Роль Петра I в развитии переводческой деятельности

Петр I прекрасно понимал всю важность развития переводческого дела для будущего становления России как мировой державы, для ее культурного развития. В одной из своих речей Петр говорил: «Историки доказывают, что первый и изначальный наук престол был в Греции, откуда… принуждены они (науки) были убежать и скрыться в Италии, а по малом времени рассеялись уже по всей Европе; но нерадение наших предков им воспрепятствовало и далее Польши пройти их недопустило… я чувствую некоторое во сердце моем предувидение, что оные науки (которые распространяются и циркулируют подобно крови в организме) убегут куда-нибудь из Англии, Франции и Германии и перейдут для обитания между нами на многие веки…».

Петр I выступал не только в качестве организатора переводческой деятельности, но и как переводчик-практик и критик переводов. Подтверждением тому являются некоторые исторические свидетельства. Так, в 1710 году «Журналь де Треву» писал, что в Московии стали издаваться книги на славянском языке, в основном переводные, и что «все эти книги были напечатаны шрифтами, привезенными из Голландии: первая книга принадлежит самому царю». Известно, что Петр переводил книгу «Архитектура» Бароцци да Виньолы. Правда, неизвестно, с какого языка царь ее переводил, так как в его библиотеке имелось семь экземпляров «Архитектуры» на четырех языках — голландском, немецком, итальянском и французском. Предполагается, что Петр в основном переводил ее с немецкого языка, сверяясь по мере необходимости с голландским текстом. В конце 1708 года книга была сдана в типографию, но в процессе печатания царь дважды просматривал и исправлял перевод. На окончательную редакцию перевод был дан архитектору Фонтана, который заменил ряд итальянских терминов русскими и составил своего рода архитектурный словник.

Имеется множество свидетельств тому, что Петр I постоянно проявлял заботу о делах переводческих. Даже находясь в персидском походе, Петр писал в Синод: «Книгу, которую переводил Сава Рагузин-ский о славенском народе с итальянского языка… Другую, которую переводил князь Кантемир о магометанском законе, ежели напечатаны, то пришлите сюда не мешкав…».

Собственные высказывания Петра свидетельствуют о том, что у него уже имелась достаточно законченная концепция перевода, определенное отношение к переводу как виду практической деятельности, понимание задач перевода и основной задачи переводчика. В «Указе Зотову об избегании в будущем ошибок» (1709 г.) Петр пишет слова, в последствие ставшие практически хрестоматийными: «Книгу о фортификации, которую вы переводили, мы оную прочли, и разговоры зело хорошо и внятно переведены; но как учит оной фортификации де-лат, …то зело темно и непонятно переведено… Итого ради надлежит вам и в той книжке, которую ныне переводите, остереца в том, дабы внятнее перевесть, а особливо те места, которыя учат как делат; и не надлежит речь от речи хранить в переводе, но точию, сенс выразумев, на своем языке уже так писат, как внятнее может быть». Эта цитата явно свидетельствует о том, что Петр был убежденным противником буквалистского перевода и главным в переводе считал точное воспроизведение смысла, а не формы.

Представляет интерес вопрос о принципах отбора произведений для перевода и печати. Исторические факты свидетельствуют о том, что существенным фактором в отборе произведений был фактор идеологический. Приведем пример. Переводчик Гавриил Бужинский перевел книгу Пуд-дендорфа «Введение в гисторию европейскую» и представил ее на суд царя. Перед этим Петр, обращаясь к Синоду (который курировал и переводческую деятельность), писал: «Посылаю при сем книгу Пуддендорфа, в которой два трактата: первый о должности человека и гражданина, другой о вере христианской, но требую, чтоб первый токмо переведен был, понеже в другом не чаю к пользе нужде быть».

И в этом вопросе царь был верен себе — и своему времени. Переводилось то, что было полезно государству и способствовало развитию науки и экономики.

Во времена Петра встал и вопрос о специализации переводчиков. Для Петра этот вопрос не был дискуссионным. Он четко понимал необходимость получения переводчиками, особенно научно-техническими, знаний о том предмете, о котором они переводят. Царь писал: «Для переводу книг зело нужно перевотчики, а особливо для художественныхъ [то есть связанных с тем или иным ремеслом, «научных"] понеже никакой перевотчикъ, не умея того художества о котором переводить перевесть не может. Того ради заранее сие делать надобно таким образом которые умеют языки, а художествъ не умеют, техъ отдать учитца художествамъ, а которые умеютъ художества, а языку не умеютъ, техъ послать учитца языком и чтобъ все из русскихъ или иноротцы кои или здесь родились или зело малы приехали и нашъ языкъ как природной знаютъ, понеже на свой языкъ всегда лехьче переводить нежели своего на чюжей». Такой подход к переводу можно рассматривать не только как практическое руководство, но и как теоретическую установку, которая во многом предопределила пути развития перевода научно-технической литературы в дальнейшем.

Не следует думать, что во времена Петра переводилась и издавалась только научно-техническая литература. Еще в самом конце XVII века царь дал привилегию на издание русских книг книгоиздателю Яну Тиссену в Амстердаме. В одном из сборников, изданных Тиссеном, был помещен перевод семнадцати басен Эзопа, выполненный Ильей Копиев-ским. В 1700 году был издан еще один сборник. Перевод был выполнен на церковнославянском языке, к тому же человеком, который был в нем не очень силен. В 1709 году Петр поручил И.А.Мусину-Пушкину «выправить на славянский и напечатать» текст амстердамского перевода.

Как мы видим, первоначально переводы выполнялись на церковнославянский язык. Однако уже тогда Петр понимал все неудобство этого напыщенного и по сути мертвого языка, не способного к дальнейшему развитию. Для выполнения переводов нужен был новый язык, и таким языком стал язык Посольского приказа, который еще в XVII веке обрел русские черты и стал особо пригодным для перевода научной и технической литературы. В 1717 году Федор Поликарпов прислал царю свой перевод «Географии генеральной» Б.Варения. Царь остался весьма недоволен переводом, и основная причина недовольства заключалась в чрезмерно напыщенном, избыточно церковнославянском слоге перевода. Царь требовал «не высоких слов словенских», а «посольского приказу употреблять слова».