Эмоциональные концепты «Лесть», в структуре языковой личности

Сегодня существует множество классификаций языковых личностей на основе особенностей их коммуникативного поведения, сходства дискурсивной деятельности.

В зависимости от уровня коммуникативной компетенции изучается элитарная/маргинальная языковая личность [9 с. 3]; по характеру взаимодействия с партнером по коммуникации выделяют конфликтный, центрированный, кооперативный тип языковой личности [10]; в зависимости от особенностей вербального поведения исследуются такие ипостаси бытия человека в языке, как человек агрессивный, человек ироничный, человек неискренний, человек лгущий [12]. Хорошо известно, что наименования человека лгущего многочисленны, разнообразны и отсылают к практике основных видов неистины [1].

Все многообразие номинаций, обозначающих человека лгущего, сводятся к основным «лексико-фразеосемантическим подразрядам, характеризующим лживого человека:

• 1) лгун, обманщик;
• 2) хвастун;
• 3) лицемер;
• 4) льстец" [6] и связанным с различными целями говорящего: похвастаться, подольститься, пофантазировать и т. д.

Для целей настоящего исследования представляет интерес типизация личностей на основе особенностей их коммуникативного поведения, в связи с чем, коммуникативный типаж понимается как типичный представитель группы коммуникативных личностей, абстрагируемых от уникально-индивидуальной комбинации социальных и этнических признаков, но объединенных общими признаками коммуникативного поведения. Вслед за В. И. Карасиком мы рассматриваем коммуникативный типаж как разновидность концепта, как абстрактное ментальное образование, содержанием которого являются обобщенные представления о типичных характеристиках той или иной коммуникативной личности [3]. Его анализ проводится в аспекте описания понятийной, образной и ценностной сторон соответствующего концепта и средств его объективации. Заметим, что лесть привлекала и продолжает привлекать внимание исследователей.

Изучению подвергались средства выражения похвалы и лести [7], речевой акт лести в сопоставлении с похвалой и комплиментом на материале английского языка [5], семантическая эволюция глагола льстить [2], мотивация этической оценки в обозначениях льстеца в романских языках [6] и т. д.

По нашим данным, коммуникативный типаж «льстец» еще не становился предметом специального изучения. Лесть наряду с хвастовством, конвенциональными этикетными формулами относится исследователями к разряду ложного/частично ложного поведения [14]. На связь лести с обманным поведением указывает прежде всего этимология, отсылающая к древне — германскому list — хитрость, уловка [13], древнерусскому льстивый — хитрый, обманывающий [4].

В русском языке в обозначениях льстеца — льстец, низкопоклонник, подлиза, прихвостень, угодник, юла, лакей, подхалим, лизоблюд и др., его коммуникативной деятельности — льстить, лебезить, ползать, пресмыкаться, низкопоклонничать, угодничать, унижаться, юлить, ходить на задних лапках, лакейничать, раболепствовать, подхалимничать пред кем-либо, поддакивать, подделываться, подлаживаться, подлезать, подласкиваться, подлебезиться, петь дифирамбы, подольщаться, подлизываться, подмазываться, выслуживаться, подъезжать, подыгрываться, заискивать, заигрывать, ласкаться, ублажать, улащивать, умасливать, заглядывать кому-либо в глаза, лить сироп, рассыпаться мелким бесом, извиваться ужом и другие фиксируются признаки услужливости, унижения, лицемерия. Для характеристики льстивого человека используется метафорическая модель «верх — низ», где к идее низа отсылают такие единицы, как низкопоклонник, низкопоклонничать, ползать, пресмыкаться, унижаться, извиваться ужом. Угодническое поведение ассоциируется с представлением обволакивания адресата масляными, сладкими речами.

Мотивирующей основой негативной этической оценки служит семантический компонент «лизать» (подлиза, лизоблюд, подлизываться, груб., разг. жополиз, «лизнуть до самых гланд» В. Шендерович), «слуга» (раболепствовать, лакейничать, выслуживаться). Ассоциации с пресмыкающимися, а также представление «облизывания», вызываемые лестью, лицемерием, являются универсальными: (ср. англ. `have one’s tongue in one’s cheek'), «льстец походит на ту змею, которая долго лижет свою жертву, прежде чем проглотить ее» (П. Буаст). Русскоязычное сознание предлагает, таким образом, номинации человека угодливого, унижающегося, практикующего поведение, сходное с поведением слуги, раба. Согласно словарю социальной психологии, «лесть — способ достижения своей цели, при котором человек преувеличивает, вплоть до гиперболизации, достоинства, качества личности, возможности и успехи значимого другого» [8].

Учитывая эту дефиницию и данные толковых словарей (угодливое восхваление, лицемерное восхищение кем-чем-нибудь, внушаемое корыстными побуждениями), становится возможным выделение трех основных признаков коммуникативного поведения льстеца:

• 1) апелляция к чувствам адресата;
• 2) преувеличение достоинств адресата;
• 3) корыстные цели.

Чаще всего льстец апеллирует к слабостям другого — самолюбию, тщеславию, страстям, честолюбию: вы нарочно окружаете себя людьми, которые умеют только льстить вашим слабостям (А. П. Чехов); Лесть — это фальшивая монета, которая имеет хождение только вследствие нашего тщеславия (Ларошфуко), обращение к которым позволяет, как минимум установить доверительные отношения, добиться расположения, стимулирует ответную искренность.

Другими словами, лесть может рассматриваться не только как «эмоциональное поглаживание» [12], но и эффективное средство манипулирования, психологического давления, призванного добиться откровенности адресата в межличностном общении. «Отрицательно маркированные лексемы в синтагматическом окружении характеризуют его как человека низких моральных принципов — бесстыдно, беззастенчиво, немилосердно льстить, предатель, льстец, наглец; о чем свидетельствуют также примеры, фиксирующие неразборчивость льстеца в выборе методов достижения цели: Метил в Кремль, создавал оппозицию, обольщал больного властителя, льстил дочери, распускал у ней за спиной чернящие слухи, тайно вступал в отношения с командующими округов» (А. Проханов). Подчеркнем, что в проанализированном материале чаще встречаются сочетания льстить и угодничать; льстить и обманывать; льстить и лгать, притворяться; льстить и кривить душой; мастера польстить, прилгнуть и прихвастнуть, что отсылает в итоге к обманному поведению и недостоверности информации.

Релевантным для нашего исследования мы считаем тезис, что «важным показателем лести является неискренность положительной оценки» [11], подтверждения чему мы находим в примерах сочетаемости и контекстах рефлексии: Чем гордился властелин полумира император Нерон? Своим актерским даром, и упивался фальшивыми дифирамбами льстецов (М. Веллер). Я не хочу защищать моральных качеств Лузина; возможно, он трус, льстец, даже грубый льстец, неискренен и пр. (Капица).

В эмотиологии принято следующее разделение языковых единиц, объективирующих эмоции посредством их:

• а) обозначения или называния;
• б) различных видов дескрипции;
• в) выражения в речи.

Причем единицы первых двух групп рассматриваются как нейтральные, содержащие в качестве вершинных сем «логико-предметные» дескриптивные семантические компоненты, а языковые средства, принадлежащие третьей группе — как эмотивные, поскольку они предназначены для типизированного выражения эмоций.

Языковые номинанты эмоций используются в речи при их осознанном выражении или описании, т. е. при «словесных показаниях говорящего о своем внутреннем мире», варьируясь при этом в четырех лексико-грамматических классах: существительных, глаголах, прилагательных и наречиях. Помимо номинативных единиц, к средствам дескрипции эмоции относят описания их внешнего проявления.

В эмотиологии под выражением эмоций понимается их непосредственное речевое проявление, производимое при помощи специфических единиц — эмотивов, семантика которых «индуцируют эмоциональное отношение» к обозначаемому объекту действительности.

С целью снятия определенной неоднозначности и двусмысленности в толковании терминов «номинативный», «дескриптивный», «эмотивный», применяемых к сфере языковой объективации эмоции, мы считаем целесообразным привести здесь свои некоторые уточняющие соображения.

Позиция от слова охватывает лексику отвлеченного значения, например, жидкость, вещь, тело. Описание ее погружает уже в помысленные сущности, далекие от конкретной «вещности».

Позиция от идеи важна при классификации абстрактной лексики. Сюда относятся термины, типа закон, но больше всего слов с суффиксом ость, ср. последовательное накопление имен знак — значение — знаковость — значимость — значительность, из которых первое слово конкретно, второе отвлеченно, а три последних относятся к числу абстрактных.

В свою очередь эмотивные лексемы могут утрачивать функцию выражения эмоции и переходить в разряд дескриптивных единиц, сообщающих о переживании этой эмоции.

Выделение семантической группы «настроение» обусловлено психологизмом, присущим тургеневскому пейзажу. Можно выделить такие ключевые единицы, как «пейзаж-настроение» и «пейзаж-переживание». В описаниях природы Тургенева чувствуется неразрывная связь духовного и материального мира человека с природой, их взаимопроникновение, благодаря чему достигается ощущение цельности, слияния. Они полны душевности, пережиты, прочувствованы, благодаря чему легко находят отклик в сердцах русских людей.

Определяющим фактором в таких ситуациях является контекст как формально и содержательно фиксированное лингвистическое окружение средств объективации эмоций. Так, замечено, что описания эмоций обычно содержатся в предложениях, описывающих переживания третьего лица, либо первого лица во времени, отличном от настоящего, хотя при выражении непосредственной реакции на то или иное событие дискриптивные высказывания приобретают перформативное значение.

Соответственно, мы предлагаем различать два типа контекстов: прямомодальный контекст (ПМК) и косвенно-модальный контекст (КМК), где эти субъекты представляют собой два разных лица.

Для ПМК характерно совпадение субъекта речи и субъекта оценки, а также темпоральная локализация в настоящем времени, создающее необходимые и достаточные условия для актуализации эмотивного значения.

В КМК, локализованном преимущественно в ненастоящем времени, субъект речи и субъект оценки могут не совпадать, в силу чего такой контекст является чисто описательными.

Языковая картина мира формирует тип отношения человека к миру (природе, животным, самому себе как элементу мира). Она задает нормы поведения человека в мире, определяет его отношение к миру. Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации («концептуализации») мира. Выражаемые в нем значения складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка.

Таким образом, роль языка состоит не только в передаче сообщения, но в первую очередь во внутренней организации того, что подлежит сообщению. Возникает как бы «пространство значений» (в терминологии А. Н. Леонтьева), т. е. закрепленные в языке знания о мире, куда непременно вплетается национально-культурный опыт конкретной языковой общности. Формируется мир говорящих на данном языке, т. е. языковая картина мира как совокупность знаний о мире, запечатленных в лексике, грамматике, фразеологии.

Термин «языковая картина мира» — это не более чем метафора, ибо в реальности специфические особенности национального языка, в которых зафиксирован уникальный общественно-исторический опыт определенной национальной общности людей, создают для носителей этого языка не какую-то иную, неповторимую картину мира, отличную от объективно-существующей, а лишь специфическую окраску этого мира, обусловленную национальной значимостью предметов, явлений, процессов, избирательным отношением к ним, которое порождается спецификой деятельности, образа жизни и национальной культуры данного народа [Маслова 2004: 52].

По В. Гумбольдту, картина мира, которую можно назвать знанием о мире, лежит в основе индивидуального и общественного сознания. Язык же выполняет требования познавательного процесса.

Концептуальные картины мира у разных людей могут быть различными, например, у представителей разных эпох, разных социальных, возрастных групп и т. д. люди, говорящие на разных языках, могут иметь при определенных условиях близкие концептуальные картины мира, а люди, говорящие на одном языке, — разные. Следовательно, в концептуальной картине мира взаимодействует общечеловеческое, национальное и личностное.

Картина мира не есть простой набор «фотографий» предметов, процессов, свойств и т. д., ибо включает в себя не только отраженные объекты, но и позицию отражающего субъекта, его отношение к этим объектам, причем позиция субъекта — такая же реальность, как и сами объекты.

Более того, поскольку отражение мира человеком не пассивное, а деятельностное, отношение к объектам не только порождается этими объектами, но и способно изменить их (через деятельность), отсюда следует естественность того, что система социально-типичных позиций, отношений и оценок находит знаковое отображение в системе национального языка и принимает участие в конструировании языковой картины мира. Таким образом, языковая картина мира в целом и главном совпадает с логическим отражением мира в сознании людей.

Поскольку способность к выражению / описанию эмоций проявляют у номинативных и у эмотивных единиц в зависимости от типа контекста, мы считаем целесообразным использовать рассмотренную выше типологию языковых средств объективации эмоций следующим образом.

К номинативным единицам мы относим все лексемы, называющие ЭК, имея в виду их эмотивный потенциал.

В качестве эмотивных единиц мы рассматриваем лексические и фразеологические средства, выражающие эмоцию в речи, учитывая способность некоторых из них осуществлять эту функцию исключительно в ПМК. А собственно дескриптивными, на наш взгляд, следует считать языковые средства, описывающие внешнее проявление эмоции.

Следовательно, представляется возможным выделить три основные семантические группы, отражающие концепт «тоска»: томление, ожидание, сильное желание чего-то; эмоциональное напряжение, связанное с интенсивностью такого желания. Вторая группа актуализирует значения отрицательных эмоций — грусти, печали из-за недостижимости желаемого; а также значение тяжести и душевной боли. Третья группа акцентирует внимание на таких компонентах значения тоски, как уныние и скука.

Дело в том, что единицы, вербализующие эмоции, не всегда проявляют функции номинации, дескрипции и выражения в чистом виде. Исключение составляют лишь лексемы и фразеологизмы, описывающие внешнее проявление эмоций. Номинативные же средства, как отмечалось выше, по своей сути является единицами дескриптивного плана, хотя в определенных условиях они приобретают способность выражать обозначаемые эмоции.

В свою очередь эмотивные лексемы могут утрачивать функцию выражения эмоции и переходить в разряд дескриптивных единиц, сообщающих о переживании этой эмоции.

Определяющим фактором в таких ситуациях является контекст как формально и содержательно фиксированное лингвистическое окружение средств объективации эмоций. Так, замечено, что описания эмоций обычно содержатся в предложениях, описывающих переживания третьего лица, либо первого лица во времени, отличном от настоящего, хотя при выражении непосредственной реакции на то или иное событие дискриптивные высказывания приобретают перформативное значение.

Соответственно, мы предлагаем различать два типа контекстов: прямомодальный контекст (ПМК) и косвенно-модальный контекст (КМК), где эти субъекты представляют собой два разных лица.

Для ПМК характерно совпадение субъекта речи и субъекта оценки, а также темпоральная локализация в настоящем времени, создающее необходимые и достаточные условия для актуализации эмотивного значения.

В КМК, локализованном преимущественно в ненастоящем времени, субъект речи и субъект оценки могут не совпадать, в силу чего такой контекст является чисто описательными.

Языковая картина мира формирует тип отношения человека к миру (природе, животным, самому себе как элементу мира). Она задает нормы поведения человека в мире, определяет его отношение к миру. Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации («концептуализации») мира. Выражаемые в нем значения складываются в некую единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка.

Таким образом, роль языка состоит не только в передаче сообщения, но в первую очередь во внутренней организации того, что подлежит сообщению. Возникает как бы «пространство значений» (в терминологии А.Н.Леонтьева), т. е. закрепленные в языке знания о мире, куда непременно вплетается национально-культурный опыт конкретной языковой общности. Формируется мир говорящих на данном языке, т. е. языковая картина мира как совокупность знаний о мире, запечатленных в лексике, грамматике, фразеологии.

Термин «языковая картина мира» — это не более чем метафора, ибо в реальности специфические особенности национального языка, в которых зафиксирован уникальный общественно-исторический опыт определенной национальной общности людей, создают для носителей этого языка не какую-то иную, неповторимую картину мира, отличную от объективно-существующей, а лишь специфическую окраску этого мира, обусловленную национальной значимостью предметов, явлений, процессов, избирательным отношением к ним, которое порождается спецификой деятельности, образа жизни и национальной культуры данного народа [2].

Картина мира не есть простой набор «фотографий» предметов, процессов, свойств и т. д., ибо включает в себя не только отраженные объекты, но и позицию отражающего субъекта, его отношение к этим объектам, причем позиция субъекта — такая, же реальность, как и сами объекты.

Более того, поскольку отражение мира человеком не пассивное, а деятельностное, отношение к объектам не только порождается этими объектами, но и способно изменить их (через деятельность), отсюда следует естественность того, что система социально-типичных позиций, отношений и оценок находит знаковое отображение в системе национального языка и принимает участие в конструировании языковой картины мира. Таким образом, языковая картина мира в целом и главном совпадает с логическим отражением мира в сознании людей.

Эффективность коммуникативного поведения льстеца зависит от легковерности адресата, его интеллектуальных способностей и умения дифференцировать искреннюю похвалу и неискреннюю лесть. Соответственно поведенческая реакция адресата различается М. Ю. Федосюк прав, говоря, что адресант не заинтересован в ее адекватной квалификации адресатами, однако было бы неправильно полагать, что лесть — коммуникативная неудача адресанта (коммуникативная неудача возникает в случае грубой лести, распознанной как таковая тем, кому лесть адресована), чаще всего она воспринимается благосклонно, даже если то, что это лесть, воспринимается. Следовательно, она оказывается эффективной, цель достигается. Очевидно, что благосклонно скорее будет воспринята не грубая, а тонкая лесть, поэтому она тщательно адресантом продумывается, планируется, а, следовательно, во всяком случае, с точки зрения адресанта это именно жанр, причем риторический. С точки зрения адресата можно говорить о речевом жанре лести (если она распознана) и риторическом, если она заранее спланирована так, что даже будучи распознанной адресатом, принимается им благосклонно (Я понимаю, что Вы мне просто льстите, но, каюсь, Ваши слова приятны).

Все человеческое общение осуществляется в речевых жанрах, их изучение необходимо. Сомнение может возникнуть только по отношению к обучению речевым жанрам. Очевидно, обучать можно только тем из них, которые одновременно являются или хотя бы могут быть и риторическими.

Нельзя обучать ссоре, она возникает спонтанно (случаи намеренно организованной ссоры возможны, но являются исключением), нельзя ее заранее планировать (но можно и нужно обучать риторическим умениям предотвращения ссоры, выхода из нее, см., например, соответствующий риторический прием в книге Н. И. Формановской «Коммуникативно-прагматические аспекты единиц общения» [29]), нет нужды обучать похвальбе, придиркам, но нужно обучать риторическим умениям добиваться желаемого (сообщать об успехах, обращать внимание собеседника на что-то нежелательное в его поступках и т. д.) так, чтобы это не выглядело похвальбой или придиркой. Обучать надо, видимо, все-таки риторическим жанрам, а изучать как риторические, так и речевые.

В своей совокупности эмоции — это непрерывныи? динамический процесс, где каждый квант существует ограниченное время, после чего сменяется следующим, вероятно, другой модальности или знака. Можно постулировать существование психического механизма концептуализации эмоций, который селектирует из эмоционального континуума конкретный фрагмент и маркирует его единицей личностного семиотического пространства. Маркированныи? фрагмент выступает в дальнейшем как эмоциональныи? концепт.

В первом случае эмоция — не непосредственное чувство, а лишь логическая мысль о нём. Лексика, называющая эмоции, носит ассоциативно-эмотивныи? характер, т.к. она, не выражая эмоции, ассоциативно отсылает сознание говорящего к сфере эмоций. Во втором случае речь идёт о непосредственной манифестации эмоций в речи, сопровождающейся внутренним и внешним переживанием. Лексика, выражающая эмоции, носит эмотивныи? характер. На основании выше сказанного приходим к выводу, что эмотивность — это характеристика языковых средств, употребляемых для кодифицированного выражения эмоций в речевом общении и способных произвести эмоциональныи? эффект на реципиента.

Для вербализации личностных эмоций автора и эмоционального воздействия на адресата могут быть использованы языковые средства и речевые механизмы. Языковые средства — это эмотивные слова и выражения, обладающие эмоциональной значимостью. Иначе говоря, это то, что задано в языке. Как писал В. В. Виноградов, «в самом языке, а вовсе не в психологии говорящих и пишущих, кроме звуков, форм и знаков, есть нечто, именно экспрессия, принадлежащая звукам, формам и знакам». Речевые механизмы — это система организации языковых средств автором в процессе производства текста.

Правомерность выделения эмоционального уровня подтверждается экспериментальными данными физиологии о межполушарной асимметрии мозга: правое полушарие «заведует» эмоциональным и образным восприятием человека, а левое — логическим мышлением, но работают они синхронно и взаимосвязанно. Эмоции человека протекают на фоне его интеллектуальной деятельности, переплетаются с ней. Само слово «эмоция» (от лат. еmovere — возбуждать, волновать) обозначает душевные переживания, волнения, чувства, например, страх, гнев, радость. Современная наука определяет эмоции как психическое отражение в форме непосредственного субъективного переживания явлений и ситуаций в их отношении к потребностям личности. Причём, одни и те же события в зависимости от состояния памяти могут вызывать как положительные, так и отрицательные эмоции. Значение эмоций в жизни человека можно представить следующим образом:

• — эмоции являются одним из основных регуляторов действий человека;
• — в эмоциях отражаются потребности и мотивы личности;
• — эмоции отражают окружающий мир, причём специфика эмоционального отражения состоит в том, что оно (в отличие от познавательного) отражает не столько свойства самих вещей, сколько их значение для жизни человека;
• · эмоции способствуют сохранению социальной солидарности и общности на различных (субкультурных уровнях; способность к эмпатии является предпосылкой кооперации между индивидами;
• — эмоции вносят вклад в деятельностную ориентацию индивида, облегчая последнюю за счёт своего типизированного, рутинного характера (особенно при недостатке информации, релевантной для деятельностной ориентации);
• — эмоции энергетизируют индивида, дают ему импульс к действиям, хотя и не детерминируют их.

Эмоции человека отличаются чрезвычайным разнообразием (психологи насчитывают их более 500), что объясняется сложностью отношений между предметами потребностей, конкретными условиями возникновения этих потребностей и разнообразными видами деятельности, направленными на их удовлетворение. В своей совокупности эмоции — это непрерывный динамический процесс, где каждый квант существует ограниченное время, после чего сменяется следующим, возможно, другой модальности или знака.

Можно постулировать существование психического механизма концептуализации эмоций, который селектирует из эмоционального континуума конкретный фрагмент и маркирует его единицей личностного семиотического пространства. Маркированный фрагмент выступает в дальнейшем как эмоциональный концепт. Иногда эмоциональный концепт может встраиваться в С-модель и становиться атрибутом концептуальной системы индивида.

Таким образом, эмоции индивида образуют следующий трансформационный ряд:

• — эмоции как психические переживания, которые в совокупности составляют эмоциональную сферу индивида;
• — эмоции, представленные эмоциональными концептами;
• — эмоции в составе С-модели наряду с другими её компонентами.

Существуют различные подхода к классификации концептов: по степени конкретности-абстракции, рациональности-эмоциональности. Рассматриваемый концепт, «Лесть», относится к эмоциональным и абстрактным. В их структуре выделяются: понятийная часть, эмоциональный элемент, разного рода оценки, ассоциации, образы, характерные для конкретной культуры [19].

Эмоции как «внутрипсихические явления могут лишь в том случае обрести социальную реальность, если они будут в той или иной форме выражены». Эмоции объективируются во внешних проявлениях — поведении, мимике, жестах, речи, т. е. в разнообразных манифестациях, которые окружающими воспринимаются как индикаторы тех или иных эмоций. Один из наиболее универсальных и распространённых способов актуализации эмоций состоит в их вербализации во внешней речи. Отметим, что сама речь никаких эмоций не содержит, так как эмоция — феномен психический. Текст может содержать лишь описание эмоций. Таким образом, эмоциональность — это психологическая характеристика личности, состояния её эмоциональной сферы.

Важно отметить, что в тексте вербализуются не все, а лишь некоторые эмоции из эмоциональной сферы автора и, кроме того, вербализованная эмоция не полностью адекватна авторскому замыслу, т. е. своему эмоциональному прототипу.

Феномены похвалы, лести и комплимента тематически близки и иногда взаимозаменяемы. Подобное положение дел приводит к тому, что в ряде случаев их номинанты относятся составителями словарей к одному синонимическому ряду.

Дифференциация основных признаков эмоционального концепта «Лесть», специфика мотивов и интенций адресантов, одноименных эмотивных высказываний проявляется в сходствах и различиях лексических и синтаксических средств репрезентации эмоционального концепта «Лесть».

К установленным сходствам как на лексическом, так и на синтаксическом уровнях относятся применение адресантами всех трех или только двух эмотивных высказываний (речевой акт похвалы и лести, речевой акт похвалы и комплимента, речевой акт лести и комплимента) одних и тех же лексических и синтаксических единиц. Ряд лексических и синтаксических средств, зафиксированных только в высказываниях либо похвалы, либо лести, либо комплимента, относятся к категории вербальных маркеров конкретного концепта.

Эмотивы не соотносятся непосредственно, как индикативные слова, с предметами и явлениями действительности. Они соотносятся с типизированными эмоциями, которые вызываются этими предметами.

Однако установить для каждой эмоции соответствующие средства вербализации невозможно, т.к., с одной стороны, для выражения одних и тех же эмоций используются различные языковые средства, а, с другой стороны, одни и те же языковые средства могут быть использованы для вербализации различных эмоций. Примечательно, что в языке превалируют эмотивы неодобрения, т. е. эмоции неодобрения, порицания могут быть выражены гораздо более разнообразно, чем похвала, одобрение К отличительным особенностям лексических средств выражения эмоционального концепта «Лесть» относятся метафорический характер, многообразие и незначительная частотность. Во многом совпадает синтаксис высказываний похвалы и лести.