Проблематика в «Бедной Лизе» Н.М. Карамзина

Несмотря на небольшой объем и кажущуюся простоту замысла, повесть Н. М. Карамзина «Бедная Лиза» относится к произведениям хранящим в себе колоссальный потенциал смысла. Многогранно осмыслила эту повесть исследовательская традиция. Отдельно была осмыслена проблема типологизации героев, рассмотрена специфика читательской рецепции произведения, в том числе особенности восприятия повести иностранным читателем, о литературном направлении неоднократно ставился вопрос, в рамках которого была создана «Бедная Лиза». Основным вектором исследовательской мысли было изучение сентименталистского эстетического канона, основой которого на русской почве и была объявлена повесть Карамзина с момента выхода повести и вплоть до настоящего времени. Основным вектором исследовательской мысли было изучение сентименталистского эстетического канона, основой которого на русской почве и была объявлена повесть Карамзина, существующая предустановка определяла методику исследования, основанных на выстраивании традиционных сентименталистских оппозиций: город — деревня, богатство — бедность, искусственность — естественность и т. д.. Но при внимательном рассмотрении деталей повести становится очевидной амбивалентность отношения автора к «главным идеологическим оппозициям произведения», что было впервые отмечено А. Ш? нле в статье «Между «древней» и «новой» Россией: руины у раннего Карамзина как место «modernity». Эта сложность авторской позиции во многом определялась нравственным контекстом, в котором создавалась повесть, и отразилась в этическом каноне, сформированном в произведении.

Целостного осмысления проблемы нравственной основы творчества Карамзина на сегодняшний день представлено не было, но уже не раз ставился в исследовательской среде этот вопрос. Повесть Карамзина «Бедная Лиза» пользовалась огромным успехом у русских читателей начала XIX века, которая оказала существенное влияние на развитие и становление новой русской литературы. Очень прост сюжет этой повести: он сводится к печальной истории любви богатого молодого дворянина Эраста и бедной крестьянской девушки Лизы. Главный интерес повествования заключен в душевной жизни Лизы, в истории расцвета и трагического увядания любовного чувства.

" В основе этического идеала Карамзина лежат нравственные принципы гуманизма, понятые и осмысленные писателем по-своему" , — сказал П. Н. Беркова. Изменяясь и трансформируясь, эта нравственная позиция стала фундаментом всей литературной деятельности Карамзина. Суть гуманистических воззрений писателя в его соответствие первичному высокому замыслу основывалась на вере в способность человека к самореализации, к самовоплощению. Как указывает Ф. З. Канунова, при этом, нравственное начало искусства писатель видит в достоверности воплощения характеров, в психологической точности изображаемого образа, а не в дидактическом нравоучительстве.

Обольщение крестьянской или мещанской девушки дворянином — сюжетный мотив, часто встречающийся в западных литературах XVIII века, особенно в период перед французской революцией 1789 года, — был в русской литературе впервые разработан Карамзиным в «Бедной Лизе». В эпоху сентиментализма мотив денег возникает в повести Карамзина. В одном из эпизодов молодой дворянин Эраст покупает у крестьянской девушки Лизы ландыши, предлагая ей рубль вместо пяти копеек. «» Ты продаешь их, девушка?" - спросил он с улыбкою. «Продаю» , — отвечала она. «А что тебе надобно?» — «Пять копеек». — «Это слишком дешево. Вот тебе рубль». Лиза удивилась, осмелилась взглянуть на молодого человека, — еще более раскраснелась и, потупив глаза в землю, сказала ему, что она не возьмет рубля. «Для чего же?» — «Мне не надобно лишнего». — «Я думал, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубль. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтоб ты рвала их только для меня «». Почему же Лиза не взяла лишних денег?

В повести находится описание внутренних качеств Эраста, позволяющее ответить на вопрос: что нашел Эраст в Лизе? Чем привлекла его сердце бедная девушка? Сердце молодого человека доброе, но «слабое и ветреное». Возможно, он устав от светских забав, ищет чего-то искреннего, настоящего и находит это в Лизе. Своей чистотой, простотой она и очаровывает его. Читая эпизоды, в которых описывается, как Лиза не соглашается выходить замуж за богатого крестьянина, а Эраст, проигрывает все деньги, женится на богатой вдове, мы понимаем, что чувства обоих героев проходят «испытание богатством». Любовь Эраста не выдерживает этого испытания. Эраст дает Лизе сто рублей, словно бы желая откупиться от нее. Но в мире Лизы, где все определяется силой чувств, деньги не играют роли, в мире Эраста же все наоборот.

В повести «Бедная Лиза» одним из основных поднимаемых этических вопросов является проблема определения виновного в случившемся с главной героиней. Виноват Эраст — этот вопрос долгое время имел однозначное решение в критике и литературоведческих работах. В кинематографических интерпретациях и театральных постановках повести так же закрепилась эта позиция. На наш взгляд чрезмерная категоричность такого ответа не является оправданной. Внутренним строем самого произведения и контекстом творчества Карамзина, в котором оно создавалось, опровергалась возможность однозначной трактовки образов Лизы и Эраста. Безрассудность Эраста, к примеру, стала чертой характера, которая, по мнению многих исследователей, привелс к невозможности реализации идеальных стремлений героя, оказалась присущей и Наталье, героине из другой сентиментальной повести Карамзина: И хотя тихий голос из глубины сердца, как будто бы из отдаленной пещеры, спрашивал ее: «Что ты делаешь, безрассудная?», но другой голос, гораздо сильнейший, в том же самом сердце отвечал за нее: «Люблю!». И совершенно не случайно наивный читатель повести не видит вины Эраста: в упомянутой нами статье понимание «Бедной Лизы» подробно изложено и осмыслено Ю. М. Лотманом. В разорении Эраста читатель даже винит Лизу: «Потом он, то есть, много истряс с нею сумм, то есть, дак и вздумал жениться!». Далее возникает ситуация интуитивного обвинения героини, не основанного на деталях сюжета. Как показал Ю. М. Лотман, эпитета «прекрасная», употребляемый в ее адрес Лизы через включение е? в круг недобродетельных литературных героинь становится способом дискредитации Лизы.

Несмотря на категоричность в оценке самой ситуации, в исследованиях о неоднозначности и сложности характера Эраста упоминается часто. Карамзин предвосхищает распространенный в новой русской литературе тип разочарованного человека в характере Эраста. Он слабый и ветреный, но по натуре добрый. Ему надоели общественная жизнь и светские удовольствия, он жалуется на свою судьбу и скучает. Он вдоволь начитался сентиментальных романов, мечтает о счастливых временах, когда люди, жили беспечно и дружно на лоне природы не обремененные условностями и правилами цивилизации. Разочаровавшись в людях своего круга, в свете, Эраст ищет новых впечатлений. Его мечты удовлетворяет встреча с Лизой, гармоническая жизнь вдали от общества, в природной простоте нравов и обычаев. Но ему вскоре надоедает пастушеская идиллия.

Связанные с Эрастом мотивы повести, будут в разных вариациях звучать в нашей литературе — в пушкинских «Цыганах», в романе Л. Н. Толстого «Воскресение» и поздней драме «Живой труп». А судьба Лизы отзовется в «Бедных людях» Достоевского, «Станционном смотрителе» Пушкина. «Бедной Лизой», по существу, открывается ключевая в отечественной литературе тема «маленького человека». Эта, заявленная ещ? на рубеже XIX — XX вв проблема, была осмыслена в позднейших работах. П. Е. Бухаркин, в частности, рассматривает Эраста в качестве прототипа длинного ряда «лишних людей», указывает на его несомненную связь с созданным в «Письмах русского путешественника» типом «русского европейца» и заявляет карамзинского героя как предтечу хлестаковского характера, подразумевающего обман и легкомыслие как определяющие качества личности героя. При этом исследователи и критики рассматривают Лизу как более традиционный и целостный сентименталистский образ, восходящий к героиням С. Ричардсона и Ж. Ж. Руссо.

Неоднократно исследователями поэтики сентиментальной литературы указывалось на взаимоотражаемость их окружающего пространства, внутреннего мира персонажей. В карамзинском описании Москвы традиционно исследователи внимание сосредоточили на изображении «ужасной громады домов», разрушительной и враждебной по отношению к миру героини, но совершенно очевидным является то, что в этом же описании ч? тко просматривается архитектурный код православия: великолепная картина, особливо когда светит на не? солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Такое представление о Москве тесно связано с общекультурным восприятием этого пространства в конце XVIII — начале XIX столетия. А. Н. Радищев, к примеру, в «Путешествии из Петербурга в Москву» противопоставляет новую и старую столицы как воплощения старого патриархального мира, живущего по законам православной морали, мира европейского типа нового и безнравственного. Такая же идея прослеживается в карамзинской повести «Наталья боярская дочь», где повествователь во вступлении размышляет о временах, когда русские были русскими, когда они наряжались в свое собственное платье, ходили походкою своею, жили по обычаю своему, говорили по своему сердцу и своим языком. Идиллический образ мира соотносится в повести с патриархально-православным, московским, периодом российской истории. В образе Москвы в «Бедной Лизе» сочетаются два семантических блока: мира, враждебного по отношению к неискушенному миру сельских жителей и воплощение православной ипостаси России.

Также амбивалентен образ заречного пространства. Безусловно, мир Лизы сформирован в традициях идиллического мировосприятия, но нельзя не учитывать, что описание этого мира начинается с изображения развалин монастыря. На фоне московских церквей с золотыми куполами, тянущихся к небу, становится элементом образ разрушенного монастыря, в котором просматривается эсхатология идиллического мира. Эпитет «готический» ощущается чужеродным в этом описании, соотносимый культурно с католической архитектурной традицией. В данной ситуации оказывается снижена значимость конфессиональной принадлежности монастыря в пользу решения собственно художественных задач. В первую очередь, посредством литературных реминисценций, через обращение к предромантическим мотивам, автор создает образ опустевшего и мрачного пространства, которое впоследствии будет соотнесено с состоянием души героини. Трогательная судьба прекрасней, нравственно чистой девушки, мысль о том, что трагические события могут встречаться и в окружающей нас прозаической жизни, то есть что и в русской действительности возможны факты, представляющие поэтические сюжеты, — способствовали успеху повести. Немалое значение имело и то, что автор учил своих читателей находить красоту природы, и притом у себя под боком, а не где-нибудь вдали, в экзотических странах. Еще более важную роль играла гуманистическая тенденция повести, выраженная как в сюжете, так и в том, что впоследствии стали называть лирическими отступлениями, — в замечаниях, в оценках рассказчиком поступков героя или героини. Таковы знаменитые фразы: «Ибо и крестьянки любить умеют!» или: «Сердце мое обливается кровию в сию минуту, Я забываю человека в Эрасте — готов проклинать его— но язык мой не движется — смотрю на небо, и слеза катится по лицу моему. Ах! для чегё пишу не роман, а печальную быль?» .

Принято считать, что созданные Карамзиным образы героев, во многом продолжают европейскую сентиментальную традицию. При этом в романе Руссо Сен-Пр? не только легкомысленен, как Эраст, — он по отношению к жизни пассивен, более решительна Юлия. Образ Лизы некоторые исследователи более склонны возводить к прототипу Юлии, Элоизе, нежели к самой героине, руководствуясь тем, что как и возлюбленная Абеляра, Лиза смогла сохранить моральную стойкость. Восприятие Лизы такого рода параллели обусловливают как носительницы активного волевого начала в сюжете повести. Ряд эпизодов, действительно, подтверждает эту позицию — к примеру, в объятья Эраста Лиза бросается именно в вечер близости, тогда как герой не проявляет чувственной инициативы. Но нельзя не учесть, что Элоиза и Юлия принадлежали аристократическому обществу, а Лиза — нет. Герои Карамзина по сравнению с персонажами Руссо «меняются» статусами. На наш взгляд спорным оказывается и вопрос о волевом начале в характере Лизы.

Ненапрасной оказывается тревога: пресыщенный молодой дворянин начинает охладевать в своих чувствах к Лизе. А в ее душе страх потерять любимого сменяется надеждой на возможность вернуть утраченное счастье. Тут Лизу Эраст покидает надолго, отправляясь в военный поход, где он все свое состояние проигрывает в карты, и решает поправить дело женитьбой на богатой вдове по возвращении. Узнав из уст самого Эраста об этом, Лиза впадает в отчаяние. Обманутая в чувствах и лучших надеждах, девушка около Симонова монастыря бросается в пруд — места ее счастливых свиданий с Эрастом. Уже при описании первой встречи Лизы и Эраста возникает мотив безволия на берегу реки, неспособности героини противиться охватившим е? чувствам: Она встала, хотела идти, но не могла. А Лиза, Лиза стояла с потупленным взором, с огненными щеками, с трепещущим сердцем — не могла отнять у него руки — не могла отворотиться, когда он приближился к ней с розовыми губами своими…. Это становится первым этапом духовной трансформации героини, изменения е? внутреннего мира, после которого наступает ступень забвения. Тогда возникает эффект отторжения Лизы от самой себя: Когда ты, — говорила Лиза Эрасту, — когда ты скажешь мне: «Люблю тебя, друг мой!», когда прижмешь меня к своему сердцу и взглянешь на меня умильными своими глазами, ах! Тогда бывает мне так хорошо, так хорошо, что я себя забываю, забываю вс?, кроме — Эраста. Постепенно к полюсу духовной самоотдачи, растворения в чувствах к возлюбленному смещаются личностные акценты героини. Ту нравственную позицию, которую занимала в начале произведения Лиза утрачивает. Это ч? тко прослеживается не только в отношении к матери, но и во взаимоотношениях с Эрастом.

Внутреннее самоотречение Лизы достигает апогеи в вечер «грехопадения», ей нужен только толчок, которым становятся слова Эраста. В том, что произошло дальше (после отъезда героя на войну), действительно, можно увидеть вину Эраста — он проигрался, проявил слабость. Но к решению уехать его приводит именно разочарование в отношениях с возлюбленной. Мечты о чистых, идеальных отношениях, как у брата с сестрой становятся духовным ориентиром Эраста с момента встречи с Лизой. Дополненная этика гуманизма в XVIII веке идеями Просвещения, представляла как высшую форму человеческого общения дружбу. Н. М. Карамзиным эта мысль была воплощена и усвоена в его художественных образах. Так, тема «страстной дружбы» звучит в стихотворении «Любовь и дружба» :

Любовь тогда лишь нам полезна, Как с милой дружбою сходна;

А дружба лишь тогда любезна, Когда с любовию равна.

Обозначенная в рамках философии Просвещения концепция деятельной любви усиливается в мировоззрении Карамзина оппозицией «духовность» — «чувственность» (не противоречащим сентименталистским воззрениям автора противопоставлением «разум» — «чувство», как предполагают некоторые исследователи. Сформировать в человеке гармоничное мировосприятие и не разрушить его нравственную основу способно только единение душ. Сначала также мечтавшей о пасторальных отношениях с Эрастом Лизе, страсть оказалась более сильным чувством — сильнее благоразумия. Лиза превращается в чувственную героиню из чувствительной. Карамзина процесс подобной трансформации человека интересовал и был подробнее изображен им в повести «Рыцарь нашего времени», образе главного героя — Леона.

Идиллический мир лизиной души окончательно разрушается вечер близости героев. Это момент самоотрицания героини, не случайно кульминационный фрагмент повести изобилует отрицательными частицами: Она бросилась в его объятия — и в сей час надлежало погибнуть непорочности! — Эраст чувствовал необыкновенное волнение в крови своей — никогда Лиза не казалась ему столь прелестною — никогда ласки ее не трогали его так сильно — никогда ее поцелуи не были столь пламенны — она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего не боялась — мрак вечера питал желания — ни одной звездочки не сияло на небе — никакой луч не мог осветить заблуждения. — Эраст чувствует в себе трепет — Лиза также, не зная, отчего — не зная, что с нею делается… Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где — твоя невинность?. Утверждение выхода Лизы за пределы своего идиллического мира, самоотречения героини происходит при описании отношений героев после вечера, когда между ними произошла близость. Лиза оказывается полностью растворена в мире своего возлюбленного: Что принадлежит до Лизы, то она, совершенно ему отдавшись, им только жила и дышала, во всем, как агнец, повиновалась его воле… .

" Фундамент нравственности — это воля человека" , — говорил И.В. Г? т. е. В этой ситуации Лиза безвольна. Лизина страсть — это порыв, который разрушает все границы, существующие в е? душе. По сути, фраза, обращенная повествователем к Эрасту: Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих? — может быть истолкована по отношению к Лизе: она так же безвольно и безрассудно отдается чувствам. Еще одну деталь хотелось бы отметить в завершение. Н. Д. Кочеткова обратила внимание на то, что рассказанная повествователю самим Эрастом история Лизы, становится своего рода исповедью для героя. Это предполагает включенность Эраста в парадигму христианского мировосприятия, к которой принято относить в исследовательской традиции только мать Лизы и саму героиню. Альтернативный взгляд на религиозный компонент «Бедной Лизы» усложняет этическую составляющую повести вопреки традиционным трактовкам нравственных образов в контексте сентименталистской эстетики, разговор о чем может быть продолжен. Правда, социальный аспект в отношениях Лизы и Эраста приглушен: Карамзин более всего озабочен в повести доказательством того, что «и крестьянки любить умеют». Но именно потому у Карамзина отсутствует социальный колорит в изображении характера Лизы. Пожалуй это является, самым слабым местом повести, ибо Лиза менее всего похожа на крестьянку, а более — на светскую милую барышню эпохи Карамзина, воспитанную на чувствительных сентиментальных романах. Ныне кажется наивным и нехудожественным такой писательский подход к изображению людей из народа. Еще не читавшие ни Крылова, ни Пушкина, ни Гоголя современники Карамзина, не только восхищались до слез художественной правдой повести, но и не чувствовали этой фальши. Пруд у Симонова монастыря получил название «Лизин пруд» и стал местом паломничества почитателей таланта Карамзина. Сюда сентиментальные парочки сходились на свидание, сюда люди с чувствительными и разбитыми сердцами приходили тосковать и предаваться «меланхолии». По этому поводу один из светских остряков написал такое объявление:

Здесь в воду бросилась Эрастова невеста, — Топитесь, девушки, в пруду довольно места!

А монахи просто прекратили эти паломничества: вывесили надпись, что пруд этот вовсе не называется Лизиным и обнесли пруд забором.

Ныне все это не может не вызывать улыбки над наивностью и простодушием людей далекого от нас времени. Но нельзя не согласиться при зрелом размышлении, что «привязанная» к крестьянке и выраженная несколько архаичным, устарелым литературным языком история девической любви с ее зарождения до катастрофы передана Карамзиным с психологической достоверностью, в зерне которой уже содержится и будущий Тургенев, певец «первой любви» и тонкий знаток девичьего сердца, и Лев Толстой с проникновением в душевный процесс с его формами и законами. В кажущейся ныне наивной и даже неумелой повести Карамзина предчувствуется и зарождается признанный во всем мире утонченный психологизм русской художественной прозы предчувствуется.