Основные этапы жизни и творчества Н.Г. Кондратковской

кондратковская поэтесса театральный морозов Наша, своя, магнитогорская поэтесса родилась на Полтавщине в городе Лубны. Да, именно на этой щедрой и предельно гостеприимной земле, в этом красивом доме родилась Нина Георгиевна. Отсюда она в 1925 году переселилась в Сибирь. А в 1934 году оказалась по воле молодого, и пылкого Ручьева в Магнитогорске. Оказалась на всю жизнь.

Ее мама и бабушка, были не только дворянками: Они учительствовали. Любили поэзию, музыку, театр. И Нина Георгиевна стала по наследству, по генам, по токам крови учителем, до глубины души ценящим поэзию, музыку, театр. И не просто ценящим со стороны, а работающим в поэзии, музыке, театре.

В начале 1930 годов Нина Кондратковская начала свою работу в деревенской школе. В 16 лет она стала школьной заведующей.

«Потом послали учиться как сельскую учительницу без экзаменов в институт. Там доискались до моего дворянского происхождения, собирались выгнать в конце года. Но мои родители работали там же (я скрывала из гордости, а у мамы во втором браке была другая фамилия — Белова). И попала в «отзовисты» — на один год в село Макушино после краткосрочных курсов, в ШКМ как имеющую опыт. И тут — голодуха 1933 года… Потом — Магнитка. Здесь был вечерний институт, а в дневном я учиться не могла, стипендия стала символической. Не успела очухаться, как убили Кирова, начались репрессии — жуть.

Вышла замуж — муж исчез, а у меня на руках свекровь, умирающая мама, годовалая дочка и восьмилетний братишка. Я пережила все, что пережили семьи «врагов» народа" - рассказывала о себе поэтесса в письме к В. Шур в 1988 году.

От второго замужества у Нины Георгиевны два сына — Юрий и Николай. В 1988 году у нее было уже семеро внуков и три правнука…

Но вернемся к ее творчеству.

Она издала семь поэтических сборников, в которых щедро, с присущей ей интеллектуальностью и интеллигентностью, делилась с окружающими, прежде всего, с молодежью, своими знаниями. Побывав с беседами (лекции она не любила, просто не терпела) чуть ли не во всех школах города, во всех технических училищах, во всех лагерях отдыха, как их тогда называли, — пионерских. Ее не останавливали ни больные ноги, ни больное сердце. Просто пела душа от сознания, что есть чем и с кем поделиться своими знаниями.

В середине 60-х годов в Челябинском областном отделении Союза писателей РСФСР решался вопрос о принятии Нины Кондратковской в члены этого Союза. К этому времени она сумела выпустить уже три книжки стихов, в том числе и «Листопад», где была безупречно выверена буквально каждая строка. Очень точно оценила поэтическую манеру Кондратковской В. М. Семиног: «К своему творчеству она относилась очень придирчиво. Будучи безупречно грамотным человеком, оттачивала каждое слово, и каждое слово у нее несло в себе мысль… Соединение ума и сердца — вот главная черта ее поэзии».

Но в тот раз Нину Георгиевну, как говорится, «прокатили», несмотря на яростную защиту молодежи: Валентина Сорокина, Вячеслава Богданова. Из «стариков» кандидатуру Кондратковской в члены Союза писателей поддержали лишь Марк-Соломонович Гроссман, первостроитель Магнитки, писатель-фронтовик, да друг юности Нины Георгиевны Борис Александрович Ручьев. Остальные «правленцы» угрюмо молчали, выполняя волю секретаря Союза писателей РСФСР Людмилы Константиновны Татъяничевой. Старые счеты, старые обиды, связанные с годами молодости, которая прошла у обеих в Магнитогорске. Лишь после выхода в свет пятого или шестого поэтического сборника, уже в семидесятые годы, Нина Георгиевна стала членом Союза писателей России.

В течение 30-ти лет проработала Нина Георгиевна в Магнитогорском музыкальном училище им. М. И. Глинки учителем литературы, одновременно была студенткой одного из отделений училища.

Как вспоминает М. И. Менцова, преподаватель Магнитогорской государственной консерватории: «Учащимся музыкального училища повезло: их жизнь была озарена творчеством, участием, дружбой одной из великих женщин Магнитки минувшего столетия — Н. Т. Кондратковской. Человек, ярко и разносторонне одаренный, поэт с поразительно тонким чувством слова и безукоризненно литературным вкусом, она принадлежала к кругу хранителей традиций старой русской дворянской интеллигенции, потомственного российского учительства. Нина Георгиевна часто повторяла, что профессии музыканта и учителя — самые счастливые: это постоянное общение с индивидуальностями, личностями, всегда неповторимыми, стремление понять и осмыслить сегодняшний день во взаимосвязи с прошлым и будущим».

Музыкальное образование помогало, наверное, Нине Георгиевне создатьее произведения.

Ряд произведений обладает ярко выраженным особым ритмом: «Скорость», «Мы будем», «Ну поплачь еще, поплачь, осень» и, наконец, стихотворение «Пурга» (на эти слова написал музыку Д. Кабалевский).

«Ой, пурга, пуши, припорашивай!

Та и нас свежи, прихорашивай!

Прихорашивай, принаряживай, Третью молодость привораживай!".

О возрасте Нины Георгиевны никто никогда не задумывался. Она была и осталась вне этой временной категории, хотя ее в городе любовно величали «Бабой Ниной». Люди разных возрастов считали за честь попасть в маленькую однокомнатную квартирку с вечно незапертой дверью.

«Живи и впредь всегда открытой, Ни слез, ни смеха не тая, Чтоб за тобою, не обитой, Не приглушенные обидой Шаги друзей слыхала я».

«Там можно было всю ночь перед экзаменом прослушать краткий курс литературы, составить сценарий зачетного мероприятия для студенческой педагогической практики, полакомиться «заварными» блинами и, Самое главное, научиться уважать Творчество. Вот Нина Георгиевна разминает в пальцах «беломорину», и я предвкушаю миг, когда папироса задымит в красивых губах и поется чудная беседа. Она была, что называется, «ходячей энциклопедией». Язык ее повествований был неповторим, слова складывались в предложения свободно и красиво. Нина Георгиевна постоянно перетряхивала свой словарный запас, который был огромен, играя в крестословицу. Все ее рукописи испещрены квадратиками из переплетенных слов. Бесконечно уважая русский язык, Нина Георгиевна посвятила ему стихи, твердо убежденная в том, что нам «надо бы смолоду чувствовать, думать на нем!» — вспоминает В. Семиног.

«…Ходит-бродит в устах самородное русское слово ;

золотое наследство народной души и ума…

… Он от предков идет, не от модных залетных изысков, с ним мы сами становимся чище, смелей и умней".

Высокая образованность и мужской интеллект вкупе с истинно женским началом придавали Нине Георгиевне особый шарм как в жизни, так и в творчестве.

В жизни Кондратковская поражала врожденным аристократизмом, воспитанностью, неподдельной интеллигентностью, умением вести себя в обществе. Органично и сразу становилась центром внимания в любой компании — от высокопоставленных лиц до детей. Она умела смотреть в корень человеческой ценности и относилась с уважением к творческой мысли своего собеседника.

Многотемная и многожанровая поэзия Н. Г. Кондратковской полна мудрости, своего понимания путей к счастью и совершенству. Ее «Песенка мудреца» начинается пророческими словами:

«Не лишений боюсь, а довольства». .

«…Без тревоги на сердце короста, без смятенья — тенета в мозгу.

Подстели же, судьба, — до погоста.

Мне — дорогу, перину — врагу…".

и дальше: «…Мне — хомут, ожерелье — врагу!».

Она жила, не обременяя себя недвижимостью (самым ценным были красивейшие каменные друзы, книги с автографами знаменитых писателей, их письма и пианино, подаренное матери Нины знаменитым украинским композитором Н. В. Лысенко), окруженная благодарными людьми, защищаясь от невзгод зонтиком из юмора. И никогда не завидовала чужому благосостоянию.

«Я завидую силе таланта, Даже мукам его неудач.

С каждым часом завидую строже, Наступательней, жарче, смелей ;

И хочу, чтобы кто-нибудь тоже Позавидовал доле моей".

Многие близкие люди частенько говорят: «А вот Нина Георгиевна сказала бы так» — и цитируют меткие словечки, ироничные и остроумные строки ее стихов. Как справедливо сказал недавно один известный в городе поэт: «Да, она могла!..».

А Нина Кондратковская могла многое. Была не только педагогом и поэтом. Всю войну работала журналистом в газете «Магнитогорский металл», писали стихи, которые печатались в «Учительской газете» и помогли многим пережить невыносимое ожидание возвращения родных людей.

Магнитогорцы помнят яркие театральные рецензии Кондратковской и ее неповторимые очерки о художнике Г. Я. Соловьеве, артистах В. Морозове и В. Яхонтове, музыканте С. Эйдинове, писателях Б. Ручьеве («Тайна колымских тетрадей»), X. Нефедьеве, Э. Казакевиче, Л. Татьяничевой, И. А. Крылове и многих других, с кем она дружила и кем восхищалась.

Под псевдонимом «Нина Георгиевна» в содружестве с художником Г. Шибановым она создавала для праздничных номеров газеты «Магнитогорский рабочий» дружеские шаржи на известных людей города. Среди них были директор ММК Г. И. Носов, главный хирург города Ф. Л. Гектин, художник Ф. Г. Разин. Изредка из-под ее пера выходили и злободневные басни. Друзья Нины бережно хранят в семейных архивах посвящения и озорные поэмы, которые невозможно читать без смеха до слез. В 1971 году Магнитогорская государственная хоровая капелла в Москве исполняла хоровой цикл «Четыре картинки из русской природы» композитора А. Зиновьева на слова А. С. Пушкина, С. А. Есенина и Н. Г. Кондратковской.

Мысли у поэтов порой так созвучны, что диву даешься. Есть у В. Федорова мудрые стихи о юности и зрелости, в которых о жизни сначала думается сложно, а совершается легко, зато потом, в зрелом возрасте, думается легче, а совершается сложней. На эту же тему создала стихи и Н. Г. Кондратковская:

«С трудами, с годами Нам время дороже.

Мы к каждой минуте Относимся строже.

А в юности Вольному времени рады ;

Бесценных часов Совершаем растраты.

Да что там!

Недели Швыряем по свету, Как щедрый богач Даровую монету…

Собрать бы тех лет Нераскрытую силу.

Ох, сколько бы доброго Сделано было!".

Вспоминаются еще два созвучных произведения разных авторов. Это «Ель моя, ель» Б. Окуджавы и «Нива, нива усталая» Н. Кондратковской. Они повествуют о бренности жизни, преходящей красоте и нужности. Б. Окуджава пишет, обращаясь к новогодней елке: «…Мы в пух и прах наряжали тебя, мы тебе верно служили…» Н. Кондратковская разговаривает с оголенной нивой:

«А была ты невестой, Опоясана радугой, Каждый луч тебя пестовал, Каждый шум тебя радовал.

Стебельки поднимала, На простор выносила, Корешки наполняла Материнскою силой.

Нива, нива усталая!

Ты сегодня — одна.

Поутру заблистала На стерне седина".

Борис Попов в статье, написанной после ухода Кондратковской, сказал так: «В последние годы Нину Георгиевну губили ее общественная загруженность, ее многочисленные почитатели и почитательницы. Мне думается, что она могла бы написать больше, хотя и то — работала на износ». С Борисом не поспоришь его уже нет. Но мне кажется, что Нина Георгиевна сознавала невостребованность своего потенциала. По намекам, особому печальному взгляду, отдельным строчкам это можно было понять. Именно поэтому, чтобы справиться с естественной неудовлетворенностью, она погружалась с головой в общение с людьми. По сути, она была одиноким человеком, как и все талантливые люди, которые обладают особым мышлением и живут в собственном мире, нам доступном только через их творчество. У Нины Георгиевны был особый дар ухаживать за нами, выслушивать нас, а это очень важная миссия в обществе людей. Посмотрите, как мы не слушаем друг друга! Как многое нам кажется несущественным, не стоящим нашего внимания…".

Душа — молчит, молчит, оледенев.

Скользят глаза по замкнутому кругу, Нащупывая крайнюю черту…

И только мысль ворочается глухо ;

Ей умирать еще невмоготу!".

Во многих стихах Нины Георгиевны прослеживается жгучее желание жить после смерти, и она отвечает оппонентам такими словами:

«Меня корят:

К чему на этом свете Слезой надгробной камушек долбить?

Да не о смерти я, О, а бессмертье…".

Будучи отчаянной жизнелюбкой, «приемлющей все сущее на свете, все любящей», она хотела бы вернуться опять в «этот добрый город с терпкой гарью на ветру»:

«И все-таки, все-таки тайная грусть Метнется несбыточно-дерзостной смутой:

А может, я снова когда-то вернусь Хоть строчкой единственной, нужной кому-то?".

Свои строчки поэтесса нянчила и оттачивала очень придирчиво. Особенно хорошо ей писалось ночами. Это была ее постоянная рабочая смена.

«Плачь по ночам, моя строка, Кричи от жгучей боли, От черноты черновика, От собственной недоли!».

К поэзии Нина Георгиевна подходила со своей меркой. Воспитанная на творчестве классиков, поэтов начала века, она обладала способностью посмотреть на себя со стороны и сказать:

«Надо короче бы, Надо б потуже.

Надо бы тесно, Яро и густо.

Строго и честно И безыскусно".

«Читаю стихи и слышу за ними ее голос, который помогает мне глубже понять все созданное Ниной Георгиевной. Какая-то мистика и магия. А колдовского в „Бабе Нине“ было много. Умела врачеватьгзаговаривать, успокаивать. У нее были волшебные пальцы, по которым струилась жизненная энергия. Избыток её она стряхивала на деревянный стол, легонько по нему постукивая. И еще, она обладала редким даром предвидения», вспоминала В. Семиног.

«Я вижу все: подбеленную к сроку Гористых далей строгую кайму И столбовую битую дорогу К последнему зимовью моему».

Так все и было 11 января, когда провожали Нину Георгиевну к месту успокоения. Нет, не зря говорят, что художник — это проводник от неба к земле и что существует он на этой невидимой кромке небесного и земного.