Поэтическая индивидуальность М.М. Хераскова: философские и эстетические искания

Духовная ситуация рубежа XX—XXI вв. способствовала формированию в российской исторической науке и литературоведении устойчивого интереса к XVIII столетию — переломному этапу в развитии духовной жизни России, когда закладывались и упрочивались религиозно-философские, этические и эстетические принципы, послужившие основой для становления новой русской культуры.

Внимание к XVIII в. связано сегодня и с необходимостью переосмысления «самих исходных посылок подхода к <.> русской литературе» [62, 4]. В эпоху кризиса рубежа тысячелетий как актуализации западных нравственных ценностей возникла насущная потребность в освоении культурного наследия XVIII в., без которого был бы невозможен подъем эстетической мысли XIX в. и формирование основных «пластов» литературы XIX-XX столетий. Преемственность в диалектической взаимосвязи с внешними влияниями — один из приоритетных факторов, способствующих сохранению и развитию духовной традиции русской литературы в художественном осмыслении мира и человека.

Таким образом, актуальность темы нашего диссертационного исследования «Поэтическая индивидуальность М.М. ХеГраскова: философские и эстетические искания» обусловлена проблемой создания научной концепции истории русской литературы с учетом духовного и художественного своеобразия историко-литературного процесса в перспективе развития отечественной культурной традиции, что нашло свое отражение в трудах В. В. Зеньковского [73], М. М. Дунаева [57, 45−137], И. А. Есаулова [62], Н. А. Струве [211]- в сборниках «Евангельский текст в русской литературе XVIII—XIX вв.еков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет и жанр» [58], «Христианство и русская литература» [231] и других литературоведческих работах.

Доминирующей чертой русской литературы XVIII столетия стала ее глубинная взаимосвязь с философскими течениями эпохи, изучению которых были посвящены многие отечественные исследования досоветского периода: А. И. Галича [35], М. Н. Лонгинова [107], А. В. Семеки [201], В.Н. Ту-калевского [219- 220], А. Н. Веселовского [30], А. Н. Пыпина [178−179],.

Г. В. Плеханова [163], оказавшиеся едва ли не напрочь преданными забвению, либо подвергнутыми незаслуженной критике как написанные «в духе буржуазного компаративизма», проникнутые «космополитической недооценкой самостоятельности и национальной природы русской литературы XVIII века» [22, 24]. Между тем русская литература нового времени, опираясь на европейские философские системы, во многом формировалась как их преодоление, о чем свидетельствует противоречивый процесс развития философского движения в России. И. А. Ильин отметил сложность духовной атмосферы эпохи: «У нас вся культура — иная, свояи притом потому, что у нас иной особый духовный уклад» [79, 64]. Опираясь на выводы В. В. Зеньковского, современные ученые выделяют в русской философской мысли XVIII в. следующие направления: 1) «русское вольтерьянство" — 2) «русский гуманизм" — 3) «русское масонство». Следует обратить особое внимание на то, что определения «русский», «русское», используемые во всех трех случаях, призваны подчеркнуть особый характер сформировавшегося на отечественной почве «вольтерьянства», специфику русского гуманизма, обусловленную потребностью создания новой национальной идеологии — расцерковленной и антропоцентрической. «Одни искали нового обоснования национализма в «естественном праве», другие — в линиях просветительства» [73, 94−95], — делает вывод В. В. Зеньковский.

Не менее значительным фактом духовной жизни России XVIII в. было русское масонство — поистине уникальное явление, явившее собой своеобразную форму отвержения прямолинейного просветительства XVIII столетия, «ибо русские масоны в своих изданиях и рукописях собрали целую энциклопедию и антологию мировой эзотерики, показав, что эта традиция жива и, более того, отвечает духовным исканиям русского образованного человека, обращающегося в эпоху Просвещения к наследию мировой философии и литературы, куда просвещенный мистицизм, иррациональное барокко и объективный идеализм входят как составная часть <.> Масонство в России стало сознательным возрождением просвещенной, научно изученной мистики как практического богословия и самовыражения и самопознания человека, желающего восстановить утерянную внутреннюю гармонию путем тайного общения с.

Богом" [196,22].

Духовная жизнь России переживала в XVIII в. весьма примечательные перемены: философские направления, вызванные к жизни процессом секуляризации, положили начало русским религиозно-философским исканиям, нашедшим отражение в литературном процессе эпохи.

Если в XVII в. наблюдались лишь робкие попытки изображения внутренней жизни человека, его помыслов, страстей, стремлений, добродетелей и пороков, то XVIII столетие продвинулось в этом далеко вперед, что особенно проявилось в поэзии.

Творчество таких поэтов XVIII в., как М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков, Г. Р. Державин, Н. М. Карамзин, вызывало интерес литературоведческой науки различных эпох, имена других авторов века Просвещения были объявлены либо второстепенными, либо не заслуживающими пристального внимания. Именно такая участь постигла М. М. Хераскова, о котором В. Г. Белинский писал: «Херасков был человек добрый, умный, благонамеренный и, по своему времени, отличный версификатор, но решительно не поэт» [18,1, 164]. Сегодня начинает возрождаться интерес к творчеству И. Ф. Богдановича, Ф.ГТ. Ключарева, П.И. Голенищева-Кутузова, В. А. Левшина, С. С. Боброва, М. М. Хераскова. В этой связи назовем исследования Ю. М. Лотмана [110], В. И. Сахарова [193- 194- 195- 196- 197- 198- 199], Л. А. Омелько [141], Г. А. Давыдова [49], М. И. Гришаковой [40], Э. Л. Афанасьева [11], Т. В. Саськовой [192], А. Левицкого [100] и др. Упомянутые исследователи пытаются рассматривать творчество перечисленных писателей не только в плане их эстетических исканий, но и в религиозно-философском контексте эпохи, ибо русская культура XVIII в., оставаясь по сути своей глубоко национальной, созидалась посредством взаимодействия с другими европейскими культурами, опиралась на европейские философские системы, что и нашло преломление в художественном наследии названных авторов. Данный подход к искусству слова представляется особенно актуальным, поскольку он призван ликвидировать разрыв между философской эстетикой и литературоведением. Не случайно М. М. Бахтин заявлял о том, что «так называемый литературный процесс, изучаемый в отрыве от глубокого анализа культуры, сводится к поверхностной борьбе литературных направлений» [15, 330].

Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы вернуть в историко-литературный контекст поэтическое творчество М. М. Хераскова, изучив взаимообусловленность философско-эстетических тенденций эпохи в творчестве писателя в свете его поэтической индивидуальности.

В диссертации мы ставим следующие задачи:

1) определить идейный и художественный смысл поэтического творчества М. М. Хераскова;

2) выявить философские, идеологические и эстетические основы его лирического наследия;

3) показать преломление философской концепции русского «нравоучительного» масонства в перспективе освоения единства творческого сознания писателя;

4) уяснить структурирующее значение масонской идеологии, обрядности, символики для системы художественно-изобразительных средств, подчиненных воплощению замыслов лирических произведений М. М. Хераскова.

Методологической основой диссертационного исследования «Поэтическая индивидуальность М. М. Хераскова: философские и эстетические искания» являются труды теоретиков и историков литературы: М. М. Бахтина, JI.C. Выготского, А. Г. Цейтлина, Г. А. Гуковского, А. В. Западова, В. А. Западова, Ю. М. Лотмана, М. М. Дунаева, И. А. Есаулова, Н. И. Николаева, В. И. Сахарова, Г. А. Давыдова, а также работы русских историков и философов, посвященные изучению специфики духовной культуры России: М. Н. Лонгинова, В. О. Ключевского, В. В. Зеньковского, Г. Флоровского, И. А. Ильина, В.П. Шес-такова.

Объектом исследования являются журнальные публикации Хераскова и его одическое творчество. В процессе работы над диссертацией за основной был принят текст произведений М. М. Хераскова из Собрания творения (Творения Михайла Хераскова: чч. I-XII. — М., 1796−1802). В связи с тем, что полного собрания сочинений М. М. Хераскова не существует, нами были использованы отдельные издания его поэтических и прозаических творений: Херасков М. М. Новые оды, печатаны в Москве, в июле 1762 годаХерасков М. М. Философические оды или песни. Печатаны при Московском университете 1769 годаХерасков М. М. Золотой прут. Восточная повесть. — М., 1782- Херасков М. М. Избранные произведения. — J1., 1961, и некоторые другие.

Научная новизна исследования состоит в углублении понимания единства творческого сознания М. М. Хераскова и процессов становления отечественной духовной культуры в философии, эстетике и художественной литературе XVIII столетия.

Долгое время в советском литературоведении культивировалась мысль, опровергнутая М. И. Хмыровым еще в конце XIX в., о том, что Херасков — непререкаемый глава русского классицизма, «угрюмый и самолюбивый педант», смотревший на искусство как-то печально и сумрачно, работавший с усилием, «беспрерывно помогавший своему воображению посредством мысли» [229, 488]. Вместе с тем исследователи обращали внимание на то обстоятельство, что в творчестве поэта проявились и элементы сентиментализма, находившегося в ту пору в России еще в стадии становления. В одическом творчестве Хераскова можно обнаружить и черты литературы барокко и рококо, и отдельные компоненты предромантического искусства, что позволяло литературоведам называть поэта в лучшем случае «переходной» фигурой от классицизма к сентиментализму (Н.И. Греч [39], И. П. Порфирьев [169], Г. А. Гуковский [42- 44- 46], Д. Д. Благой [22], JI.A. Емельянова [61]), в худшем — непоследовательным эклектиком. Как заявлял К. В. Пигарев, характеризуя творчество русских поэтов XVIII в.: «В некоторых случаях, по-видимому, придется говорить об отсутствии единого творческого метода. Примером такой непоследовательности может служить творчество Хераскова» [156, 105]. Почти такой же точки зрения придерживался и Н. К. Пиксанов [158, 87]. При этом игнорировались религиозно-философские основы наследия поэта, позволяющие рассматривать его творчество как универсальное явление в контексте отечественной художественной традиции. Творческая «многоликость» писателя объясняется его миросозерцанием, делающим художественное наследие.

Хераскова эстетически и духовно единым. Идейное содержание духовных и художественных исканий поэта образует масонская философия, отразившаяся в творчестве Хераскова в форме масонской мифологии. Масонство как специфическая религиозно-философская концепция тяготело к универсальности в постижении мира и человека. «Масонская литература», в изучении которой у исследователей не сложилась устоявшаяся точка зрения, также стремилась к универсализму и синтезу на уровне поэтики. Причем этот процесс происходил не через механическое использование компонентов тех или иных существующих или только зарождающихся литературных направлений, а через их глубинное идейное преломление. Впрочем, являясь поэтом-масоном, М. М. Херасков отстаивает в масонской литературе свои собственные позиции, выбирает особый путь, обусловленный спецификой художественной традиции национального самосознания.

Теоретическая значимость исследования определяется его проблематикой и состоит в том, что углубляет представление об эстетических исканиях Хераскова в контексте масонской философии и поэтики.

Практическая значимость результатов диссертации определяется возможностью их использования при подготовке вузовских лекционных курсов, спецкурсов и спецсеминаров, а также могут быть учтены при планировании школьного курса литературы в классах гуманитарного профиля. Кроме того, выводы, сделанные в работе, могут быть использованы в дальнейших исследованиях как творчества М. М. Хераскова, так и логики историко-литературного процесса XVIII века.

Апробация результатов исследования.

Основные положения диссертации были изложены в докладах на Герце-новских (г. Ленинград, 1990) и Барышниковских чтениях (г. Липецк, 19 952 002), на Второй Всероссийской конференции «Русская литература и философия: постижение человека» (г. Липецк, 2003), в курсе истории русской литературы в гуманитарном классе (МОУ СШ № 5 г. Липецк, 1995;1997). Диссертация обсуждалась на заседании кафедры литературы ЛГПУ. Результаты, полученные в ходе исследования, отражены в девяти публикациях.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка используемой литературы, насчитывающего 237 наименований. Материал диссертации изложен на 231 странице.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Изучение одического творчества М. М. Хераскова в философском и социокультурном контексте эпохи Просвещения позволяет констатировать, что философской и идеологической основой лирического наследия поэта является русское масонство — уникальное явление отечественной духовной культуры.

В отличие от западной, русская интеллигенция XVIII в. искала в масонстве нравственное и идейное замещение «вольтерьянству», безбожию и «агрессивному» гуманизму, трансформировавшемуся в XIX столетии в нигилизм, пытаясь через обращение к «изящной словесности» сформулировать оригинальную «русскую идею», основанную на традиционных христианских ценностях, в условиях доминирования просветительской идеологии Запада, проявившейся в секуляризации отечественной культуры. «Осознание пагубности „вольтерьянства“ как рассадника вольнодумства, — писал Ю. В. Стенник, — превращало масонство в альтернативу просветительских концепций и означало возврат к идеализму традиционного вероучения» [210, 82].

В литературе монархической и националистической ориентации укоренилось мнение о том, что масонство опровергает основные приоритеты русской ментальности — Бога, Царя, Отечество — как мешающие объединению народов в единое сообщество и утверждению рая на земле. При этом исследователи чаще всего рассматривают масонство XIX—XX вв., тогда как анализ развития русского масонства от времени его первого упоминания в России (1731 г.) в качестве явления духовной жизни до 90-х гг. XVIII в. позволяет скорректировать эту ортодоксальную точку зрения. Русские масоны XVIII в. были верующими людьми и стремились всячески распространять православную религию, хотя, подобно своим западным «братьям», тяготели к «религии души», формированию так называемой «внутренней» церкви путем постоянного самосовершенствования. Нам представляется не совсем точной мысль о том, что многие русские масоны категорически отвергли «внешнюю церковь» и «религию обряда». В масонском Катехизисе было четко сформулировано отношение к традиционному Богослужению: «Почитая его установления и обряды, должен он (масон — О.Р.) прилежно ими пользоваться (курсив наш — О.Р.) как средством для внутреннего, чему надлежит быть их предметом во всех Христианских учреждениях Богослужения внешнего» [108, 41]. Историк Г. В. Вернадский, в свою очередь, ссылаясь на дневниковые записи масона А. Я. Ильина, утверждал, что увлечение масонством вовсе не мешало последнему «оставаться усердным посетителем православных церквей» [29, 103−104].

Русское масонство не подменяло собой религию, но в своих основных философских позициях было близко христианству в противопоставлении универсального национальному в смысле признания равенства всех народов перед лицом Бога, в размышлениях о тленности земных благ, в поисках пути бессмертия души. «И здесь стоицизм масонства невольно смыкался с опорой на догматику Священного Писания, открывая братьям путь к религии» [210, 81].

Русскими масонами было четко определено отношение к государству: они не призывали к свержению законной власти (масонство, подготовившее заговор против Павла I в 1801 г., уже иное течение, определяющее политические тенденции нового века, весьма отличные от века XVIII), считали царя «образом Божьим» на Земле и призывали к его почитанию, полагая, что гуманный и благородный правитель сумеет «устроить» земной рай для своих подданных. Впрочем, мы не только допускаем, но и имеем подтверждение тому, что западные наставники русских «братьев» преследовали не только цели нравственного искания Христова пути к Божественной жизни или обретения Божественной Истины. Ю. В. Стенник со ссылкой на журнал «Русская старина» (1892, № 6) указывает, что профессор И. Г. Шварц открыл пастору И. Виганду, долго жившему в России и преподававшему в Московском университете, «сокровенные цели общества, клонившиеся ни к чему иному, как ниспровержению православного вероисповедания в России» [210, 92]. Таким образом, русские масоны оказались в роли обольщенных, обманутых, но, отнюдь, не обманщиков, поскольку они были искренно убеждены в соответствии канонов православной веры с обрядами и установлениями ордена и не подозревали того, что становились порой на позиции протестантизма, проявляя «двоеверие».

Вместе с тем, успешное «приживание» на русской почве «нравоучительного» и научного масонства доказывает, что истинная русская интеллигенция, формирующаяся во многом как «масонская общественность», имела глубокие духовные запросы и тяжело переживала сложившуюся в XVIII в. тенденцию к расцерковлению. Одним из представителей нарождающейся российской интеллигенции был М. М. Херасков, духовно-нравственная позиция которого еще до вступления в «братство» основывалась на принципах разумности (изначально масонство смыкалось с просвещением), добродетельности и прочих приоритетных положениях христианской морали.

Масонство — слишком сложное явление духовной жизни, чтобы можно было отчетливо систематизировать его, однако общее стремление к универсализму в осмыслении вопросов бытия неизбежно способствовало тому, что масонство стало вырабатывать свой особый поэтический стиль, оригинальное литературное направление, эстетически свободное, тяготеющее к универсализму, синтезу разнообразных литературных течений, обусловленному глубокими духовными побуждениями. «Масонство, в том числе литературное, духовно едино» [197, 80], — утверждает В. И. Сахаров. Это духовное единство проявлялось в выборе источников: Ветхий и Новый ЗаветыТалмудтруды Отцов западной и восточной церквей, воспринятые через художественную теософию в духе Я. Бемесвященные книги Востока («Бхагаватгита», «Зенд-Авеста» и др.), образов-архетипов («золотой век», земной Эдем, Астрея), аллегорий («молния сует», «алтарь в сердцах», «трапезы любви», «малое стадо»), которые масонская поэзия перерабатывала в соответствии со своими идеями и художественными образами. «Символ предоставляет мысли свободу, простордогмат сковывает, подчиняет <.> Язык в наших ложах иносказательный» [206, 428], — заявляли масоны. Русская масонская поэзия, основанная на контрастах, переосмысливала темы и жанры, разработанные в различных поэтических школах, воспринимала «„чужое“ как „свое“, как материал для законных творческих экспериментов» [197, 91], когда в уже «отлитые» формы внедряются новые мировоззренческие и эстетические принципы, творческие идеи, в результате чего видоизменяются сами формы, утверждая оригинальный стиль, новое художественное мышление. Используя классицистические, барочные принципы, соединяя их с рококо, сентиментализмом и предромантизмом, поэты-масоны создавали нечто самобытное, поэтому упрекать их в эклектизме было бы слишком поверхностно, упрощенно. Соединение, на первый взгляд несоединимого, отмечал А. А. Морозов, рождало «внутренне <.> целостные произведения, отвечавшие индивидуальной манере поэта» [127, 20].

Одическое творчество М. М. Хераскова есть убедительное доказательство поэтической индивидуальности автора, ибо поэт, нашедший свою идеологическую «нишу» в русском «нравоучительном», а позднее и научном масонстве не растворяется полнстью в философии «вольных каменщиков», а имеет свою собственную мировоззренческую концепцию, в основных своих положениях не противоречащую не просто христианскому, но и православному миропониманию.