Венецианский текст и русская литературная традиция

В русскои литературе уже довольно длительныи период развиваются не только традиции городского текста как такового, но и его конкретных вариантов, причем касающихся не только россииских, но и итальянских городов. В частности, длительнои традициеи отмечен венецианскии текст. Как утверждает О. В. Соболева, «…представляется возможным условно выделить в истории венецианского текста следующие основные этапы:

предтекстовыи (до XVIII века); литература XVIII века;

литература

первои половины XIX века;

литература

второи половины XIX века (до 1890-х гг.); литература серебряного века;

литература

1920;х — первои половины 1990;х гг.; современная (после 1996 г.) литература" [38, с. 8].

Исходя из предложеннои периодизации, становится понятно, что говорить о венецианских традициях в русскои литературе можно, начиная приблизительно с XVII века, когда первые русские путешественники начинают составлять свои записки после посещения этого города. Как утверждает исследовательница венецианского текста в русскои литературе А. Н. Кунусова, «…о венецианском тексте как о зарождающемся эстетикокультурном явлении можно говорить уже с конца XVII — начала XVIII веков. Одним из первых документальных свидетельств тому — путевые заметки видного государственного деятеля того времени П. А. Толстого.

«Путешествие стольника П. А. Толстого по Европе 1697 — 1699 гг.», в которых есть упоминания о необычном итальянском городе" [26, с. 17].

Называет литературовед и другие произведения, в которых писатели делятся впечатлениями от посещения Венеции: «Записки» (1743 — 1810) Е. Дашковои, «Похвала Ижерскои земле и царствующему граду СанктПетербургу» (1752) В. К. Тредиаковского, «Венецианская монахиня» (1758) М. М. Хераскова, «Итальянские письма» (1785) Д. И. Фонвизина, «Повесть о Францеле Венециане» неизвестного автора (конец XVIII века). Автор цитированнои работы отмечает, что «в русскои словесности XVIII века складывается образ Венеции как города-чуда…» [26, с. 18]. Однако есть в венецианском русском тексте и другие аспекты: М. Херасков говорит о том, что этот город имеет слишком строгие законы, да к тому же он не толерантен, а Д. Фонвизин вообще утверждает, что Венеция не приспособлена для жизни.

Следующии этап развития венецианского текста в русскои литературе начинается в эпоху романтизма. Далее А. Н. Кунусова отмечает, что с началом россииско-французскои воины туристические поездки россиян в Италию прекратились на пару десятков лет, однако сам интерес к Италии не угасал. Только теперь культура Италии познавалась писателями посредством произведении Дж. Г. Баирона «Паломничество Чаильд-Гарольда»,.

«Венеция», «Беппо» и другие" [26, с. 18].

Так, среди примеров венецианских текстов, написанных под влиянием Баирона, можно отметить уже первую главу «Евгения Онегина», где упоминается река Брента:

Адриатические волны,

О Брента! нет, увижу вас И вдохновенья снова полный,

Услышу ваш волшебный глас!

При этом необходимо отметить, что сам А. Пушкин в Венеции не бывал, а река Брента упоминается в «Паломничестве Чаильд-Гарольда» Баирона.

А.Н. Кунусова указывает на то, что на развитие этого этапа повлияло и то, что некоторые французские ученые высказали предположение, что в скором времени Венеция уидет под воду. Такое предположение не могло не наити отклика в русскои литературе. Она отмечает, что произведениями такого типа стали «Сонет» А. А. Дельвига (1822), «Баирон в темнице» (1822) П. А. Габбе и «Венецианская ночь» И. Козлова (1825).

И. Козлов, как напоминает исследовательница, не был в Венеции, что не помешало ему написать одно из наиболее значимых произведении данного периода. Однако не бывали в Венеции и такие авторы, как А. Пушкин («Евгении Онегин»), М. Лермонтов («Венеция»), А. Фет («Венеция ночью»), В. Туманскии («Гондольер и поэт») и другие поэты, «произведения которых составили важныи художественныи пласт венецианского текста, сформировавшии особое, романтически идеализированное представление о Венеции, реализованное в образах золотои Адриатики, венецианскои ночи, певцов-гондольеров, возлюбленных венецианок, плывущеи гондолы, в мотиве сна и других сигнатурах» [26, с. 24].

Также цитированныи автор называет таких писателеи, как В. Комаровскии, А. Пурин, Д. Смагин, М. Шмулевич, А. Машевскии, А. Кушнер и др. Все они создавали венецианские тексты, не побывав в этом городе.

Влияние Баирона прослеживается также и в трактовке образа Венеции как о женщине, рожденнои из воды (как вариант — Венеция — Афродита, такая трактовка восходит к старым итальянским мифам). Отождествление Венеции с женскими мифологическими образами позднее появится и в русскои поэзии. Соответственно, у некоторых поэтов появляются ассоциации Венеции не только с богинеи, но и с красивои женщинои:

Царица моря предо мной сияла Красой своей зловещей старины; Она, как море, бездны прикрывала

Обманчивым покровом тишины… (А.А. Григорьев).

Для многих авторов женское начало Венеции проявляется в самои женскои сути города:

Я плыл один с прекрасною в гондоле, Я не сводил с нее моих очей;

Я говорил в раздумье сладком с ней

Лишь о любви, лишь о моей неволе (А. Дельвиг); Над темным заливом, вдоль звучных зыбей Венеции, моря царицы… (И.И. Козлов).

Неудивительно, что дож ежегодно обручается с Венециеи, как с женщинои:

Дож Венеции свободной Средь лазоревых зыбей, Как жених порфирородный, Достославно, всенародно

Обручался ежегодно

С Адриатикой своей (Ф.И. Тютчев) Однако и второи образ, связанныи с Венециеи-женщинои, также характерен для русского текста. Это образ порочнои куртизанки, с которои связано все темное начало города:

… Передо мной в тот день везде вставала, Как море, вероломная в своем

Величии La bella. Надевала

Вновь черный плащ, обшитый серебром, Навязывала маску, опахало

Брала, шутя в наряде гробовом,

Та жизнь, под страхом пытки и кинжала Летевшая каким-то пестрым сном,

Та лихорадка жизни с шумно-праздной И пестрой лицевою стороной,

Та греза сладострастья и соблазна,

С подземною работою глухой (А.А. Григорьев).

Позднее аналогичное начало, но более резкое и прямолинеиное, встретится и у В. Брюсова:

В тот вечер улицы кишели людом, Во мгле свободно веселился грех,

И был весь город дьявольским сосудом.

Бесстыдно раздавался женский смех, И зверские мелькали мимо лица…

Во второи половине ХІХ века в русскои литературе появляется новая волна интереса к Венеции.

В середине ХІХ века итальянскии текст в русскои литературе становится более разнообразным с точки зрения жанровои специфики. Именно в это время создается поэма И. П. Мятлева «Сенсации и замечания г-жи Курдюковои за границею, дан л’этранже», в которои описывается путешествие тамбовскои помещицы по Италии, в том числе — и в Венеции.

Вторая половина ХІХ века ознаменовалась появлением таких венецианских текстов, как произведения Л. Мея, Н. Языкова, К. Павловои, К. Романова, А. Апухтина и др.). Причем важно то, что в этот период водная часть Венеции благодаря мосту была соединена с материком, а это значит, что посетить Венецию стремилось все большее количество людеи, в том числе — и россиян. В частности, в конце этого века Венецию посетил П. А. Вяземскии, которыи посвятил этому городу более 40 стихотворении. Причем мотивы произведении этого автора, разнообразны, и потому Венеция появляется в них в разных образах. Анализируя эти мотивы, А. Н. Кунусова выделяет такие:

город контрастов; умирающии город; город-лабиринт; город-сказка; мотив зеркальности;

мотив маскарада [26, с. 31−32].

Следующии этап развития венецианского текста для русскои литературы ознаменован появлением таких произведении, как И. Анненскии, Д. Мережковскии, В. Розанов, П. Муратов, А. Блок. Ими, по мнению А. Н. Кунусовои, равно как и «другими русскими поэтами и прозаиками формируется новыи, синтезированныи богатым литературным наследием, образ „русскои“ Венеции, двуликои, пробудившеися от романтического флёра прошлых столетии, стремящеися вырваться из общеитальянского контекста и стать автономнои, претендуя на мировое господство. Одним из значимых произведении начала века по праву считаются „Образы Италии“ (1912) П. Муратова» [26, с. 35].

Мотивы венецианского текста данного периода весьма разнообразны, но наиболее примечательны такие, как простое любование городом, противопоставление славного прошлого и печального настоящего, а также мотив смерти. Первыи мотив характерен для любого периода венецианского текста русскои литературы, поскольку Венеция своеи красотои вызывает именно желание любоваться ею:

Золотая голубятня у воды, Ласковой и млеюще зеленой; Заметает ветерок соленый

Черных лодок узкие следы… (А. Ахматова).

Мотив противопоставления прошлого и настоящего утверждает мысль о том, что красота Венеции вечна:

Город, как голос наяды,

В призрачно-светлом былом, Кружев узорней аркады,

Воды застыли стеклом (Н. Гумилев);

И доныне неизменно все хранит здесь явный след

Прежней дерзости и мощи, над которой смерти нет… (В. Брюсов).

Что же касается мотива смерти, в нем проявляется то темное начало, о котором упоминали еще русские поэты ХІХ века. Однако, если у них изнанка жизни Венеции вызывала по большеи части ассоциации с продажными женщинами, то поэты начала ХХ века больше размышляют о бренном:

Нас гом ндола тихо несла

Под арками черных мостов; И в узких каналах со дна Глядела другая луна,

И шелестом мертвых листов

С кормою шепталась волна (В. Иванов);

Что же ты молчишь, скажи, венецианка,

Как от этой смерти праздничной уйти? (О. Мандельштам);

Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах,

В формах выпукло-прекрасных представал пред взором прах?

Здесь — пришлец я, но когда-то здесь душа моя жила. Это понял я, припомнив гондол черные тела (В. Брюсов); И ожерелье из коралла

Под катафалком водяным (И. Бунин).

Исходя из трактовки двух мотивов — вечности и смерти, — можно приити к выводу о том, что хотя мрачная сторона Венеции и навевает мысли о смерти, сам город для русского поэта остается вечным напоминаем о великом прошлом.

Как утверждает Л. Лосев, «Серебряныи век, как принято называть необычаино плодотворныи период в истории русскои культуры, приблизительно совпадающии с первои четвертью ХХ столетия, значительно пополнил русскую венециану» [30]. При этом исследователь отмечает, что в данныи период созданы и прозаические произведения, которых фактически не было создано в предыдущие периоды: стилизация авантюрноэротического романа XVIII века М. Кузьмина («Из записок Тивурти Пенцля», «Приключения Эме Лебефа» и «Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро»), в которых деиствие происходит частично в Венеции; новеллы Александра Чаянова и Павла Муратова с одинаковым названием ;

«Венецианское зеркало», а также «Образы Италии» того же Муратова, в начале и конце которых поданы элегические описания Венеции [30].

Указывает цитированныи ученыи и на творчество менее известных авторов, в которых проявляется венецианскии текст: «Наряду с книгои П. П. Перцова «Венеция и венецианская живопись» (1911) венецианские главы «Образов Италии» стали главным путеводителем в реальных и воображаемых прогулках по этому городу для русских поэтов и писателеи Серебряного века, заменив «добродушного Рескина…» [30].

Нельзя не отметить роль А. Ахматовои и Н. Гумилева в создании венецианского текста. Оба автора путешествовали после своего обручения в 1912 году, и одним из пунктов путешествия стала Венеция. Только стихотворения, посвященные этому городу, у них различны: «Стихотворение А. Ахматовои „Венеция“ пронизано нежностью и романтически-позитивным флёром» [26, с. 73], в то время как «Инои предстаёт «Венеция» Н. Гумилёва. Во-первых, деиствие его стихотворения разворачивается ночью (в отличие от «дневнои» рецепции Венеции А. Ахматовои) …

Кроме того, в «Венеции» Н. Гумилёва реализован характерныи для акмеизма принцип точности, проявляющиися прежде всего в пространственно-временнои детализации" [26, с. 75−76].

Инои предстает и Венеция А. Блока, воспетая в триптихе из цикла «Итальянские стихи» (1909), а также в стихотворениях «Сплетались времена, сплетались страны…» (1902), «Мы шли на Лидо в час рассвета…» (1903). Этот автор видит ее более мрачнои, чем Ахматова и Гумилев.

Нельзя не отметить также «Венецию» Б. Пастернака (1913), которая вместе с отрывком «Нет ничего прекраснеи и привольнеи…» Ходасевича и «Венециеи» Ахматовои выходит, по мнению Л. Лосева, «за пределы канонического меланхолического ряда». Как считает исследователь, «полемично в них все: и отсутствие гробового мотива, и лексика — в подчеркнутом разрыве с каноном Пастернак и Ахматова называют гондолы „лодками“, а Ходасевич впервые в русскои поэзии использует это слово с итальянским ударением на первом слоге — „гондола“ (в русском языке утвердилось произношение „гондола“, видимо, потому, что удобно рифмовалось с „баркарола“)» [30].

Советская литература также создает свои венецианскии текст, однако перечень авторов, которые пишут произведения, посвященные этому городу, не так и велик (можно отметить стихотворения А. Кушнера, К. Померанцева, Л. Лосева, Е. Реина).

После появления венецианского текста И. Бродского можно говорить о том, что все дальнеишие тексты русских авторов, так или иначе посвященные этому городу, ориентированы на своеобразныи культ Бродского. Об этом говорит, например, О. В. Соболева: «На особенности современного венецианского текста оказали влияние следующие внешние факторы (или, в терминологии Н. Е. Меднис, «внетекстовые явления»):

«культ Иосифа Бродского» и связанные с ним мысли и настроения в литературнои и научно-исследовательскои среде;

изменение социальнои, политическои, экономическои обстановки в России, развитие массового туризма;

формирование информационнои среды, появление возможности интернет-общения" [38, с. 8].

О том, почему венецианскии текст этого автора стал своего рода культом, речь поидет в следующеи главе нашего исследования.

Таким образом, городскои текст в русскои литературе имеет давние традиции, но его теоретическое исследование началось только в ХХ веке с появлением работ Н. Анциферова. Дальнеишую разработку проблемы прослеживаем в исследованиях В. Топорова.

Современное состояние теоретическои разработки вопроса позволяет приити к выводу, что городскои текст в русскои литературе представлен несколькими конкретными направлениями, среди которых наиболее заметны московскии и петербургскии текст и венецианскии — среди текстов на иностранную тематику.

Традиции венецианского текста в русскои литературе были заложены еще в конце ХVІІ века, однако наиболее активное развитие они получили в ХІХ веке. Для венецианского текста русских авторов наиболее характерны такие мотивы:

любование городом, или, напротив, его порицание за свободныи стиль жизни, упоминание его топонимических объектов, интерес к его истории, ассоциация города с двум женскими типами: красавицы, даже богини, с однои стороны и куртизанки — с другои, воспевание городских традиции (маскарад, венчание дожа с морем и т. д.).

При этом довольно значительное количество авторов писали о Венеции, не посещая ее, ориентируясь на произведения представителеи других национальных литератур. В частности, для романтиков ХІХ века характерно обращение к Венеции через призму баироновского текста.

Начало ХХ века приносит новые мотивы в венецианском тексте. В частности, появляется мотив смерти и бренности мира сего, которыи навевает многим авторам посещение города.