Анализ обращений в произведениях В.Н. Войновича

Характер обращений

Материалом исследования послужила книга В. Н. Войновича «Сказка о глупом Галилее, рассказ о простой труженице, песня о дворовой собаке, и много чего еще», включающая в себя прозаические и поэтические произведения различных жанров: повести, фельетоны, стихи, пьесы, трагедии, драмы и сказки и др., что обусловило употребление широкого круга обращений. Нами было выделено 393 обращения.

Изменение характера обращений

В произведениях по отношению к одному и тому же герою могут быть использованы разные обращения. Это зависит не только от того, кто обращается, но и от характера взаимоотношений между героями, а также от изменения речевой ситуации.

Как известно, экстралингвистическими факторами речевой ситуации являются: адресант и адресат, место, время, условия, тема, цель и др. При изменении речевой ситуации, изменяется и характер обращений.

Так, по обращениям можно судить, как меняется социальный статус Маньки, главной героини повести, выбранной владычицей для осуществления воли правителя людей, некоего Духа, хозяина моря и леса.

Суффикс -к- в антропонимах относится к эмоционально-экспрессивным. Он придает имени фамильярный характер. В уменьшительно-ласкательной форме называет Манькой свою возлюбленную Гринька: «Слышь, Манька, — сказал он ей, помолчав, — ты это… Да и кто она есть, коль сравнить с тобой? Страшилище, да и все» [Войнович, 2010: 7]. Манька и Анчутка относятся к молоденьким девушкам, из которых отбирали «самую красивую, самую ловкую и, конечно же, самую умную» [Войнович, 2010: 5].

Родители Маньки ласково обращаются к дочери: «Слышь, доченька, собирайся, пойдем»; «Дочка, собирайся, — послушно сказал отец» [Войнович, 2010: 14,15]. Мать позволяет себе и покричать на дочь, не испытывая к ней особого пиетета, когда та действует против ее воли: «Ах ты, охальница! — закричала мать»; «Манька! — она кинулась к самой воде, намочила лапоть и отскочила. «Манька, зараза такая, не будешь плыть, я тебе дам!» [Войнович, 2010: 15, 20].

После выбора Владычицей все, включая собственных родителей, няню Матрену и старцев, стали обращаться к Маньке в соответствии с ее высоким статусом: «Матушка наша, пресвятая Владычица! Дух святой подает нам знак, что с охотою берет тебя в жены. Служи ему по правде, будь верной до самой смерти. А нарушишь в чем закон верности, ляжешь в землю живая, а народ твой постигнет великая кара. Помни об этом. Ты теперь у нас самая старшая. Ты наша матушка, а мы твои дети» [Войнович, 2010: 22].

С новым статусом не может смириться возлюбленный Маньки Гринька: «Манька, — закричал он, — да какая ты, к бесу, Владычица? Они же тебя разорвут сейчас. Пошли отсюда!» [Войнович, 2010: 23]. Но все же и он несколько раз называет ее матушкой Владычицей, но после того, как понимает, что Манька его не забыла, вновь обращается к ней по-прежнему.

Сама же Владычица в своей речи употребляет те же обращения, что и до своего посвящения, что указывает на отсутствие тщеславия и простоту нрава: нянька, нянюшка, Гринюшка, тятя, маманя. Отец Маньки в отличие от горделивой матери не смог сразу перестроиться: «Счастливый путь, тятя. — Благодарствую, до… матушка, — вовремя исправил свою ошибку отец. Авдотья смотрела на дочь взглядом, исполненным счастья и гордости»; «Занесите, маманя, — сказала Владычица почтительно. — Слушаю, матушка», — благоговейно склонилась Авдотья. Смущенная таким обращением матери, Владычица повернулась и быстро пошла к терему" [Войнович, 2010: 33, 34].

Вновь как к дочери мать обращается к Маньке уже после ее гибели, хотя хоронили ту как Владычицу с соблюдением ритуалов: «Доченька, моя родная! — кинулась к носилкам Авдотья, но ее тут же схватили и оттащили, бьющуюся в истерике, в сторону» [Войнович, 2010: 61].

Лицемерный Афанасьич не меняет обращения матушка и после развенчания Владычицы и откровенных признаний с его стороны: «Прощай, матушка, — сменив тон с резкого на почтительный, заключил Афанасьич и, вежливо, поклонившись, вышел» [Войнович, 2010: 58].

Социальная комедия «Трибунал» написана в официально-деловом стиле. В пьесе обличается общество в стиле Ф. Кафки. Главный герой произведения — инженер Подоплеков, отправляется под суд прямо из зрительного зала театра, куда, ничего не подозревая, пришел культурно провести вечер с женой.

Поначалу Подоплеков не может понять, куда он попал. В комедии используются обращения по имени:

«Лариса. Сеня, я не понимаю, что здесь происходит! Почему здесь так много вооруженных людей?» [Войнович, 2010: 201].

«Подоплеков. Успокойся, Лара. Что ты нервничаешь? Это же спектакль» [Войнович, 2010: 201].

«Подоплеков. …Товарищ артист, вы не скажете, какую вы роль исполняете?» [Войнович, 2010: 201].

«Председатель (переглянувшись с заседателями, смеется). Чудак-человек! Да как же мы можем без вас начинать?» [Войнович, 2010: 205].

«Подоплеков (вскакивает)… (Жене). Пойдем, Лара! Я даже и вовсе этот спектакль смотреть не хочу, довольно, я бы сказал, дурацкий» [Войнович, 2010: 205].

В произведении употребляется много этикетных обращений, отражающих статус героев комедии: товарищ председатель, подсудимый, свидетель и т. д.

«Прокурор. Товарищ председатель, прошу заметить, он ударил милиционера. Он его убил!» [Войнович, 2010: 206].

«Председатель. А что это у вас, Горелкин, под глазом?» [Войнович, 2010: 207].

«Горелкин. Разрешите доложить, товарищ председатель, это синяк, полученный во время задержания арестованного» [Войнович, 2010: 207].

«Прокурор. Я полагаю, товарищ председатель, что Горелкина надо немедленно отправить для медицинского освидетельствования и выяснить, насколько опасны для здоровья полученные им повреждения» [Войнович, 2010: 207].

«Секретарь. Товарищ председатель! Товарищ председатель!» [Войнович, 2010: 208].

«Секретарь. Секретарь, товарищ председатель» [Войнович, 2010: 208].

«Председатель. Что за ерунда? Почему это ты товарищ председатель? Это я — товарищ председатель» [Войнович, 2010: 208].

«Прокурор. Товарищ председатель, не Чехова, а милиционера» [Войнович, 2010: 208].

«Защитник. Товарищ председатель, я протестую против искажения фактов» [Войнович, 2010: 208].

«Председатель. Прекратите базар! (Встряхнувшись, Подоплекову).

Подсудимый, ваше имя, отчество и фамилия?" [Войнович, 2010: 208].

«Председатель. Подсудимый, когда к вам обращаются, надо вставать» [Войнович, 2010: 209].

«Председатель. Подсудимый, как председатель данного трибунала я должен вам разъяснить, что чистосердечное признание совершенных вами преступлений и искреннее раскаяние могут облегчить вашу участь» [Войнович, 2010: 211].

«Председатель. Горелкин, вы, я вижу, находитесь в очень тяжелом состоянии» [Войнович, 2010: 212].

Обращение Председателя к Подоплекову: «Чудак-человек! Да как мы можем без вас начинать?» Доброжелательно о чудаке (обычно в обращении) «да пойми ты, чудак-человек, для тебя же стараюсь!».

В третьем действии после задержания Подоплекова, обращение к нему меняется: «Подсудимый, ваше имя, отчество и фамилия?» [Войнович, 2010: 208].

«Подсудимый, когда к вам обращаются, надо вставать» [Войнович, 2010: 209].

«Подсудимый, как председатель данного трибунала я должен вам разъяснить, что чистосердечное признание совершенных вами преступлений и искреннее раскаяние могут облегчить вашу участь» [Войнович, 2010: 211]. После вымышленного обвинения Подоплеков не может смириться с новым статусом подсудимого: «Вы все врете!» [Войнович, 2010: 211]. Абсурдность ситуации подчеркивается обращением к жене Подоплекова как к свидетельнице:

«Председатель. Свидетельница, вы видели, что бывает с теми, кто отказывается выполнить распоряжения судьи?» [Войнович, 2010: 216].

«Председатель. Свидетельница, суд предупреждает вас, что на задаваемые вам вопросы вы должны отвечать только правду» [Войнович, 2010: 216].

«Свидетельница, вы знакомы с подсудимым?» [Войнович, 2010: 216].

В показании перед судебным заседанием Лариса не меняет характера обращения: «Сенечка!» [Войнович, 2010: 219]. «Я люблю тебя, Сенечка» [Войнович, 2010: 219]. «Сеня, да что же ты делаешь?» [Войнович, 2010: 221]. Она отказывается называть мужа подсудимым: «Лариса. Я понимаю. Я должна быть очень осмотрительной, но не могу же я тебя называть подсудимым. Я люблю тебя, Сенечка» [Войнович, 2010:219].

После очередного возражения Председателя, что Лариса неправильно обращается к Подоплекову: «Председатель. Свидетельница, а я вам еще раз говорю, вы должны называть его не Сеня, а подсудимый» [Войнович, 2010:219], та пытается смягчить официальное обращение при помощи притяжательного местоимения первого лица, уменьшительно-ласкательного суффикса: «Подсудимый мой! Подсудимочкин!» [Войнович, 2010: 219].

Но и она смиряется с абсурдностью ситуации: «Лариса (покорно). Да что же ты, говорю, подсудимый, делаешь!» [Войнович, 2010:221].

Абсурдность происходящего подчеркнуто тем, что председатель запрещает называть друг друга по имени, даже если речь идет о прошедших событиях: «Зеленая. … Хоть бы раз сказал: «Алечка, как ты сегодня прекрасно выглядишь». «Председатель. Не Алечка, а свидетельница» [Войнович, 2010:237].

Защитник, уговаривая Подоплекова сделать чистосердечное признание, меняет обращение на уважительное, чтобы вызвать его доверие: «Слушайте, Подоплеков, Семен Владиленович, Сеня, признайся честно и бескомпромиссно, и ты мне поможешь. А я помогу тебе» [Войнович, 2010: 231].

В ходе заседания прибывает еще одна свидетельница Зеленая Альбина Робертовна. Ее плохое отношение к Подоплекову не мешает обращаться к нему уважительно: «Семен Владиленович» [Войнович, 2010: 237]. А Подоплекову не нравится, что Зеленая настраивает суд против него и обращается бранно: «Мерзавка!» [Войнович, 2010: 237].

Обращение Председателя к Ларисе меняется после размышлений на тему души и справедливости: «Темная женщина! Неужели вы до сих пор не осознали, что никакой души нет, а есть только химическое соединение белковых тел» [Войнович, 2010: 260].

В ходе события задействованы такие медийные личности, как ученый, поэт, писатель. Возвышенное обращение к Ларисе подчеркивает ранимую и благородную личность человека: «Откуда вы, прелестное дитя?» [Войнович, 2010: 262]. «Слушайте, волшебница, вы подарили мне строчку!» [Войнович, 2010: 263].

После безрезультатных просьб Лариса взывает к богу как к последней надежде: «Господи, ну помоги же! Если люди не хотят помогать друг другу, для чего же ты их создал? Для того, чтобы поглощать кислород? И выделять углекислый газ? Для того, чтобы деревьям было чем дышать? Чтобы таежному гнусу было кого кусать? Помоги же, Господи!» [Войнович, 2010: 266]. Молитвы Ларисы были не напрасными. После смерти Председателя судьей назначили секретаря. Но все же это не привело к положительному для Ларисы исходу.

Обращение защитника к Ларисе уважительное — по имени-отчеству: «Порядок, Лариса Павловна» [Войнович, 2010: 283]. «Ну вот и хорошо. Пожалуйста, Лариса Павловна» [Войнович, 2010: 283]. Она же к нему никак не обращается.

В «Трибунале» отображена речь современных судей со всей ее казенщиной, канцеляризмами.

Водевиль в одном действии «Фиктивный брак» представляет собой диалог между электриком Отсебякиным и эмансипированной женщиной Надей, с которой он только что заключил фиктивный брак по непонятной читателю причине. Действие происходит в квартире Отсебякина, куда он впервые приводит Надю. Тут же, в сущности, и происходит их настоящее знакомство друг с другом.

По ходу действия комичность ситуации подчеркивают фамильярные обращения: Отсебякин, Отсебятин, Отсобакин, Отфедякин, Оторвакин, Отчебукин, Отчебякин. Надежда постоянно путает фамилию своего новоиспеченного мужа. Так выражается равнодушие героини к герою.

«О. …Ты уж, Отсебякин, извини, ты ж холостой, тебя от семьи отрывать не надо. Это еще ладно, если говорят — Отсебякин. А то все путают. То Отсебятиным назовут, то Отсобакиным» [Войнович, 2010: 295].

«Н. Слушай, Отсебякин. Ты что, из дурдома выскочил! Пусти!» [Войнович, 2010: 303].

«Н. Надо же. Слушай, Отсобакин…» [Войнович, 2010: 304].

«Н. О’кей. Тогда я… тогда я… Слушай, Отфедякин, открой или я из окошка выпрыгну» [Войнович, 2010: 304].

«Н. Нет, Оторвакин, это наша квартира» [Войнович, 2010: 305].

«Н. Слышишь, Отсебякин, ты это не надо… Вставай, Отсебякин, не придуривайся… Слышишь, Отсебякин, я тебе серьезно говорю, ты вставай, ты меня не пугай. …Отчебукин фамилия… то есть этот Отчебякин… Отсебякин точнее» [Войнович, 2010: 306].

Жена от мужа еще более дистанцируется при помощи обращения дядя: «Н. Эй, дядя! Так вы гомик!» [Войнович, 2010:298].

В начале произведения герой свою жену никак не называет, но после разразившегося скандала, когда он не отпускал ее домой, чувства обоих друг к другу теплеют. Герой обращается к жене по полному имени: «О… Оставайся, Надежда. Может, чего и получится» [Войнович, 2010: 308], а затем ласково: «О. Наденька, Надюша, что же ты плачешь?» [Войнович, 2010: 309].