Гендерная специфика речевого поведения

Задолго до оформления гендерной лингвистики как научной дисциплины многие авторы отмечали, что мужчины и женщины разговаривают «поразному». Мы уже цитировали известную статью Отто Есперсена об особенностях женской речи [Jespersen 1922]. Существуют и более ранние примеры: так, на заре XX века немецкий философ Фриц Маутнер описывал в своих «Статьях к критике языка» («Beitrдge der Kritik der Sprache», 1913) особый «женский язык». По Маутнеру, женская речь, в отличие от мужской, избегает грубостей, изобилует иностранными словами (которыми женщины злоупотребляют по причине малообразованности); при этом она откровенно вторична по отношению к речи мужчин, которые и являются подлинными творцами языка [Кирилина 1999]. Некоторые (предполагаемые) особенности женского речевого поведения (избегание табуированной лексики, склонность к использованию вычурных, «цветистых» выражений, болтливость и любовь к сплетням) стали частью стереотипного образа женщины и часто упоминались, обыгрывались или высмеивались в литературе — причем наиболее ранние образцы относятся к Средневековью [Сoates 2003].

Представление об особом «женском» языке или варианте языка, отклоняющемся от «мужского» стандарта, унаследовала и ранняя гендерная лингвистика. Как нам уже известно, одна из первых попыток описать специфические особенности «женской» речи была предпринята Робин Лакофф в работе «Язык и место женщины». В изложении Лакофф список характерных черт, определяющих «женский регистр», выглядит так:

• — использование специфически «женской» лексики (такой, как названия цветов: персиковый, коралловый, кремовый (mauve, coral, beige) и т. д.), обычно не употребляемой мужчинами;
• — употребление «пустых» прилагательных (таких, как «милый»);
• — употребление вопросов-переспросов (например, «Жарко, не так ли?» (It’s hot, isn’t it?) вместо утверждений; произношение утвердительных предложений с вопросительной интонацией (т. н. uptalking);
• — хеджинг (hedging): активное использование модальных ограничителей («вроде бы» (kind of), «довольно» (pretty), «по-моему», «мне кажется» и т. д.);
• — употребление усилителя «so» («так») вместо «very» («очень»): например, I like him so much («Он так мне нравится!») вместо I like him very much («Он очень мне нравится»);
• — гиперкорректная грамматика;
• — использование «сверхвежливых» форм;
• — «speaking in italics», особенно сильное интонационное акцентирование некоторых слов [Lakoff, 2004].

В настоящее время, однако, существование самостоятельного и устойчивого «женского языка» или «женского регистра» (по терминологии Лакофф) является предметом полемики (разумеется, если речь не идёт о языках, которые действительно предполагают «мужской» и «женский» варианты нормы — таких, как, например, чукотский или тангоа, см. Перехвальская). Ещё более проблематичной представляется экстраполяция выводов Лакофф на другие (если не на все) языки. Попытки обнаружить какие-то универсальные гендерно-обусловленные речевые модели не увенчались успехом: как показывает Коттхоф, для западноевропейских языков удалось доказать лишь стабильность интонационного рисунка — гетеросексуальные мужчины стремятся избегать выраженной эмфазы, поскольку она ассоциируется с женственностью и аффектированностью [Кирилина 1998].

В то же время несомненно, что в большинстве языков речь мужчин и женщин обнаруживает известные различия на всех лингвистических уровнях (фонетическом, морфологическом, синтаксическом), хотя конкретные проявления этих различий могут варьировать от языка к языку. Так, американская лингвистка Дженет Холмс в своей статье «Women's talk: The question of sociolinguistic universals» («Женская речь: вопрос о социолингвистических универсалиях», 1988) выделяет следующий ряд признаков, характерных для женской речи и наблюдаемых в большинстве языков:

• — мужчины и женщины вырабатывают различные модели речевого поведения (different patterns of language use);
• — женщины чаще обращаются к аффективным функциям языка;
• — женщины чаще используют речевые средства выражения солидарности;
• — в коммуникации женщины чаще стремятся к компромиссу и солидарности, тогда как мужчины (прежде всего в формальных ситуациях) стараются подчеркнуть и утвердить свой авторитет и статус;
• — стилистически женская речь более гибка. [Holmes 1998].

На уровне отдельных языков паттерны гендерных различий становятся ещё более стабильными. Как мы покажем ниже, можно сказать, что на материале английского языка предположения Лакофф в целом подтверждаются (хотя некоторые из этих предположений и нуждаются в уточнении или пересмотре). Почему же тогда многие современные лингвисты относятся к утверждениям о «женском языке» или «женском регистре» критично? Мы уже упоминали, что с годами в гендерных исследованиях языка и речи возрастает понимание важности контекста. Оказывается, что говорить о «мужском языке» и «женском языке» было бы упрощением. В формальной и неформальной обстановке, в разнополых и однополых компаниях мужчины и женщины разговаривают по-разному; возраст, национальность (раса), социальный класс также накладывают свой отпечаток на речь говорящей (-его). В некоторых ситуациях гендерноречевые особенности существенно сглаживаются или проявляются иначе, чем в других случаях. И, наоборот, некоторые характерные явления оказываются специфичными не столько для женской речи, сколько для социальных ситуаций, в которых женщины, по различным социокультурным причинам, оказываются чаще мужчин (см. выше о статье О’Барра и Аткинса «Женский язык или язык бессильных?»).

Всё это вполне отвечает представлениям современной социолингвистики, в которой «на смену представлениям о жесткой оппозиции гипотетических „классовых языков“ пришла концепция языка как континуума вариаций» [Абрамова 2015, со ссылкой на Беликов, Крысин 2001]. Однако отказ от представлений об устойчивых и жёстко ограниченных «гендерных» или «классовых» вариантах языка не подразумевает отрицание существования гендерной или классовой вариативности в языке как таковых.

Говоря об особенностях фонетического оформления мужской и женской речи, необходимо отметить, что они в определённой степени диктуются физиологическими различиями в строении органов речи. Так, голосовые связки у мужчин, как правило, длиннее и толще, чем у женщин, а длина голосового тракта у женщин меньше [Шевченко 2011]. Действительно, женский голос на звуковом уровне воспринимается как более высокий, чем мужской. Среднее значение ЧОТ у женщин, как правило, в два раза выше, чем у мужчин. Однако и здесь следует принимать во внимание социальные факторы: при исследовании индивидуального диапазона тона голоса установлено, что значения диапазона ЧОТ мужчин и женщин в значительной степени перекрываются. Как пишут Р. К. и В. В. Потаповы, «похоже, что мужчины и женщины по-разному используют находящийся в их распоряжении диапазон частот, при этом мужские голоса располагаются скорее в нижней, женские — скорее в верхней части имеющегося в их распоряжении диапазона частот основного тона… Скорее всего, существует так называемый „социализированный голос“, которого стараются придерживаться и мужчины, и женщины, односторонне используя имеющийся в их распоряжении диапазон ЧОТ» [Потапов, Потапова 2013; см. также Jonson 2006, цит. по Шевченко 2011]. При этом рост участия женщин в общественной жизни повлияли на то, что за последние десятилетия голоса американских и английских женщин стали в среднем на 20 Гц ниже [Kampf, 2006, цит. по Шевченко, 2011].

Впечатление «женственности» формируется не только за счёт собственно повышения тона, но и за счёт таких средств, как расширение тонального диапазона, выразительное, сложное интонирование, придыхание и т. д. «Об американских женщинах пишут, что они чаще употребляют интонационные образцы, которые ассоциируются с выражением удивления и вежливости, склонны к использованию восходящего тона в утвердительных предложениях» [Шевченко, 2011]. О распространенности использования восходящего тона в утвердительных предложениях среди женщин говорят и материалы исследований, проведённых в Австралии и Новой Зеландии [Brittan, Newman 1992, цит. по Шевченко 2011]. Этот феномен известен как «uptalking» и ассоциируется с неуверенностью в себе (он, в частности, особенно широко распространён среди подростков и национальных меньшинств [Шевченко 2011]) или с поощрением собеседника, приглашением его или её к разговору [Егорова 2008]. Мужчины, в отличие от женщин, склонны использовать более простые тоны, но за счёт бульшей крутизны тонов их речь звучит «весомее», категоричнее. На этот эффект отчасти влияет и тот факт, что темп речи мужчин воспринимается как более медленный за счёт удлинения синтагм и пауз; женская речь — более «дробная», делится на большее количество синтагм, но и паузы между ними короче [Шевченко 2011].

Одной из наиболее характерных особенностей речи англоязычных женщин является склонность к гиперкорректности, подмеченная ещё Р. Лакофф и нашедшая подтверждение в социолингвистических работах У. Лабова и П. Традгилла. Ориентация на более престижный произносительный стандарт оказалась среди женщин почти универсальной, независимо от их классовой принадлежности [Coates 2003; Шевченко 2011]. Исследования Традгилла и позднее Глисона, работавшего с детьми школьного возраста [Gleason 1987, цит. по Абрамова 2015] показывают, что при употреблении фонемы /?/ (ng) женщины и девочки обычно воспроизводят «престижный» (нормативный) вариант [?], в отличие от мужчин и мальчиков, чаще использующих ненормативный вариант [n]. Аналогичным образом результаты исследования, проведенного в 1989 г. Сьюзен Ромейн, показали, что в Эдинбурге мальчики активнее употребляют типично шотландский вибрирующий [R], характерный для речи представителей низшего класса, тогда как девочки чаще использовали срединный аппроксимант [r], распространенный среди шотландских женщин среднего класса [Romaine 1989, цит. по Шевченко 2011]. Похожие результаты представлены в работах Рональда Маколея [Macaulay 1977, 1978, цит. по Coates], также выполненных на шотландском материале: гласный в словах hit, kill, risk женщины чаще воспроизводят в стандартном варианте [?], тогда как мужчины более склонны к типично шотландскому варианту [?]. Данные Дж. Маршалла по северовостоку Шотландии демонстрируют, что шотландские мужчины в целом употребляют диалектные формы чаще, чем женщины [Marshall 2004, цит. по Шевченко 2011]. Подобные закономерности, однако, наблюдаются не только в Шотландии, а кажутся практически универсальными (более полный обзор работ на эту тему см. Coates 2003). О. Егорова, описывая особенности женской речи на материале австралийского варианта английского языка, пишет, что для женщин характерна «более чёткая артикуляция (в сопоставлении с мужской речью)», «более престижные произносительные варианты, преимущественное употребление полных фонетических форм в противоположность их редуцированным формам, использование глоттализованных звуков» [Егорова 2008].

Для объяснения этого феномена У. Лабов и П. Традгилл вводят понятия «престижа» и «скрытого престижа». «Престижным» считается вариант произношения, который воспринимается как «правильный», «нормативный», характерный для речи образованных людей. В некоторых ситуациях, однако, именно ненормативный вариант представляется желательным: в таких случаях говорят о «скрытом престиже» (covert prestige). Так, мужчины чаще употребляют ненормативные формы, характерные для речи рабочих, поскольку социолект рабочего класса связывается в общественном сознании с мужественностью, суровостью (в противовес «изнеженности»), «крутым» нравом и т. д., то есть качествами, которые представляются желательными для мужчины. Напротив, разговаривающая таким образом женщина будет казаться «неженственной», «грубой» или «распущенной» (как позднее предположила Элизабет Гордон, одна из причин того, что женщины ориентируются на более престижный стандарт и избегают «низких» форм, заключается в том, что стереотип приписывает представительницам низшего класса распущенное сексуальное поведение, см. Gordon 1997). Кроме того, социальный статус женщины, особенно неработающей (матери и/или домохозяйки), более хрупок, чем статус мужчины (который определяется его профессией и заработком): о женщине судят «по одёжке», то есть по впечатлению, которое она производит, поэтому для неё особенно важно не допустить двусмысленности относительно своей социальной принадлежности [Trudgill, 1972]. Интересно, что другая социальная группа, для которой характерна систематическая ориентация на престижные произносительные формы — это нижний средний класс, представители которого также, как и женщины, ощущают неустойчивость собственного статуса и стремятся его подчеркнуть [Шевченко, 2011]. Впрочем, говоря о женской гиперкорректности, Традгилл отмечает, что среди молодёжи эти рамки более размыты: и юноши, и девушки склонны использовать формы, характерные для речи рабочего класса, поскольку они ассоциируются у них с неформальным общением, в противовес «правильной» «школьной» речи [Trudgill 1972]. В некоторых случаях девочки-подростки используют ненормативные варианты едва ли не активнее, чем мальчики [Cheshire 1998, цит. по Coates 2003]. Однако это также объясняется феноменом «скрытого престижа»: девочки (в работе Чешир — чёрные подростки из бедных районов, причём преобладание ненормативных форм оказалось характерно для девочек, принадлежащих к «плохим компаниям») таким образом выражают свою лояльность группе, демонстрируя своего рода «гиперкорректность наоборот» — они придерживаются сленговых «норм» более строго, чем мальчики, свободно «переключающиеся» между регистрами в зависимости от ситуации.

Такая «осторожность» в целом характерна для женского речевого поведения. Женская речь характеризуется как более «вежливая» и «предупредительная»: она насыщена модальными ограничителями, или «хеджами» (I think, I'm sure, you know, sort of, perhaps, в молодёжной среде like), различного рода усилителями, такими как very и so [Holmes 1986, Coates 1986, Gumperz 1987, цит. по Потапов, Потапова 2013]. Хеджинг как специфическая особенность женской речи был отмечен ещё Лакофф, при этом он трактуется как выражение неуверенности или стремление «отстраниться (detach) от высказываний, которые могут быть восприняты, как оценочные» [Irwin 2002, цит. по Coates 2003]. Дж. Коутс, однако, предостерегает от излишней категоричности в трактовке этого вопроса: вопервых, хеджи могут выполнять разные функции (так, показано, что мужчины, в целом менее склонные к хеджингу, используют оборот you know как выражение неуверенности, тогда как женщины чаще употребляют его, действительно ссылаясь на общий опыт или известную обеим информацию: and that way we'd get rid of exploitation of man by man all that stuff/ you knтw/ you've heard it before), во-вторых, мужчины в разговоре избегают деликатных тем (см. ниже), при обсуждении которых употребление хеджей у представителей обоего пола резко возрастает [Coates 2003]. Для выражения согласия или несогласия женщины чаще используют вопросы-переспросы (The weather is nice, isn't it?), что также интерпретируется как выражение осторожности и предупредительности [Chandler, Basset, 1989, цит. по Потапов, Потапова 2013]. Исследования показывают, что женщины в целом задают вопросы в 2,5 раза чаще, чем мужчины [Шевченко 2011]. Вопросительные формы (Сould you please give me that bag?) а также гортативы (let’s) и формы косвенных наклонений (We could go around looking for more bottles) используются и там, где мужчины употребили бы императив [Trudgill 1974, цит. по Потапов, Потапова 2013; Coates 2003]. Отрицательные предложения встречаются в женской речи реже, чем в мужской [Потапов, Потапова 2013]. В разговоре женщины чаще используют так называемые «минимальные ответы» (minimal responses), такие как mhm, yeah, right, I see, демонстрирующими заинтересованность и поощряющие собеседника к продолжению [Coates 2003]. Женщины чаще обмениваются комплиментами: так, в исследовании Холмс [Holmes 1988, цит. по Coates 2003] на австралийском материале 51% комплиментов были сделаны женщиной и адресованы женщине, 23.1% были сделаны мужчиной и адресованы женщине, 16.5% были сделаны женщиной и адресованы мужчине и только 9% были сделаны мужчиной и адресованы другому мужчине. Сходные цифры приводятся в исследованиях по Британии и США [Wolfson 1983; Herbert 1998, Baptiste 1990, цит. по Coates 2003]. При этом женщины предпочитают более «личные» варианты (I like your hair that way; Your hair looks good short), в отличие от мужчин, чаще выбирающих более «нейтральные» варианты (Nice haircut).

Как отмечает Дженет Холмс, женщины в целом уделяют значительно больше внимания «аффективной и межличностной функциям языка», чем мужчины, для которых на первом месте находится референциальная функция [цит. по Coates 2003]. «Инструментальная» направленность мужского стиля коммуникации, в отличие от «экспрессивной» женской, отмечалась многими психологами и гендерологами, причём если одни исследователи видят причину в физиологических различиях между мужчиной и женщиной (различный гормональный фон, «природная» необходимость устанавливать контакт с ребёнком у женщин и т. д.), то другие склоняются к тому, что такое различие коммуникативных стилях обусловлено социальными конвенциями [Кон 2009]. Так, мужчины, в отличие от женщин, редко обсуждают с другими мужчинами «личные дела» и особенно внутренние переживания — что вовсе не обязательно означает, что потребности в этом у них на самом деле нет [Coates 2003]. В действительности, распространённость среди мужского населения алекситимии (нарушения способности идентифицировать и вербально выражать собственные эмоции) связывают именно с негативными последствиями культурного запрета на открытое выражение эмоций мужчинами [Levant 2003]. Мужчины избегают эксплицитных высказываний о собственном эмоциональном опыте: обороты вроде I feel, I hope, I love (например, I feel so sad today) более свойственны женской речи [Glass 1992, цит. по Потапов, Потапова 2013]. Женская речь более эмоциональна, богата аффективными восклицаниями, различными интенсификаторами, тропами (гиперболами, сравнениями, эпитетами) [Потапов, Потапова 2013]. Женщины чаще используют уменьшительно-ласкательные суффиксы [Homberger 1993, цит. по Кирилина 1999], прозвища, выражающие эмоциональную привязанность (darling, dear, sweetheart) [Glass 1992, цит. по Потапов, Потапова 2013]. Мужчины менее чувствительны к градациям эмоциональной привязанности (таким, как разница между very good friend и best friend) [Колосова 1996, цит. по Потапов, Потапова 2013]. О женском стиле общения говорят, как о «сотрудническом», в противовес «соревновательному» мужскому [Holmes 1998; Coates 2003]. Замечено, что мужчины, общаясь другими мужчинами, чаще склонны не соглашаться с друг с другом или игнорировать высказывания друг друга, в отличие от женщин, обычно ищущих компромисса и точек соприкосновения [Сoates 2003]. Чисто женские беседы богаты минимальными ответами и вопросами (в том числе вопросами-переспросами, функционирующими как более осторожный — или более коммуникативно направленный — способ выразить свою точку зрения); таким образом демонстрируется поощрение к продолжению разговора [Coates 2003]. Для чисто женского общения характерна специфическая разновидность перебивания, называемая overlap («наложение»): одна говорящая перебивает другую не для того, чтобы перехватить доминирующую позицию в разговоре, а с целью «подхватить» и продолжить мысль собеседницы (иногда такую модель называют collaborative floor). Мужчины более склонны разговаривать большими речевыми блоками, зачастую на «отвлечённые» темы (Дж. Коутс приводит такие примеры, как творчество Боба Дилана, марксизм и мобильные телефоны), когда каждый говорящий подробно озвучивает свою точку зрения, как бы играя роль «эксперта»; перебивание при этом воспринимается как акт агрессии, посягательство на доминантную позицию в разговоре (что, впрочем, в «соревновательных» мужских разговорах происходит нередко). Часто встречается, однако, и быстрый переброс короткими ремарками, который Коутс называет «вербальным спаррингом» [Coates, 2003]. В смешанных женско-мужских группах мужчины, как правило, перехватывают доминантную позицию. Мужчины часто перебивают женщин, тогда как женщины, в сравнении, очень редко перебивают мужчин (причём это касается обоих разновидностей перебивания — interruption, то есть собственно перебивание, и overlap, наложение; последнее в мужской речи встречается реже независимо от того, является ли группа однополой или смешанной, однако, например, в 11 образцах женско-мужских бесед, собранных Уэст и Циммерманом, все (немногочисленные) «наложения» были сделаны мужчинами, равно как и большинство перебиваний — 46 против 2 [West, Zimmerman 1975, цит. по Coates 2003]). Вопреки стереотипу о женской «болтливости», в смешанных группах женщины говорят меньше мужчин, даже если мужчины при этом ниже их по статусу [Holmes 1995; Herring, Johnson, DiBenedetto 1998, цит. по Coates 2003]. Аналогичным образом Н. Вудс показала, что женщина-начальница скорее будет перебита мужчиной-подчинённым, чем сама перебьёт его [Woods 1989, цит. по Coates 2003]. Мужчины чаще игнорируют сказанное женщинами, прекращают надоевший разговор или переводят его на другую тему [Coates 2003]. Уэст и Циммерман отметили, что в смешанных группах мужчины часто пренебрегают использованием «минимальных ответов», демонстрирующих заинтересованность в беседе и поощрение собеседника к продолжению разговора [West, Zimmerman 1975, цит. по Coates 2003]. Разумеется, всё вышеперечисленное не означает, что мужчины всегда (тем более сознательно) стремятся «подавить» женщин в разговоре; речь идёт скорее о тенденциях, обусловленных различиями в социализации, стереотипами восприятия («мужчина, как правило, более осведомлён и компетентен, чем женщина») и традиционными представлениями о «предписываемом» мужчинам и женщинам поведении («мужчина должен быть активен и соревнователен», «женщина должна быть мягкой и уступчивой» и т. д.).

Вероятно, на речевое поведение мужчин и женщин влияют и стереотипы о «мужской» и «женской» речи как таковых (а не только о «мужском» или «женском» поведении; см. напр., Motschenbacher 2010). К числу подобных «фолк-лингвистических», по выражению Дженнифер Коутс, представлений относятся утверждения о том, что женщины «меньше ругаются», «много сплетничают», «чаще используют „вычурную“ книжную или иноязычную лексику» и т. д. [Coates 2003]. Для нас эта сфера особенно интересна, поскольку при создании «мужских» и «женских» образов в медиа их авторы, как правило, опираются на некий усреднённый стереотип. Ценные наблюдения по этой теме предлагают (что может показаться несколько неожиданным) некоторые исследования о взаимосвязи языка и (гомо/гетеро/квир-) сексуальности. Так, в 1995 году К. Холл опубликовала исследование, выполненное на материале интервью с работницами службы «секса по телефону» (т. н. «fantasy makers»). При некоторой щекотливости тематики, эта работа по ряду причин заслуживает особого внимания. Вопервых, героини исследования работают непосредственно в речевом поле: других способов воздействия на клиента/взаимодействия с клиентом у них нет. Во-вторых, хотя любое (прежде всего гетеросексуальное) романтическое/сексуальное взаимодействие само по себе неизбежно гендерно окрашено, интервьюированные Холл женщины неоднократно подчёркивают, что их цель — звучать именно максимально женственно.

Так, одна из опрошенных объяснила:

I can describe myself now so that it lasts for about five minutes, by using lots of adjectives… and that’s both — it’s not just wasting time, because they need to build up a mental picture in their minds about what you look like, and also it allows me to use words that are very feminine. I always wear peach, or apricot, or black lace, or charcoal-colored lace not just black. (Hall 1995; выделение автора).

Другие участницы опроса упоминали «певучую, ритмичную» (lilting) манеру речи и «приглашающий» (inviting) тон, причем в их понимании эти качества связываются именно с женственностью (а не, скажем, с имитацией сексуального возбуждения). Более того, среди принявших участие в опросе был молодой мужчина латиноамериканского происхождения, зарабатывавший на линии «секса по телефону» под личиной гетеросексуальной женщины и описавший средства, помогавшие ему «вжиться» в соответствующий образ:

Well it’s-for example, okay (1.0) [in alternating high and low pitch] hull€o€, €hi€i, €how are€you:? This is Fong €Su€u:. [in natural voice] See? […] and then the Hispanic voice is more like [clears throat, in high breathy voice] He:llo: this is Esta es Amelia, como estas. (.hhhhh) o: h lo siento bien (1.0) rica. […] (там же).

[(1.0) — пауза (в десятых долях секунды); ^…^ - повышение тона на отдельных слогах; : — растягивание гласной;? — восходящий тон; _ - эмфатическое ударение; (.hhhhh) — придыхание].

Итак, находясь на службе, секс-работницы (и работники!) воспроизводят преувеличенно, почти карикатурно «женственную» манеру речи, напоминающую об описанном Лакофф «женском регистре» в огрублённом, утрированном виде. При этом в обычной жизни они этот регистр не используют и отдают себе отчёт в том, какие именно лингвистические и паралингвистические средства позволяют им добиться необходимого эффекта (использование определённых интонационных моделей, специфически «женской» лексики и т. д.) Таким образом, их «рабочий» стиль речи оказывается чем-то вроде бодрийяровского симулякра: он воплощает в себе (в чрезмерном, утрированном виде) представления о том, как разговаривают (или должны разговаривать) женщины — при том, что реальные женщины на самом деле так не разговаривают. Однако анализ этого специфического стиля позволяет понять, какие именно языковые и паралингвистические средства используются для конструирования «женственности» и как воспринимают и осознают эту «женственность» сами женщины.

Другим образчиком такого искусственного конструирования «женственности» при помощи лингвистических и паралингвистических средств могут послужить руководства для MtF (male-to-female) транссексуалов и трансгендеров. В своей работе «Язык и сексуальность» («Language and Sexuality», 2003) Дебора Кэмерон и Дон Кулик цитируют «пособие» «Школа Мисс Веры для мальчиков, желающих стать девочками» («Miss Vera’s Finishing School for Boys who Want to be Girls», 1997) за авторством Вероники Веры:

The student learns to let her voice rise and fall as she speaks… A man might say, in a near monotone, `That's a nice dress', but a woman, allowing her vocal pitch to soar, would say `You look gorgeous!' (131) [A] nother thing our girls must remember is that as men they speak from a place that is deeper in the throat. As their femmeselves, each must try to start her words at the roof of her mouth. A good way to do that is to start each sentence with an `h' sound. This gives our girl more breath and brings her voice into the roof of her mouth… Another good tip is to end sentences on an up note, almost as a question. (132)

Girl talk includes learning to listen as well as to speak… In conversation, women tend to have greater willingness to listen, while men are more intent on being heard. (133) [цит. по Cameron, Kulick 2003].

Здесь стоит отметить, что, тогда как секс-работницы (-ки), изображая «женственность», действуют в основном «по наитию», Вера даёт вполне чёткие и конкретные советы, напоминающие упражнения для самостоятельного выполнения из какого-нибудь самоучителя. Однако оба этих примера интересны тем, что здесь мы имеем дело не с тем, как разговаривают женщины на самом деле, а с представлениями о том, как они разговаривают (должны разговаривать).