Римский сатирик Ювенал и его работы, как отражение реальной жизни

Децим Юний Ювенал (Decimus Junius Juvenalis)(ок.60 — ок. 127).

Родился в юго-восточной части Лация в первые годы правления Нерона. Судя по литературной деятельности Ювенала, можно предположить, что он получил отличное образование, а следовательно, скорее всего происходил из богатой семьи. Это подтверждает древняя биография поэта, по словам которой Ювенал был сыном или воспитанником богатого вольноотпущенника.

Он до 50 лет своей жизни упражнялся в ораторском искусстве, но не для заработка, а для собственного удовольствия; некоторое время был военным трибуном, имел у себя на родине сан главного жреца обожествленного императора Веспасиана, а также занимал высокий пост в местном городском самоуправлении. Затем (если судить по туманным объяснениям в его жизнеописании) он впал в немилость у одного из императоров и был сослан за пределы Италии.1.

Свои сатиры Ювенал начал писать или публиковать только при императоре Траяне, после 100 года. 16 сатир поэта разделяются на 5 книг (1−5; 6; 7−9; 10−12; 13−16). Хронология выхода в свет книг достаточно неопределенная;

— приблизительные даты выхода их в свет таковы:2 I-я книга — между 100−115 годами;

II-я — между 116−117 годами; III-я — между 118−120 годами; IV-я — между 121−127 годами;

V-я — после 128 г. но до 131−132 годами.

По характеру произведения Ювенала можно разделить на две группы, вторая (начиная примерно с 10-й сатиры) по мнению знатока Ювенала Отто Яна гораздо слабее:

«Первые сатиры написаны при самых живых впечатлениях от пережи той эпохи ужасов, полны ожесточенных и резких нападок против выдающихся и первенствующих лиц и дают яркую картину ближайшего прошлого. В последних сатирах этот огонь угасает всё больше и больше. Ярко вспыхнувшая ярость дает место ворчливому благодушию; живое отношение к вещам и лицам отступает перед общими местами; всё более и более проявляется склонность к известным философским положениям, морализированию и вообще к широкому, расплывчатому изложению; мощно бьющий, даже пенящийся и бушующий горный ручей превращается в широкую и все спокойнее текущую реку».

В первой сатире Ювенал обосновывает свое выступление в качестве обличителя пороков современного ему общества и излагает свое мнение по поводу этих пороков:

Взяв кошелек, но, сундук на карту поставив, играют. Что там за битвы увидишь при оруженосце-кассире!

Есть ли безумие хуже, чем бросить сто тысяч сестерций — И не давать на одежду рабу, что от холода дрогнет?

Кто за отцов воздвигал столько вилл, кто в домашнем обеде Семь перемен поедал? Теперь же на самом пороге Ставят подачку, — ее расхищает толпа, что одета В тоги. Однако сперва вам в лицо поглядят, опасаясь, Не подставной ли пришел и не ложным ли именем просишь;

Поэт недоволен господствующим в литературе пристрастием к скучным и холодным мифологическим сюжетам и обращает внимание читателя на богатый материал для наблюдений римского общество, очерчивая беглыми, но меткими штрихами различные пороки, например, мужчины, выходящего замуж подобно женщине, грабителя-наместника, супруга-сводника собственной жены и так далее. Во 2-й сатире выставлены развратные лицемеры («…qui Curios simulant et Bacchanalia vivunt…»):

Лучше отсюда бежать — к ледяному хотя б океану, За савроматов, лишь только дерзнут заикнуться о нравах Те, что себя выдают за Куриев, сами ж — вакханты: Вовсе невежды они, хотя и найдешь ты повсюду Гипсы с Хрисиппом у них; совершеннее всех у них тот, кто Купит портрет Аристотеля или Питтака, а также Бюстам Клеанфа прикажет стеречь свои книжные полки. Лицам доверия нет, — ведь наши полны переулки Хмурых распутников; ты обличаешь позорное дело, Сам же похабнее всех безобразников школы Сократа.

Как жилось среди подобных развращённых личностей в целом в тогдашнем Риме, показывает 3-я сатира, наиболее удачная по живописанию тягостных условий существования в столице бедного и честного человека:

Что мне тут делать еще? Я лгать не могу, не умею Книгу хвалить и просить, когда эта книга плохая;

С ходом я звезд не знаком, не желаю предсказывать сыну Смерти отца, никогда не смотрел в утробу лягушки; Несть подарки жене от любовника, несть порученья — Могут другие, а я никогда не пособничал вору.

Вот почему я Рим покидаю, не бывши клиентом, Точно калека какой сухорукий, к труду не способный.

Кто в наши дни здесь любим? Лишь сообщник с корыстной душою.

В 4-й сатире со злой иронией изображено заседание государственного совета во время Домициана, где обсуждается вопрос, как поступить с огромной рыбой, поднесенной рыбаком в дар императору, особенно ярко подводит итог:

Встали: распущен совет; вельможам приказано выйти. Вождь их великий созвал в альбанский дворец изумленных, Всех их заставил спешить, как будто бы он собирался Что—то о хаттах сказать, говорить о диких сикамбрах, Точно бы с самых далеких концов земли прилетело На быстролетном пере письмо о какой-то тревоге. Если б на мелочи эти потратил он все свое время Казней свирепых, когда он безнаказанно отнял у Рима Славных людей, знаменитых, без всяких возмездии за это! Сгинул он после того, как его забоялась меньшая Братия: так он погиб, увлажненный Ламиев кровью.

В 5-й сатире поэт в ярких красках рисует унижения, которым подвергается бедняк-клиент на пиру у богача-патрона. Ювенал хочет пробудить в паразите чувство стыда и гордости и для этого в резких контрастах противопоставляет то, что имеет за столом сам богач и что велит он подавать бедному прихлебателю:

" Сам" попивает вино времен консулов долгобородых, Гроздь сберегая, которую жали в союзные войны, Но не подумает чашу послать больному желудком Другу; назавтра он выпьет кой-что из альбанской, сетинской Горной лозы, чье имя и родина старостью стерты С глины старинных сосудов вина, совсем закопченных.

Вина такие Тразея пивал и Гельвидий, с венками На головах, в дни рождения Брутов и Кассиев. Держит Только Виррон свою крупную чашу — слезу Гелиады, Много бериллов на ней; но золота не доверяют Вам, а уж если дадут, так тут же приставлен и сторож — Камни считать да смотреть за ногтями хищных клиентов. Уж извини: у него знаменитая чистая яшма, Ибо Виррон переносит на кубки камни из перстней, — Камни, какими всегда украшал свои ножны снаружи Юный Эней, предпочтенный Дидоной сопернику Ярбе.

Из 6-й сатиры можно заключить, что Ювенал был страстным женоненавистником и врагом брака и основательно изучил слабости и пороки современных ему дам. Эта сатира, самая большая по объему (661 стих), является одним из наиболее жестких плодов гения поэта, как по крайне суровому тону, так и по натуральности описания. 7-я сатира посвящена бедственному положению лиц, живущих умственным трудом: писателей, адвокатов, учителей. В 8-й сатире разбирается вопрос, в чем состоит истинное благородство:

Знатности нету нигде, как только в доблести духа:

Нравом, характером будь иль Коссом, иль Друзом, иль Павлом, — Вот кого ты выставляй перед ликами собственных предков, Вот кто, — если ты консул, — тебе вместо ликторов будут. Выкажи прежде всего богатства души: заслужил ли Праведность ты, за правду держась на словах и на деле, — Значит, ты знатен. «Привет тебе, Лентул, привет тебе, Юний, Кто б ты ни был, хоть крови другой, гражданин необычный, Редкий муж, для родины всей предмет ликованья!» — Так бы и крикнул, совсем как народ, обретя Осириса.

Поэт доказывает, что одно только знатное происхождение без личных нравственных качеств еще ничего не значит, и что лучше иметь отцом Ферсита и походить на Ахилла, чем быть сыном Ахилла и походить на Ферсита (этой сатире подражал Кантемир). В 9-й сатире содержатся иронически наивные жалобы мужчины, на то, как трудно зарабатывать себе на хлеб. Тема 10-й сатиры — близорукость всех человеческих желаний; людям, собственно, нужно одно, чтобы был здравый ум в здравом теле (знаменитое.

«Orandum est, ut sit mens sana in corpore sano»).

В 11-й сатире Ювенал приглашает в праздник Мегалезий на обед своего друга Понтика и распространяется по этому поводу о простоте старинных нравов и о современной расточительности. В 12-й сатире (самой слабой) Ювенал преследует весьма распространённый в Риме того времени тип искателей наследства (heredipeta):

Есть ли на свете другой кто-нибудь, кто бы нынче решился Жизнь предпочесть серебру и имуществу — только спасенье? Не для того, чтобы жить, составляют себе состоянье Многие, нет, — как слепцы, живут состояния ради.

В 13-й сатире поэт, утешая друга своего Кальвина, лишившегося значительной суммы денег, изображает угрызения совести, которыми должно терзаться обманувшее Кальвина лицо. 14-я сатира состоит из двух слабо соединённых между собой частей: первой об огромном влиянии на детей образа жизни их родителей и второй об алчности, как одном из главнейших пороков.

В 15-й сатире, по поводу случая каннибальства в Египте, Ювенал распространяется об извращённости тамошних религиозных верований. Наконец, последняя, 16-я сатира представляет собой отрывок из 60 стихов, в котором говорится о мнимом превосходстве военного сословия над другими:

Скажет судья: «Дай свидетеля» , — пусть кто-нибудь, кто побои Видел, посмеет сказать: «Я видал» — и его я признаю Бороду предков достойным носить и длинные кудри. Мог бы скорей привести ты свидетеля ложного против Штатского, чем отыскать такого, кто правду сказал бы Против военных людей или что-нибудь против их чести.

Незаконченность этой сатиры служит доказательством того, что произведения Ювенала не подвергались переработке после его смерти.

Для общей характеристики Ювенала особенно важна его первая сатира. Поэт неоднократно повторяет, что наблюдая развращённость своего времени он не может не писать сатиры, и что если природа отказала ему в поэтическом гении, то стихи будет ему диктовать негодование (знаменитое «Si natura negat, facit indignatio versum»). И в конце этой пламенной речи, к крайнему удивлению, мы читаем следующее заявление: «Попробую, что позволительно у нас говорить хоть о тех, чей прах уже зарыт на Фламиниевой или на Латинской дороге». Так читатель предупрежден, что смелость сатирика не пойдет дальше принесения в жертву умерших.

И, насколько мы можем судить, Ювенал остался верен этому положению: кроме мертвых, он называет только таких лиц, которые ему не могут повредить — а именно осужденных и людей низкого звания.

Ювенал с большим мастерством показывает жизнь мелкого трудящегося люда, принужденного жить впроголодь в шумной столице в то время, когда богачи не знают предела в удовлетворении своих извращенных вкусов и прихотей. Он рисует жизнь клиентов, принужденных пресмыкаться перед своими патронами. Основная идея этих сатир — страстный протест против власти денег. Ради богатства, по мнению Ювенала, творятся в Риме ужасные преступления, богатые угнетают бедных, даже талант без денегничто, и чтобы иметь возможность писать и выпускать в свет свои произведения, бедный поэт должен искать себе богатого покровителя. Ювенал выступил как сатирик-обличитель. Первая сатира сборника содержит обоснование выбора жанра и литературную программу:

Но почему я избрал состязанье на поприще, где уж Правил конями великий питомец Аврунки — Луцилий, Я объясню, коль досуг у вас есть и терпенье к резонам.

Трудно сатир не писать, когда женится евнух раскисший, Мевия тускского вепря разит и копьем потрясает, Грудь обнажив; когда вызов бросает патрициям тот, кто Звонко мне — юноше — брил мою бороду, ставшую жесткой: Если какой-нибудь нильский прохвост, этот раб из Канопа, Этот Криспин поправляет плечом свой пурпурный тирийский Плащ и на потной руке все вращает кольцо золотое, Будто не может снести от жары он большую тяжесть Геммы, — как тут не писать? Кто настолько терпим к извращеньям Рима, настолько стальной, чтоб ему удержаться от гнева.

При тех впечатлениях, которые римская жизнь приносит на каждом шагу, «трудно сатир не писать»: Коль дарования нет, порождается стих возмущеньем. Подобно Марциалу, Ювенал противопоставляет свою сатиру мифологическим жанрам; тематика сатиры — действительные поступки и чувства людей: все, что ни делают люди — желания, страх, наслажденья, радости, гнев и раздор.

Задача сатирика формулируется ясно — изображать пороки своего времени. Но тут автор вводит собеседника, призывающего к осторожности: называть имена живущих небезопасно. Выход, однако, найден — Ювенал будет называть имена умерших. В отличие от «смеющейся» сатиры Горация и докторального тона Персия, стихотворения Ювенала будут принадлежать, таким образом, к типу негодующей сатиры. Классицистически настроенный поэт мыслит себе при этом сатиру традиционного типа, содержащую «ямбографический» элемент осмеяния конкретных лиц, т. е. тот элемент, который уже почти был устранен у Персия. Ему вспоминается «пылкий Луцилий». Но в условиях империи метод Луцилия уже был невозможен. Отсюда своеобразный прием Ювенала: он оперирует именами времен Домициана или даже Нерона, а из живущих называет только людей низкого социального положения или приговоренных по суду. Вместе с тем автор дает понять читателю, что его сатира, хотя и отнесенная к прошлому, в действительности направлена на настоящее.

В творчестве Ювенала можно различить два периода. Наиболее сильные и яркие произведения относятся к первому периоду (примерно, до 120 г.), в течение которого составлены были первые три книги собрания (сатиры 1 — 9).1 Поэт выбирает в это время острые темы, и сатира получает форму шумной декламационной инвективы против пороков и бедствий римской жизни, с иллюстрациями из хроники нескольких поколений. Ювенал показывает запустение италийских городов, тяготы скученной столичной жизни для бедного гражданина, конкуренцию приезжих иноземцев, греков и сирийцев, вытесняющих честного римского клиента (3-я сатира). В живых зарисовках проходит бедственное положение интеллигентных профессий, поэтов, адвокатов, преподавателей риторики и грамматики (7- я сатира). Унижения клиентов за трапезой у патрона изображаются в 5- й сатире: «если ты способен все это перенести, так тебе и надо», — мрачно заключает автор. К сравнительно редкому у нашего поэта повествовательному типу принадлежит 4-я сатира, обличающая деспотический режим Домициана: пародируя формы эпического изложения, Ювенал рассказывает, как рыбак принес императору камбалу небывалой величины и как по вопросу о ее приготовлении был созван императорский совет. Получившая большой резонанс в мировой литературе сатира о знатности (8-я) приближается к привычной в римской поэзии форме сатиры-рассуждения. На многочисленных примерах показывается, что длинные генеалогии теряют ценность, если их обладатель недостоин славы предков: знатности нет нигде, как только в доблести духа. Выпады против вырождающейся знати, ее роскоши и беспутств можно найти во многих сатирах, и те имена, которыми сатирик иллюстрирует обличаемые пороки, принадлежат преимущественно к сенаторскому сословию. С чрезвычайным озлоблением подаются фигуры богатых вольноотпущенников. Большая сатира против женщин (6-я) вся построена на примерах из жизни представительниц высшего римского общества, вплоть до императриц:

Если прикажет супруг на корабль взойти, — тяжело ей: Трюм противен, вонюч, в глазах все ужасно кружится. Если с развратником едет, она здорова желудком, Эту при муже рвет, а та, с моряками поевши, Бродит себе по корме и охотно хватает канаты.

Впрочем, что за краса зажгла, что за юность пленила Эппию? Что увидав, «гладиаторши» прозвище терпит?

Сергиол, милый ее, уж давно себе бороду бреет, Скоро уйдет на покой, потому что изранены руки, А на лице у него уж немало следов безобразных:

Шлемом натертый желвак огромный по самому носу, Вечно слезятся глаза, причиняя острые боли.

Жениться — безумие; сатира содержит длинный перечень женских недостатков, в число которых входит и отсутствие недостатков. В этих сатирах много преувеличений, сгущения красок, нарочитого подбора единичных случаев, особенно когда речь идет об изображении беспутства. Автор нередко сам охлаждает свой декламационный пыл ироническими концовками: Если осядет гора и обрушится скользким уклоном.

Нет, нестерпимы мне те, что расчетливы в их злодеяньях, В здравом уме их творят. Они смотрят «Алкесту», что мужа Смерть приняла; а вот если бы им предложили замену, Мужниной смертью они сохранили бы жизнь собачонки.

Но совместно с этим, Ювенал задевал несколько значительных и немаловажных факторов существования. Опустение и разорение Италии были абсолютно важным вопросом, побудившим Нерву и Траяна осуществить несколько событий кредитного и благотворительного нрава. В работах Ювенала зачастую звучит речь бедных кругов вольного италийского народа и сатирик разграничивает их возмущение нынешней жизнью, их нравственные взгляды и их предрассудки. Отсюда его отвращение к чужеземцам, богатеям и горестные укоры в адрес эгоизма знати и вздорного поведения их единичных представителей.

В буржуазной литературе образ Ювенала много раз искажался. Пока буржуазия была революционным классом, она усматривала в Ювенале обличителя тирании и аристократии, проповедника строгой республиканской морали. Это было, конечно, неправильно.

Но столь же ошибочна возобладавшая у буржуазных исследователей XIX в. тенденция изображать Ювенала пустым «декламатором». Его критика римской действительности имеет, как ранее стало ясно, совершенно определенную социальную базу. Но «негодование» сатирика-рабовладельца не может подняться до критики социальной системы в целом и не выходит за пределы нападок на «нравы». Во второй период творчества Ювенал обращается к морально-философским темам, рассуждает о неразумных желаниях, воспитании, упреках совести. Критика действительности приобретает более отвлеченный характер жалоб на моральный упадок современности, на развращенную городскую жизнь, и резкость тона ослабевает. Иногда Ювенал пытается приблизиться к горацианской манере; такова, например, 11- я сатира, содержащая приглашение приятеля на скромную загородную трапезу:

" Крупные, кроме того, еще теплые (в сене лежали) Яйца получим и кур; затем виноград, сохраненный С прошлого года таким, как он на лозах наливался;

Сигнии груши, Тарента (сирийские); в тех же корзинах Яблоки с запахом свежим, нисколько не хуже пиценских. И для тебя не вредны: после холода стала сухая Осень, и в них уже нет опасности сока сырого. Некогда это считалось роскошным обедом у наших Первых сенаторов: Курий срывал в небольшом огороде И на очаг небольшой он ставил капусту, что нынче Грязный презрел землекоп в своих тяжелых колодках, Знающий вкус подчеревка свиного по теплой харчевне.".

Ювенал важен для изучения частного, семейного, внутреннего быта древних, о котором до нас дошли весьма скудные сведения. Его сатиры ревностно читались не только в древности, но и в средние века, когда нравился его возвышенный и вдохновенный тон; многие называли его тогда ethicus, а один поэт писал, что Ювеналу верят больше, чем пророкам («Magis credunt Juvenali, quam doctrinae prophetali»). Существует множество древних толкований поэта (так называемых схолий), начиная от IV столетия и кончая поздним Средневековьем.

«В здоровом теле здоровый дух» (лат. «Mens sana in corpore sano»).

— крылатое латинское выражение. Традиционное понимание: сохраняя тело здоровым, человек сохраняет в себе и душевное здоровье.

Фраза вырвана из контекста, на самом деле ход мысли Ювенала был другим. Вот как звучит эта цитата в более развёрнутом варианте:

Если ты просишь чего и святилищам жертвы приносишь — Там потроха, колбасу, что из белой свиньи приготовил, — Надо молить, чтобы ум был здравым в теле здоровом.

Бодрого духа проси, что не знает страха пред смертью.

Ювенал — последний классик римской сатиры. Вряд ли слова.

«сатира» и «сатирический» имели бы то значение, которое обычно в них вкладываются, если бы не было Ювенала. В европейскую культуру, в историю литературы Ювенал вошел как обобщенный образ поэтаобличителя политического деспотизма и нравственного разложения своего времени. Также поэт отображал такую проблему, как миграция.

Мигранты" в то время были подлинной проблемой. Ювенал заявляет, что они буквально заполонили город и что сирийская река Оронт уже давно впадает в Тибр, «принося с собой язык и обычаи, флейтистов, косые струны, экзотические барабаны и девушек, вынужденных заниматься проституцией в окрестностях цирка» Нельзя не отметить ужасающие параллели с современной славянской проституцией. Как сегодня чаще, чем в других местах, мигрантов и иностранцев можно встретить на вокзале, так и в то время подобным местом был район вокруг Аппиевой и Остийской дорог. Через эти дороги.

попадали в город все чужестранцы, прибывавшие из Восточного Средиземноморья и из Африки: они высаживались с судов в портах Брундизия, Путеол и Остии, а затем пешком добирались до столицы. Конечно, прибытие всех этих чужаков (среди которых были и римские граждане, привлеченные возможностями большого города), влекло за собой увеличение арендной платы, которая, как мы уже говорили, в четыре раза превышала средние показатели по Италии. Результатом этого был бурный рост нелегального строительства; как грибы вырастали огромные бараки, выстроенные наспех и небрежно из бросовых материалов. Следствием этого были частые падения домов.

Ювенал ясно говорил об этом, что город «по большей части держится на хрупких балках», и заявлял, что «когда управляющий домом замазывает старую трещину, то велит нам спать спокойно, но опасность продолжает нависать над нашими головами».

На окружающую его действительность Ювенал взирал с глубочайшим пессимизмом. Он видил одно лишь зло (по крайней мере, в своих ранних произведениях) и был убежден, что оно коренится в самой природе человека.

Ювенал не верил в возможность оздоровления общества. Искусный живописатель нравов, он изображал мир таким, каким он его видит, — развращенным и развращающим, доходя в своем горьком озлоблении до крайнего фанатизма. Долгу, чести, порядочности предпочитают здесь одни лишь деньги, неважно, каким путем приобретенные. Ноты личной разочарованности и озлобления придают его нападкам жестокий и беспощадный характер. Бескомпромиссная сатира Ювенала не знала ни насмешливой улыбки, ни добродушной шутки, ни психологического проникновения и понимания сути явлений, как в сатирах Горация. Для сравнения, приведу пример отрывка одной из сатир Горация:

«Многие люди, однако ж, влекомые жадностью ложной, Скажут: «Богатство не лишнее; нас по богатству ведь ценят!» С этими что толковать! Пусть их алчность презренная мучит! Так, говорят, афинянин один, и скупой и богатый, Речи людские привык презирать, говоря о гражданах: «Пусть их освищут меня» , — говорит, — «но зато я в ладоши Хлопаю дома себе, как хочу, на сундук свой любуясь!».

Для Ювенала настоящее не содержало ничего хорошего, а будущее не сулило никакой надежды. Оставалось лишь сожалеть о прошлом, о былом образе жизни и древних установлениях, от которых теперь не осталось и следа. Тоскуя о безвозвратно прошедших временах, поэт не видил выхода из сложившегося положения.

Позиция Ювенала-сатирика — это позиция яростного обличителя. Его нападки на разбогатевших выскочек и защита угнетенных рабов не исходят из убежденности в необходимости социального переустройства. Возмущение Ювенала вызывается противоречием между тем, что, по его мнению, должно быть, и реальным положением дел. Похоже, что из двух основных видов сатиры: одного — оптимистического и радостного (его развивает Гораций), другого — пессимистического и мрачного, Ювенал выбирает этот последний. Если у Горация сатира лечит и убеждает, то у Ювенала она ранит, карает и уничтожает.

Мрачный пессимизм Ювенала все же несколько смягчается в поздних сатирах, в которых, наряду с пороком и злом, он готов видеть и более светлые стороны жизни. Там Ювенал часто возвращается мыслями к прошлому римского народа и идеализирует патриархальную старину. Но глубоко прочувствованного восхищения древней простотой, конечно, недостаточно, чтобы решить общественные проблемы, затронутые поэтом. Оно скорее выполняет роль фона, предназначенного еще резче оттенить убожество современной жизни.

Острие своей сатиры — возможно, из художественных соображений — Ювенал обычно обращает не против настоящего, а против недавнего прошлого, против времени правления Домициана или даже Нерона, оправдывая это доводами осторожности. Конечно, это не давало ему твердой гарантии, что он избежит вражды и мести: слишком близкими являются те времена, которые он задевает. Такого рода камуфляж — скорее риторическая уловка, к которой прибегает сатирик, чтобы еще более усилить чувство отвращения, вызываемого картинами изображаемого им порока. Хотя люди, которых он называет, давно уже умерли и принадлежат прошлому, утверждает он, пороки, которые он бичует, являются пороками всех времен.

Если предшественники Ювенала нередко объясняли свое обращение к сатире внутренней склонностью к этому жанру, который они предпочитали другим, то Ювенал заявляет, что писать сатиры его вынуждает всеобщее разложение нравов. Его решение взяться за сатиру как бы навязано ему извне. «Трудно сатир не писать», — заявляет поэт. Если же недостает таланта, стих порождает негодование, которое неизбежно возникает при виде пороков, заполонивших Рим.

Весьма показательно, что приблизительно в то же время, когда Ювенал начинает писать сатиры, к созданию исторических сочинений приступает Тацит, для произведений которого характерен тот же пессимизм, что и для сатир Ювенала. Историк так же не скрывает своей горечи при виде повсеместного разложения нравов, однако он старается, по его собственному утверждению, писать «без гнева и пристрастия».

В стихах же Ювенала больше чувства, чем рассудочности. Он не только не пытается сдержать свой гнев, а, наоборот, считает, что негодование — это именно та эмоция, которой поэт-сатирик должен руководствоваться в первую очередь.

Риторическое образование Ювенала, его опыт декламатора и вкусы его эпохи, несомненно, оказали на его сатиры самое существенное влияние. Они же определили и некоторые его слабости.

Как истому декламатору, Ювеналу порой недостает уравновешенности и отстраненности. Поэт целиком погружается в свой материал и захвачен им настолько, что ему можно вменить в вину чрезмерную субъективность и излишнюю страстность. Ювенал хочет произвести впечатление человека, целиком захваченного моральными проблемами. Действительно, многие исследователи видят в нем серьезного этического проповедника.

Репутация поэта-моралиста пришла к Ювеналу во времена поздней античности и в средние века и прочно держалась вплоть до XIX века, когда многие ученые объявили поэзию Ювенала неискренней на том основании, что его наставления не являются результатом разработанной системы этического учения, что он лишь повторяет избитые моралистические истины, пользуясь при этом, причем весьма неумеренно, приемами декламаторской техники.

В самом деле, отношение Ювенала к человеческим недостаткам далеко отстоит от объективности, необходимой, чтобы оценивать и различать их по степени их значительности и серьезности, как это должно быть свойственно настоящем у моралисту.

Ювенал ставит на одну доску простые слабости и гнусные преступления. Так, в 1-й сатире он уравнивает сводника, который и рассчитывает получить наследство от любовника жены, подделывателя завещаний, отравительницу и человека, обуреваемого страстью к лошадям. Это нарушение соразмерности является одной из причин впечатления монотонности, которое возникает при долгом чтении сатир Ювенала. Хотя поэт стремится к разнообразию в своих произведениях, но тем не менее в значительной степени пропадает под мрачными красками, которые он обильно налагает повсюду:

«Так и теснятся носилки: и жены идут за мужьями — Хворая эта, беременна та — всюду тянутся жены.

Муж, наторевший в привычном искусстве, для той, кого нету, Просит, а вместо жены — пустое закрытое кресло.

" Галла моя, — говорит. — Поскорей отпусти; что ты медлишь? Галла, лицо покажи! Не тревожьте ее, — отдыхает" .

Распределяется день примерно в таком вот порядке:

Утром подачка, там форум, потом Аполлон—юрисконсульт, Статуи знавших триумф, и меж ними нахальная надпись.".

Уравнивание всех моральных проступков происходит у Ювенала потому, что он, рисуя римское общество, несомненно испорченное и погрязшее в пороках, изображает его гораздо худшим, чем оно было в действительности. Поэт-сатирик, к тому же поэт риторической выучки, он заставляет себя, особенно в ранних сатирах, видеть в окружающей его жизни только зло и мерз ости.

Излагая в 1-й сатире свою поэтику, Ювенал подчеркивает, что движущей силой его сатир является негодование. Упорядоченный стиль не является главной его заботой, поэт ставит перед собой чрезвычайно трудную задачу.

— создать у слушателей иллюзию экспромта, иллюзию импульсивной, ничем не сдерживаемой импровизации, внезапно возникшей под влиянием гнева и возмущения. Отсюда эта выставляемая напоказ мнимая небрежность, создающая порой впечатление неестественности.

После долгих занятий декламациями Ювенал создает свой особый стиль стихотворной сатиры — обобщенно-безличный, драматически напряженный, величественно-высокопарный и патетический, который является отражением его эпохи с ее резким контрастом реальности и идеала.

Однако не всегда удается Ювеналу сохранять этот пафос негодования и соответствующий ему тон. Случается, что подлинная, художественно оправданная напряженность заменяется напряженностью искусственной, которая достигается за счет риторических вопросов, восклицаний, чрезмерных преувеличений, усилений и других средств риторики, с помощью которых Ювенал стремится вызвать чувство отвращения и гнева.

Для достижения правдивости используются разнообразные художественные средства: от всех ухищрений риторики до употребления банальной фразеологии и грубой, часто непристойной лексики. Даже если такая внешняя реалистичность не является действительным отражением реальной жизни, сила поэтического дарования Ювенала такова, что создается иллюзия удивительной жизненности, что далеко не часто встречается в произведениях римской литературы.

Ни один из римских сатириков, даже Гораций, не оказал на сатирическую литературу Европы такого влияния, как Ювенал, имя которого стало нарицательным для обозначения сатирика как такового.