-х годов. — Н. Страхов: «Но для тех, кто хорошо знает положение дела, совершенно ясно, что «Современник» действительно должен был давно разойтись с Тургеневым. Не это странно, а странно то, почему же это не обнаружилось раньше, то есть почему они разошлись в мыслях, но на деле не расходились, и «Современник» продолжал печатать произведения г. Тургенева, например «Дворянское гнездо» и «Дон-Кихот и Гамлет» (Страхов Н. Пример апатии. — Время, 1862, № 1, с. 74). Для нас не столько важен ответ на этот вопрос, сколько сам факт, разошлись в мыслях, то есть идейно разошлись давно, по крайней мере до выхода в свет «Дворянского гнезда».

Еще в 1855 году Тургенев отрицательно отозвался о диссертации Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Принимая авторецензию Чернышевского об этой работе за рецензию А. Пыпина, Тургенев писал И. И. Панаеву 10 (22) июля 1855 года из Спасского: «Книгу Чернышевского, эту гнусную мертвечину, это порождение злобной тупости и слепос-ти — не так бы следовало разобрать, как это сделал г-н Пыпин. Подобное направление гибельно — и „Современнику“, больше чем кому-нибудь, следовало восстать против него. К счастью, книга так безжизненна и суха, что вреда наделать не может» (Письма, т. 2, с. 297) [См. также письмо В. П. Боткину и Н. А. Некрасову от 25 июля (6 августа) 1855 года: «Что же касается до книги Чернышевского — вот главное мое обвинение против нее: в его глазах искусство есть, как он сам выражается, только суррогат действительности, жизни… Нет, брат, его книга и ложна и вредна…» (Письма, т. 2, с. 300 — 301)].

С Тургеневым солидаризировались А. В. Дружинин, Л. Н. Толстой, Д. В. Григорович и другие сотрудники «Современника». Попытку возразить сделал лишь В. П. Боткин, который заявил Тургеневу: «Ведь я не совсем согласен с тобою относительно диссертации Чернышевского. В ней есть очень много умного и дельного» (В. П. Боткин и И. С. Тургенев. Неиздан-. ная переписка. 1851 — 1869. М. — Л., 1930 (по материалам Пушкинского Дома и Толстовского музея, подготовил к печати Н. Л. Бродский. См. письмо № 27 от 10 (22) июля 1855 года). Трудно судить, согласился ли Тургенев позднее с мнением В. П. Боткина о диссертации Чернышевского, но, как это видно из последующих писем Тургенева И. И. Панаеву, А. В. Дружинину, Л. Н. Толстому, он все же в значительной мере изменил свое суждение об облике Чернышевского и стал более благосклонно отзываться о его последующих статьях. Во всяком случае было бы крайне односторонним абсолютизировать приведенное нами выше высказывание Тургенева о Чернышевском, как это делали некоторые исследователи.

В письме И. И. Панаеву от 21 сентября (3 октября) 1856 года Тургенев пишет: «Кланяйся Чернышевскому — я уверен, что вы вдвоем можете очень хорошо вести журнал» (Письма, т. 3, с. 17) (Некрасов в это время был за границей. — П. П.).

В письме Панаеву от 3 (15) октября 1856 года Тургенев интересуется статьями Чернышевского о гоголевском периоде (Письма, т. 3, с. 19), а в письме от 29 октября (10 ноября) 1856 года хвалит статьи Чернышевского и Добролюбова. «Статья Чернышевского, — пишет Тургенев, — меня искренно порадовала; только я нахожу, что он несколько нецеремонно обходится с живыми людьми, рассматривая их частную жизнь с исторической точки зрения, — иные, пожалуй, рассердятся, а иные струсят и закричат. Сознаюсь, что при выбранном им предмете трудно было совершенно избегнуть это неудобство, но все-таки считаю своею обязанностью это заметить. А статья прекрасна, и иные страницы меня истинно тронули… статья Лайбова [Лайбов — псевдоним Н. А. Добролюбова.] весьма дельна» (курсив мой. — П. П.) (Письма, т. 3, с. 27). Особенно заслуживает внимания в этом плане письмо А. В. Дружинину от 30 октября (11 ноября) 1856 года: «То же самое могу я сказать о статьях Чернышевского. Я досадую на него за его сухость и черствый вкус — а также и за его нецеремонное обращение с живыми людьми (как, напр., в сентябрьской книжке „Современник) а“; но „мертвечины“ я в нем не нахожу (курсив мой. — П. Я.), — напротив: я чувствую в нем струю живую, хотя и не ту, которую Вы желали бы встретить в критике. Он плохо понимает поэзию; знаете ли, это еще не великая беда; критик не делает поэтов и не убивает их; но он понимает — как это выразить? — потребности действительной современной жизни»; «я почитаю Чго полезным; время покажет, был ли я прав» (Письма, т. 3, с. 29).

В письмах Л. Н. Толстому от 16 (28) ноября и 16 (28) декабря 1856 года Тургенев пишет о том, что видит в Чернышевском продолжателя дела Белинского. Он защищает Чернышевского от резкой критики Толстого: в письме от 16 (28) ноября Тургенев, называя сухим тон статей Чернышевского, пишет: «…но я радуюсь возхможности их появления, радуюсь воспоминаниям о Б — выпискам из его статей, — радуюсь тому, что наконец произносится с уважением это имя» (Письма, т. 3, с. 43). В письме от 16 (28) декабря Тургенев не соглашается с резкой оценкой, данной Чернышевскому Толстым: «Больше всех Вам не по нутру Чернышевский; но тут Вы немного преувеличиваете» (Письма, т. 3, с. 43). Не разделяя взглядов Чернышевского, Тургенев уважал и высоко оценивал его. Он чувствовал, что именно Чернышевский наиболее полно выражает новые черты современности, что демократическое направление, возглавляемое Чернышевским, являлось в тот исторический момент живым, актуальным и значительным. Правда, Тургенев не верил в перспективность демократических доктрин Чернышевского, он смотрел на них как на кратковременную вспышку, охватившую молодые умы русской молодежи. И тем не менее, Тургенев внимательно изучал труды Чернышевского и его соратников по «Современнику». Многочисленные факты литературной и публицистической жизни тех лет подтверждают это.

А между тем атмосфера в «Современнике» с каждым годом все более и более накалялась. С обострением классовых противоречий в стране интенсивнее стал протекать процесс поляризации политических сил, отделения либерализма от демократии. Разрыв Тургенева с лидерами демократического журнала становился неизбежным.

В 1856 году выходят в свет «Очерки гоголевского периода русской литературы» Н. Г. Чернышевского, вызвавшие бурную полемику различных групп русской публицистики и критики и приведшие к консолидации демократических сил в «Современнике». В том же году Салтыков-Щедрин принес в «Современник» свои «Губернские очерки», но о них отрицательно отозвался Тургенев, и автор вынужден был передать их в тогда еще умеренно-либеральный «Русский вестник». В 1857 году в «Современнике» появляются положительные рецензии Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова на «Губернские очерки» Салтыкова-Щедрина. Последнее не могло, разумеется, понравиться Тургеневу.

С 1858 по 1860 год в «Современнике» появляется целый ряд статей и рецензий революционно-демократического направления, отстаивающих принципы материалистической философии и разоблачающих беспочвенность и дряблость русского либерализма. К ним относятся статьи Н. Г. Чернышевского: «Критика философских предубеждений против общинного землевладения» (1858, № 12), «Антропологический принцип в философии» (1860, № 4, 5); Н. А. Добролюбова: «О степени участия народности в развитии русской литературы» (1858, № 2), «Что такое обломовщина?» (№ 5), «Темное царство» (№ 7), «Литературные мелочи прошлого года» (1859, № 1, 2, 4), «Когда же придет настоящий день?» (186Q"-№ 3). В эти же годы в «Современнике» печатаются очерки Николая Успенского, потрясающие читателя своей голой, неприкрашенной правдой о тяжелой жизни народа: «Поросенок», «Хорошее житье» (1858, № 2), «Сцены из сельского праздника», «Грушка» (1858, № 5), «Змей» (1858, № 8), «Сельская аптека» (1859, № 3), «Бобыль», «Обед», «Дорожные сцены» (1859, № 10), «Обоз» (1860, № 3), а также рассказ Н. Щедрина «Развеселое житье» (1859, № 1). Революционно-демократическое направление журнала становилось все более явственным. Оно не могло импонировать умеренно-либеральным взглядам Тургенева. Писатель в это время усиленно искал нового героя, но понял, что в среде дворянства его не найти.

Стремясь изучить политический и нравственный облик нового героя эпохи — человека энергичного, цельного, человека дела, Тургенев вынужден был обратиться к лагерю разночинцев-демократов.

Уже в романе «Накануне» (1860) писатель создает образ демократа Инсарова. Болгарин Инсаров — это человек дела, сознательно героическая натура. Писатель изобразил его волевым, целеустремленным, борющимся за освобождение своей родины от турецкого владычества. Тургенев выдвинул в романе на первый план борьбу Инсарова за национальное объединение Болгарии: «Заметьте: последний мужик, последний нищий в Болгарии и я — мы желаем одного и того же. У всех у нас одна цель. Поймите, какую это дает уверенность и крепость!» (Глава XIV), — говорит Инсаров, имея в виду идею объединения всех классовых сил в Болгарии против внешнего врага. Такая постановка вопроса по отношению к Болгарии была своевременной. Однако русские революционные демократы не могли в конце 50-х годов пропагандировать русскому народу подобную мысль, так как понимали, что в условиях революционной ситуации 1859 — 1861 годов в России остро встал вопрос не о национальном объединении всех классов, а напротив, о решительном классовом размежевании между демократами, с одной стороны, и либералами в союзе с консерваторами — с другой. В этом коренилась причина серьезных политических разногласий Тургенева с Добролюбовым, приведшая писателя в конечном счете к разрыву с журналом «Современник».

То, что Тургенев, сделав главным героем «Накануне» болгарина, раскрыл его патриотизм, целеустремленность, веру в большие и высокие идеалы, было исторически достоверным. Но русская действительность ставила перед писателями в период общественного подъема другую задачу — показать революционера, борца против «внутренних турок». Вот почему Добролюбов, анализируя роман «Накануне», настойчиво доказывал, что в России возможны и осуществимы революционные идеалы, что материал для создания образа русского Инсарова в действительности есть и что Тургенев, как художник, весьма чуткий к новым политическим веяниям, должен создать образ русского демократа-борца. Не случайно цензура исключила из статьи Добролюбова «Когда же придет настоящий день?» все места, где речь шла о революционной деятельности, о новом герое-борце. Так, например, вычеркнуты слова об «освобождении родины», фраза о том, «что теперь в нашем обществе есть уже место великим идеям и сочувствиям и что недалеко то время, когда этим идеям можно будет появиться на деле» (Добролюбов, т. 6, с. 138).

Тургенев читал статью Добролюбова еще до ее напечатания (рукопись ему показал цензор В. Н. Бекетов). Писатель не мог согласиться с основными положениями статьи и не хотел, чтобы она увидела свет. Тургенев попросил Некрасова не печатать статью «Когда же придет настоящий день?» в «Современнике» даже после того, как она подверглась основательной цензорской правке. Руководствуясь принципиальными идейными соображениями, Некрасов на просьбу Тургенева ответил отказом. Тогда Тургенев поставил вопрос в категорической форме: «Я или Добролюбов?» Некрасов предпочел Добролюбова.

Таким образом, статья Добролюбова «Когда же придет настоящий день?», появившаяся в «Современнике» в третьем номере за 1860 год, стала поводом для окончательного разрыва Тургенева с передовым демократическим журналом.

Роман «Накануне» Тургенев уже отдал в «Русский вестник» М. Н. Каткова.

Хотя с основными положениями статьи Добролюбова писатель не согласился в силу известных политических соображений, но вскоре жизнь поставила перед ним неотложный вопрос: кто является положительным героем эпохи, как его запечатлеть в художественном произведении? Ответ напрашивался один: действенным героем эпохи, поступь которого становится увереннее с каждым днем, является разночинец-демократ, материалист-естественник, то есть герой из противоположного Тургеневу лагеря. Так как этот герой формировался в обстановке борьбы против либералов, Тургенев не мог не изучить всех аспектов идейной борьбы 60-х годов. Он это сделал и как мыслитель и как художник. Вот почему реальная идейная борьба между двумя противоположными друг другу политическими группировками русского общества стала по существу одной .из тем романа «Отцы и дети».

Как либерал, Тургенев придерживался определенной политической тенденции в освещении фактов идейной борьбы, однако это не дает никакого повода для того, чтобы обвинить писателя в преднамеренном желании опошлить, окарикатурить демократическую молодежь 60-х годов. Некоторые критики и литературоведы (В. П. Кин, И. И. Векслер, Г. Федосеев, П. С. Коган), исходя из ложного, антиленинского, «вечного» прикрепления художника к определенному классу, пытались даже утверждать, что Тургенев был просто неспособен обнаружить какую бы то ни было симпатию к герою из противоположного политического лагеря, а следовательно, и к замыслу «Отцов и детей» он якобы подошел как закоренелый либерал, ослепленный своей классовой антипатией к демократам-разночинцам. При этом не принималось во внимание честное признание Тургенева: «…точно и сильно воспроизвести истину, реальность жизни — есть высочайшее счастие для литератора, даже если эта истина не совпадает с его собственными симпатиями» (Тургенев, т. 14, с. 100).

В разные времена и у разных народов были художники слова, которые воспроизводили объективно истину жизни даже в тех случаях, когда она не совпадала с их классовыми симпатиями или противоречила, их политическим интересам. У таких художников замыслы их произведений обычно претерпевали весьма сложную эволюцию, корректировались жизнью. Статьи Ф. Энгельса о Бальзаке и В. И. Ленина о Л. Толстом подтверждают случаи правдивого отражения действительной истины жизни великими художниками слова, классовые намерения и политические взгляды которых могли быть отнюдь не прогрессивными.

В каждом произведении писателя его классовая идеология сказывается и в выборе тех или иных объектов художественного творчества, и в способах освещения их, и, наконец, в оценке изображаемых явлений. Она дает себя знать и в его творческом замысле. Если это идеология передовая, прогрессивная, она помогает писателю при осуществлении его творческого замысла, способствует созданию подлинно народных произведений. Если же классовая идеология писателя в какой-то мере расходится с интересами народа, то отсюда еще не следует, что такой писатель не способен верно изобразить жизнь. Творческий замысел писателя в процессе его осуществления может корректироваться жизнью и даже превращаться в свою противоположность.

Еще В. Г. Белинский высказывал мысль о том, что даже писатель, ограниченный своим мировоззрением, может в процессе осуществления своего творческого замысла, благодаря «внутренней логике, разумности глубокого поэтического содержания», преодолеть неверную мировоззренческую предпосылку и создать великое произведение.

Тургенева нельзя назвать писателем, ограниченным или ослепленным своим мировоззрением, но в его мировоззрении были глубокие противоречия, обусловленные историческим развитием дворянского освободительного движения. С одной стороны, писатель страстно ненавидел крепостное право и боролся с ним всеми доступными ему средствами, развенчивал «лишних людей» из либерально-дворянского лагеря и стремился создать полноценный художественный образ положительного героя своей эпохи. С другой стороны, Тургенев, как и многие дворяне того времени, боялся революционных преобразований, ибо в революции видел лишь разрушительную силу. Революционному пути преобразования старого мира он противопоставлял путь постепенных реформ, что вело к ослаблению реалистических тенденций его творчества, делало его отношение к передовому герою эпохи компромиссным. Отбросив самое несправедливое обвинение, выдвинутое некоторыми критиками, в преднамеренном желании автора оклеветать главного героя романа, мы должны все же признать наличие в творческом замысле Тургенева определенных политических тенденций. Одна из них выражалась в том, что Базаров как демократ 60-х годов, при всех его хороших качествах: уме, силе воли, трезвости и здравости суждений, любви к народу; неизбежно должен был спасовать перед жизнью, перед любовью, которую он отрицал, перед романтикой, которую он презирал, и, наконец, прийти к глубокому внутреннему кризису. Если бы этой тенденции в замысле Тургенева не было, не могло бы возникнуть и одного из главных сюжетных стержней романа — взаимоотношений Базарова с Одинцовой. Отдав должное безусловным достоинствам своего героя, Тургенев стремился подчеркнуть несостоятельность теоретических воззрений Базарова при столкновении с всесильной жизнью, бесперспективность его как героя переходной эпохи. Тургенев хотел сказать своим романом, что люди, подобные Базарову (такими людьми постепеновец Тургенев считал революционеров), порицая деятельность своих предшественников, претендуют на что-то исключительное, большое, но увлекаются теориями, оторванными от жизни и подчас противоречащими естественному ходу событий, вступают в конфликт с самими собой и в результате пасуют перед теми началами, на которые было направлено их отрицание. Таким образом, стремление раскрыть трагизм Базаровых явилось одной из существенных сторон творческого замысла писателя.

Задумав образ демократа 60-х годов, Тургенев, как художник умеренных взглядов, старался избежать крайностей: с одной стороны, у него и в мыслях не было клеветать на своего героя, что делали авторы грубо тенденциозных антинигилистических романов, с другой стороны, он не хотел возводить своего Базарова на пьедестал. Тургенев хорошо изучил запросы и взгляды молодого поколения, его сильные и слабые стороны, видел и критиковал ошибки других писателей в изображении молодых людей, стремился. к тому, чтобы не просто сфотографировать жизнь молодого поколения 60-х годов, а выделить наиболее типичные, по его мнению, моменты и стороны этой жизни и со своей либеральной точки зрения их осветить.

В письме М. М. Стасюлевичу от 22 декабря 1876 года (3 января 1877 года) по поводу «Нови» Тургенев писал о молодом поколении вообще, имея в виду несколько десятилетий русской жизни: «Молодое поколение было до сих пор представлено в нашей литературе либо как сброд жуликов и мошенников — что, во-первых, несправедливо, а во-вторых, могло только оскорбить читателей-юношей как клевета и ложь; либо это поколение было, по мере возможности, возведено в идеал, что опять несправедливо — и сверх того, вредно. Я решился выбрать среднюю дорогу — стать ближе к правде; взять молодых людей, большей частью хороших и честных — и показать, что, несмотря на их честность, самое дело их так ложно и нежизненно, что не может не привести их к полному фиаско» (Письма, т. 12, с. 43 — 44). То, что Тургенев говорит о замысле «Нови», разумеется, не может быть механически перенесено на «Отцов и детей», но тем не менее оно в какой-то мере проливает свет на замысел этого романа.

Тургенев задумал изобразить Базарова революционером. В письме К. Случевскому от 14 (26) апреля 1862 года он писал о Базарове: «…и если он называется нигилистом, то надо читать: революционером» (Письма, т. 4, с. 380). В том же письме Тургенев заявляет: «…мне мечтался какой-то странный pendant (подобие. — П. П.) с Пугачевым» (Там же, с. 381). Верны ли эти писательские утверждения?

О революционерах-демократах 60-х годов Ленин в статье «По поводу юбилея» писал следующее: «Поэтому вышло так, что представители сознательно враждебной либерализму демократической тенденции в реформе 1861 года, казавшиеся тогда (и долгое время спустя) беспочвенными одиночками, оказались на деле неизмеримо более „почвенными“, — оказались тогда, когда созрели противоречия, бывшие в 1861 году в состоянии почти зародышевом» (Ленин В. И. Поли, собр. соч., т. 20, с. 168).

Тургенев в 50-х годах мог наблюдать классовые противоречия лишь в их зародышевом состоянии, когда представители демократической тенденции еще только выходили на историческую арену. Поэтому Базаров был задуман как художественное отражение этих немногих, как предшественник будущих революционных поколений. Иным наблюдать его в жизни Тургенев тогда исторически не мог. Перспектива ближайшего развития этого героя перед Тургеневым вырисовывалась еще смутно. Поэтому в романе он изобразил Базарова одиноким борцом против либерального окружения, против старых, отживающих принципов.

Гордое одиночество героя, его жертвенная готовность своим трудом расчистить место будущим поколениям, его мужественное сопротивление смерти — все это придавало ему оттенок трагического величия. С другой стороны, общественное одиночество, помноженное на случайные личные неудачи, привело героя к философскому пессимизму, который писатель, не видящий радужных перспектив развития этого общественного типа, склонен был сильно преувеличивать. Тургенев писал роман о настоящем, а не о будущем современной ему русской революционной демократии. Поэтому не удивительно, что он задумал образ демократа-разночинца 60-х годов таким, каким он казался именно в 60-е годы (то есть сильным, но трагическим одиночкой), а не таким, каким он оказался (по словам Ленина) впоследствии, когда вполне созрели классовые противоречия.

Как художник и философ-диалектик, Тургенев всегда был чуток к жизненной правде, он рассматривал конкретные жизненные явления в их разрушения и созидании, но как либерал-политик он неправильно понимал, какие потенции созидательны в перспективе, а какие разрушительны. Так, например, постепеновская потенция Лежневых — Литвиновых — Соломиных Тургеневу казалась созидательной и перспективной, а потенция Базаровых, напротив, бесперспективной и бесплодной в будущем.

Следовательно, не желанием оклеветать молодежь 60-х годов, а либеральным представлением о перспективах исторического развития объяснялся тот факт, что Базаров был задуман как лицо трагическое, фигура, обреченная в конечном счете. В; письме К. К. Случевскому от 14 (26) апреля 1862 года Тургенев писал: «Мне мечталась фигура сумрачная, дикая, большая, до половины выросшая из почвы, сильная, злобная, честная — и все-таким обреченная на погибель (курсив мой. — П. П.) — потому что она все-таки стоит в преддверии будущего…» (Письма, т. 4, с. 381). В том же письме Тургенев еще два раза акцентирует эту мысль: «Приданные ему (Базарову. — П. П.) качества не случайны. Я хотел сделать из него лицо трагическое (курсив мой — П. П.) — тут было не до нежностей» (Там же, с. 379). «Смерть Базарова (которую гя Сальяс называет геройскою и потому критикует) должна была, по-моему, наложить последнюю черту на его трагическую фигуру» (Там же, с. 381).

Итак, трагизм, пессимизм, обреченность Базарова в результате его столкновения с действительностью — все это входило в авторский замысел, хотя далеко не охватывало его целиком. Эта сторона авторского замысла была обусловлена классовой идеологией Тургенева.

Однако замысел тургеневского. романа далеко не исчерпывался стремлением автора поставить своего умного и сильного героя в трагическое положение и привести его к капитуляции перед любовью, перед природой, перед родительскими чувствами, перед жизнью.

Писатель не хотел, чтобы картина освещалась столь субъективно. «Я слишком уважал призвание художника, литератора, чтобы покривить душою в таком деле», — писал Тургенев (Тургенев, т. 14, с. 99). И он душою не кривил. Базаровский тип, при всей его резкости и угловатости, в какой-то мере импонировал мягкому и гуманному Тургеневу. Об этом, на первый взгляд, парадоксальном факте совершенно верно писал А. В. Луначарский: «Между тем, когда он (Тургенев. — П. П.) ближе занялся типом Базарова, оказалось, что Базаров ему слишком импонировал» (Луначарский, с. 199).

Чем же Базаров — плебей и демократ — мог импонировать Тургеневу — барину и аристократу? Прежде всего своим просветительством, которое в 60-е годы было присуще не только демократам, но и умеренным либералам.

Когда Тургенев в статье «По поводу «Отцов и детей» писал: «…вероятно, многие из моих читателей удивятся, если я скажу им, что, за исключением воззрений на художества, — я разделяю почти все его (Базарова. — П. П.) убеждения» (Тургенев, т. 14, с. 100), — он имел в виду прежде всего просветительство Базарова [Известно резкое возражение Тургенева Кетчеру, который корректировал. 4-е издание его Сочинений, где впервые появилась статья «По поводу «Отцов и детей». Об этом Тургенев писал Анненкову из Баден-Бадена 4(16) декабря 1869 года: «Но самая неприятная опечатка стоит на стран. XCIV, строка 8 сверху: вместо «я разделяю почти все его убеждения» (Базарова) стоит: «я разделяю почти его убеждения». Я подозреваю, что Кетчер (корректор) с умыслом, «меня жалеючи», пропустил: «все»,. и вышла безграмотная фраза, над которой гг. Антоновичи будут, пожалуй, точить свои зубки: «И тут, мол, оробел!» (Письма, т, 8, с, 141)]. Образ Базарова был задуман Тургеневым как образ просветителя из демократического лагеря, борца против невежества, суеверий, обскурантизма. И эта сторона замысла была прекрасно воплощена в романе. Достаточно вспомнить, с каким гневом говорит. Базаров о том, что «грубейшее суеверие нас душит», с какой болью он переживает забитость и невежество народа («Мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке»; «Народ полагает, что, когда гром гремит, это Илья-пророк в колеснице по небу разъезжает»), чтобы убедиться в том, что перед нами демократ-просветитель, весьма чуткий и в то же время требовательный по отношению к народу.

Но признать народ темной, суеверной массой для демократа в период революционной ситуации 1859 — 1861 годов являлось лишь первым, подготовительным шагом. В это время лидеры демократического движения уже видели в народе и те революционные ферменты, которые привели позднее к событиям, аналогичным, например, восстанию в селе Бездна. Иными словами, подлинный демократ мог уже в это время видеть в народе не только забитость и покорность, но и те силы, на которые следовало возлагать свои революционные надежды.

К сожалению, ничего этого у Базарова нет и не было в замысле писателя.

Создавая художественный образ демократа-разночинца 60-х годов, Тургенев не мог не обратить внимания на такие его реальные и весьма характерные черты, как увлечение естественными науками и материализмом.

«Чтобы понять этот исключительный интерес к естествознанию, — пишет Д. Н. Овсянико-Куликовский, — нужно вспомнить, что он связывался тогда и у нас и в Западной Европе с поворотом философских направлений от метафизики, от идеалистической философии (в частности, от Гегеля) к философии материалистической, основанной на естествознании» (Овсянико-Куликовский Д. Н. История русской интеллигенции. — Собр. соч. М., т. VIII, с. 67).

Естествознание и материализм сливались в нечто единое в представлении передовой демократической интеллигенции того времени. Естествознание помогало также бороться с невежеством народа. Не случайно Е. Н. Водовозова, воздавая должное естественнонаучным занятиям разночинцев 60-х годов, пишет: «Тогда были твердо убеждены в том, что изучение естественных наук поможет устранить суеверия и предрассудки народа, уничтожить множество его бедствий» (Водовозова, т. 2, с. 90). Иными словами, настоящий просветитель-демократ не мог не быть естественником. Тургенев это подметил в жизни и не случайно решил сделать своего Базарова медиком.

Таким образом, деятельность естественников 60-х годов послужила материалом для творческого замысла тургеневского романа.

В 50 — 60-х годах произошел ряд выдающихся открытий в области естественных наук. Еще в 1854 году знаменитый русский химик А. М. Бутлеров защитил в Москве докторскую диссертацию «Об эфирных маслах», имеющую колоссальное практическое значение. Летом 1861 года А. М. Бутлеров выступил на съезде немецких естествоиспытателей в Шпейере с докладом на тему «Нечто о химическом строении тел», после чего по праву стал признанным руководителем мировой теоретической мысли в области органической химии.

И. М. Сеченов, духовными учителями которого были философы-материалисты А. И. Герцен и Н. Г. Чернышевский, сделал ряд открытий первостепенного значения в области физиологии (открытие в центральной нервной системе процессов угнетения рефлекторных актов и другие), вскрыл методическую ошибку в работе прославленного экспериментатора Клода Бернара, а начиная с 1860 года успешно читал в Петербургской Медико-хирургической академии курс лекций «О животном электричестве», удостоенный премии Академии наук. В том же 1860 году И. М. Сеченов защитил докторскую диссертацию мирового значения на тему «Материалы к будущей физиологии алкогольного опьянения» и приступил к плодотворной работе над исследованием рефлексов головного мозга.

В 1859 — 1861 годы находился в научной командировке в Гейдельберге уже снискавший себе мировую известность Д. И. Менделеев. О научном подвиге Д. И. Менделеева Ф. Энгельс писал: «Менделеев, применив бессознательно гегелевский закон о переходе количества в качество, совершил научный подвиг, который смело можно поставить рядом с открытием — Леверье, вычислившего орбиту еще не известной планеты — Нептуна» (Маркс К., Энгельс Ф" т. 20, с. 389) [Весьма характерна преднамеренная недооценка достижений отечественной науки сторонниками официальной идеологии в России. В то время как Маркс и Энгельс признали открытие Д. И. Менделеева всемирным, относящийся с пренебрежением ко всему русскому М. Н. Катков уверял, что никому и в голову не может прийти «изображать из русской жизни тип исследователя, живущего интересом знания, посвящающего свои силы делу науки, сосредоточенного в вычислении элементов предполагаемой планеты, в эксперименте над солнечным спектром, в анализе сложной органической комбинации, в тонких исследованиях нервной системы» (Русский вестник, 1862, № 5, с. 417)].

Тургенев, как образованнейший и наблюдательнейший человек своего времени, не мог не быть осведомленным о всех перечисленных фактах. Поэтому образ Базарова был задуман как образ демократа-просветителя, естественника-материалиста, что свидетельствовало об искреннем стремлении художника точно воспроизвести правду жизни и запечатлеть в романе действительные черты разночинца 60-х годов.

Следуя жизненной правде, Тургенев стремился показать своего Базарова в типичных условиях идейной борьбы 60-х годов.

Естественно, что идейными антагонистами героя должны были оказаться либералы-дворяне, которым Тургенев симпатизировал, но которые в эти годы уже обнаружили свою политическую и экономическую слабость и ограниченность. Так возникла вторая — антидворянская — линия замысла «Отцов и детей», о которой сам писатель откровенно говорил в многочисленных письмах к друзьям. В письме К. К. Случевскому из Парижа от 14 (26) апреля 1862 года Тургенев особо подчеркивал: «Вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса. Вглядитесь в лица Ня Па, Па П (етрович)а, Аркадия. Слабость и вялость или ограниченность. Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?» (Письма, т. 4, с. 380).

Слова Тургенева о слабости, вялости и ограниченности представителей либерального дворянства, как об их реальной, жизненной черте, были плодом его беспристрастных длительных наблюдений над судьбами своих соратников по классу. О том, что именно эти черты были наиболее характерными для русского либерализма вообще и для либералов-дворян 60-х годов в особенности, Ленин неоднократно указывает в ряде своих работ. В статьях «Гонители земства и Аннибалы либерализма», «Кадеты и аграрный вопрос», «Две утопии», «Отделение либерализма от демократии» и других В. И. Ленин пишет о слабости, дряблости, бессилии, ограниченности, робости либералов как о самых существенных и характерных их чертах (см.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 35 — 36; т. 21, с. 472; т. 22, с. 47 — 48, 118; т. 23, с. 370).

Антидворянскую тенденцию в замысле романа «Отцы и дети» прекрасно подметил А. В. Луначарский. В статье «Литература шестидесятых годов» он писал: «Прежде всего несомненно, что Тургенев с самого начала (курсив мой. — П. П.) подошел к этому произведению в целом — к характеристике и либералов-помещиков и разночинцев-радикалов — с намерением похоронить „отцов“ (курсив мой. — П. П.). Поэтому вы не найдете здесь типов, подобных Лаврецкому, о котором можно сказать, что известную симпатию он к себе все же еще внушает» (Луначарский, с. 198).

Разумеется, Тургенев не думал изображать либералов-помещиков в смешном или карикатурном виде. Он замечал в них и много хороших качеств. Но писатель прекрасно понимал, что историческая роль дворянством уже сыграна и что ему неизбежно предстоит оставить общественный форум для новых, более жизнеспособных классов. Вот почему Тургенев решил показать либералов-дворян людьми слабыми, бесплодными, беспомощными в своих попытках осуществить какие-то даже половинчатые реформы.

Говоря о полемике Чернышевского с Герценом, А. В. Луначарский в той же статье приходит к следующему выводу относительно замысла романа «Отцы и дети»: «Отцов-то выпороть Тургенев действительно хотел — он ошибки тут не сделал, — но и сына он тоже хотел посечь. У него было намерение объективно разобраться и сказать: люди нового поколения — сильные и практичные, но обладают такими-то и такими-то недостатками» (Там же, с. 199).

Можно было бы прибавить к этому: а люди старого поколения обладают такими-то и такими-то достоинствами, но они — слабые и ограниченные. И те и другие в конечном счете, по замыслу Тургенева, оказываются бесперспективными. Так представлялась вначале Тургеневу суровая жизненная правда, которая накладывала заметный отпечаток грусти на роман «Отцы и дети».

Но она значительно корректировалась в процессе работы над романом.

После всего сказанного нас не должно смущать наличие двух прямо противоположных тенденций в замысле романа «Отцы и дети» — антидемократической и антидворянской. Тургенев был художником весьма объективным и в большинстве своих романов стремился по возможности критически относиться к противоборствующим силам (даже в тех случаях, если одна из них должна была вызывать его классовые симпатии). Так, в «Дыме» он весьма критически отнесся и к лагерю Губарева, и к лагерю Ратмирова, в «Нови» — и к народническому лагерю, и к либерально-консервативному лагерю Сипягина — Калломейцева. «Отцы и дети» не представляли в этом отношении исключения.

Таким образом, Тургенев, как большой художник, преодолевал свои классовые симпатии и антипатии как в изображении отцов, так и в изображении детей, и старался нарисовать в основном верную картину жизни русского общества 60-х годов XIX века.