Особенности «картины мира древних греков» Дионисийское и аполлоновское в античной культуре

Миро — и самоощущение свободных граждан в V в. до н. э. можно назвать уникальным: больше никогда и никому жизнь не казалась такой ясной с точки зрения действующих в ней сил, а возможности человека — в условиях обозримости полисной жизни — столь безграничными.

Утверждая себя во внешнем мире (природе и обществе), античный грек до поры не испытывал потребности в пристальном вглядывании в себя, в анализе своих мотивов и поступков. Слова «совесть» в древнегреческом языке не было. И когда Сократ — впервые — заговорил о «внутреннем голосе», которого он слушается, его обвинили в том, что он поклоняется «чужим» богам.

Попробуем более пристально всмотреться в мироощущение древних греков, которое отразилось в дошедших до нас текстах, скульптуре, архитектуре.

Иным, по сравнению с нашим, было в античности восприятие времени. У древних греков не существовало единого представления о времени, а было несколько типов временных перспектив, в том числе циклическая и линейная. В античном сознании уже появляются идеи о развитии человеческого общества, но эти идеи отнюдь не доминируют, несмотря на элементы историзма, имеющиеся у Гесиода в его легенде о пяти поколениях, в сознании античного мира нет четкой идеи развития.

Возможно, греки были лишены чувства динамического времени, чувства бесконечности. В Греции не было летоисчисления, т. к. счет велся по олимпиадам, конкретные даты не фиксировались, нередки примеры договоров, где отсчет времени начинается «с этого года», без обозначения даты, ясно, что спустя 15−20 лет после заключения договора редкий гражданин мог сказать, сколько соглашению еще действовать.

В античных городах ничего не напоминало о длительности, о прошлом, не было бережно охраняемых руин. В античной душе отсутствовал «орган истории». В диалоге «Тимей» Платон сетует: «…Нашим городом в древности были совершены великие и достойные удивления дела, которые потом были забыты по причине бега времени…» [8, с. 21]. Для сравнения напомним, что в Египте с 1750 г. до н. э. сохранились записи о крупнейших событиях за каждый год.

В силу этого О. Шпенглер считает, что «память античного человека… представляет собой нечто иное, так как в его сознании не существует прошедшего и будущего в качестве упорядочивающей перспективы, и все оно полно настоящим. Это настоящее в чистом виде, величайший символ которого есть дорическая колонна, есть отрицание времени (направления)» [9, с. 12].

Прошедшее тотчас же испаряется и превращается в покоящееся вне времени впечатление, в то время как для нас исторический процесс имеет направленность из прошлого через настоящее в будущее, и любое событие, свершившееся или грядущее, занимает определенное место в этой схеме.

В греческих представлениях о пространстве присутствует идея трехчленного деления Вселенной на зоны (трехчастная вертикаль) — мир подземный, срединный и мир олимпийских богов.

Кроме того, греки верили, что все мироздание по своей глубокой сущности прекрасно, поэтому Вселенную они называли словом «космос», что значит «прекрасно устроенный». А коль красота лежит в основе космоса, то искусству остается только открыть законы устройства и руководствоваться ими. В античную эпоху были выработаны следующие категории прекрасного: мера, включающая в себя как составные элементы понятия симметрии, пропорциональности и ритма, а также гармония.

Принцип меры носил у древних греков не только формальный характер. Мера для греков - это, прежде всего, человек, это норма поведения, закон мироздания, структура художественного произведения. Понятия симметрии, пропорции и ритма играли важную роль в познании греками пространственно-временной структуры окружающего мира. Закономерность и красота бытия раскрывались перед ними и в симметрии живых организмов, и в пропорциональности человеческого тела, и в ритмах чередования дня и ночи, смены времен года и т. д. Вся античная архитектура и скульптура воплощали в себе эти принципы красоты.

Блестящими примерами тому служат и величественные пропорции Парфенона, и знаменитый «Канон» Поликлета — скульптура и теоретический трактат, в которых автор попытался воплотить идеальные пропорции мужского тела (рис.15). Не менее содержательным было и античное понятие гармонии. В древнегреческой философии гармония в противоположность хаосу означала организованность Вселенной.

Протяженность для античных людей значит телесность, для нас — пространство. Становится понятно, что хаос древних греков — это нечто лишенное оптических границ и формы, из которого путем образования границ, разделения на самостоятельные предметы возникает мир.

Понять это можно, памятуя, что древнегреческое мироощущение тесно связано с пониманием мира как тела. Здесь все сводится к живым телам. Боги — прекрасные тела. Люди — тела. Космос — живое тело. Число — тело.

Античное мышление видело в математике соотношение величин, мер и форм физических тел, а в числах — единицы меры как величины, длины и поверхности. Античное число - это осязаемое, видимое глазом тело. Еще одна важная особенность античного числового мышления — восприятие вещей так, как они есть (как величины без отношения ко времени, чисто в настоящем). Это привело к Эвклидовой геометрии, математической статике, завершением этой системы явилось учение о конических сечениях. Мы воспринимаем вещи с точки зрения их становления и взаимоотношения, как функции. Это привело к динамике, аналитической геометрии и от нее к дифференциальному исчислению.

Греческая физика совершенно не знала применения часов и в них не нуждалась, она игнорировала измерение времени, в то время как мы высчитываем доли секунды.

То, что греки называли «космосом», было картиной мира не становящегося (развивающегося), а пребывающего (ставшего). Материальность, видимая ограниченность, осязаемость, непосредственное наличие — этим исчерпываются признаки ставшего. Вселенная античности, космос — это благоустроенное множество всех близких и вполне обозримых предметов, которое завершается телесным небесным сводом. Следовательно, сам грек был человеком, который никогда не становился, а всегда пребывал.

Это общее греческое мироощущение не могло не проявиться в греческом искусстве.

Квинтэссенция античного искусства — свободно стоящая статуя нагого человека. По О. Шпенглеру, античная скульптура есть параллель эвклидовской математике. Эта пластика не знает ни указующих в даль идей, ни личностей, ни исторических событий, а только заключенное в самом себе существование ограниченных поверхностями тел. Статуя есть экстракт близкого, беспространственного, оптически исчерпаемого.

Противоположностью античной статуи может служить европейский портрет, он понимает человека как центр мира, он понимает его исторически, т. е. биографически. На портрете мы видим напряженную работу души, изменения, которые претерпевает внутренний мир человека.

Одиссей, Антигона — все это люди «ставшие». Грек живет вне истории. Подтверждает это и то, что ни один грек не оставил мемуаров, ни один из них не был способен на самокритику.

Все это также заключено в явлении нагой статуи, этого в высшей степени неисторического изображения человека. Нагота воссоединяет человека с родом. О. Шпенглер писал о том, что нет ничего безличнее греческого искусства. Нельзя представить себе, чтобы Скопас или Лисипп работали над автопортретом.

Самоощущение свободных греков не могло не отразиться на их отношении к богам. Разумеется, греки, как и другие народы, не миновали стадию первобытных верований (фетишизм, тотемизм), однако по мере развития греческой цивилизации боги все более облагораживались. Важнейшим фактором этого процесса была эпическая поэзия: Гомер («Илиада» , " Одиссея") и Гесиод («Теогония» , т. е. родословная богов). По словам Геродота, эпическая поэзия «распределила между богами священные имена, принадлежавшие каждому, и закрепила за каждым область владычества, подобающий каждому вид почитания, наглядно описала образ каждого божества», были эстетизированы и рационализированы народные верования.

Большая и беспорядочная масса богов была подчинена определенной системе, опирающейся на родственные и семейные отношения. Мир богов был подобен миру людей, мотивы божественных поступков зачастую чисто человеческие. От людей богов отличали могущество и бессмертие. Поразительно, что греки изображали своих богов в виде прекрасных, идеальных внешне людей. При этом идеальность воплощенных богов мыслилась достижимой и для человека, поэтому граница между человекоподобными богами и богоподобными людьми становилась прозрачной и как бы преодолимой, по крайней мере, для героев.

Богам строили храмы и статуи. Каждый храм обслуживался жрецом, избиравшимся на народном собрании. Единственной обязанностью жрецов было жертвоприношение божеству, не существовало ни догматов, ни вероучения.

Но олимпийское владычество — это результат борьбы старых и новых богов. Позади олимпийских богов — несколько поколений богов низвергнутых, «старшие» боги погребены в сумрак. В результате возникает обрядовый дуализм. Служение богам олимпийским и хтоническим разграничено по месту и времени, соединение того и другого в обряде было строго и, безусловно, воспрещено. «Раздельно должны быть чтимы боги» , — писал Эсхил в " Агамемноне". То, что принадлежит области сил подземных и миру мертвых, есть нечистое в обрядовом круге, посвященном Олимпу. Но простой человек одинаково зависел от этих противоположных сил, поэтому необходим бог равно могущественный и на Олимпе, и в мире мертвых, который бы стал соединительным звеном. Таким богом стал Дионис (рис.16).

Дионис — бог плодоносящих сил земли, растительности, виноградарства (т.е. бог архаичный). Происхождение его культа восточное, почитание распространилось сравнительно поздно (VIII — VII вв. до н. э.) и с большим трудом.

Дионис как божество земледельческого круга связан со стихийными силами земли и постоянно противопоставлялся Аполлону, олимпийскому богу.

Аполлон — это воплощение чувства меры, самоограничения, освобождения от диких порывов. Аполлон — гений величавой гармонии. Но как ни величав и светозарен мир Аполлона, он гнетет человека отсутствием тепла и сострадания, своим бездушным спокойствием, безразлично взирающим на скорби и восторги всякого существа. Аполлон как этическое божество требует меры и самопознания, поэтому рядом с эстетической необходимостью красоты стоят требования «познай самого себя» и «сторонись чрезмерного» (рис.17).

Стихия Диониса — это чрезмерность. Всякая система, порядок, последовательность здесь презираются. Под чарами Диониса человек вновь сливается с природой.

Культ Диониса относился к оргиастическим культам, т. е. это действие, в ходе которого участники доводили себя до умоиступления, впадали в транс, достигали состояния экстаза. Античный врач Гален называл экстазом кратковременное безумие (состояние, когда душа покидает тело), но это священное безумие, т.к. в это время душа общается с богом.

В психологии священных переживаний древние различали два момента: пафос (переживание душевного возбуждения) и катарсис (очищение). Общая цель катарсиса — оздоровление души и тела посредствам удаления из них дурных элементов.

Участник дионисийского культа также нуждался в очищении, прежде всего в очищении от присутствовавшей в нем хтонической силы. Ее носитель не мог жить на солнечном свете, общаться со светлыми богами. Только когда круг его мистических переживаний замыкался очищением, восстанавливалась связь человека с миром людей (полисом) и олимпийскими богами.

Итак, конечная цель «катарсиса» — примирить и привести в гармоническое состояние две несогласованные веры, два мира: мир подземный с его животворящими силами и таинствами (Дионис), мир надземный с его созидающими началами закона и строя (Аполлон).

Итак, дионисизм примирял в сознании древнего грека жизнь и смерть, явленный Космос и незримый Аид.

Дионисийская культура должна была найти свое символическое выражение. Ей необходим был мир новых символов. Таким миром становится трагедия, выросшая из дифирамба — песнопения в честь бога Диониса, исполнявшегося в ходе обрядовых действий, связывавших людей с хтоническим миром.

В V в. до н. э. возникают специальные театральные здания, состоявшие из театрона — зрительного зала, орхестры — места для хора, скены — пространства для переодеваний, проскения — места перед скеной. Техника театральных постановок была примитивна: занавес отсутствовал, все представления шли днем, без световых эффектов, а декорации (съемные щиты, поворачивающиеся призмы, подъемные машины для перемещения богов, приспособления для изображения грома) появились в V в. до н. э.(рис.18).

Поставим перед собой вопрос: «Почему в греческой культуре, где красота и гармония являлись важнейшими ценностям, любимым зрелищем становится трагедия?».

В «Поэтике» Аристотеля мы находим взгляд на античную культуру с позиции человека, живущего в этой культуре. Основное понятие его философии — цель. В мире рукотворном цель предшествует созданию вещи, перед тем как приступить к созданию предмета, мы сначала создаем его проект.

По мысли Аристотеля, то же происходит и в мире органическом. Человек живет ради какой-то цели, определенной еще до его рождения. Предшествующая цель — это родители человека, в античности человек рождается для того, чтобы прожить свою жизнь, но при необходимости он должен ответить за проступки предков.

Античный человек — это человек рода. Представим себе спил дерева, где все годовые кольца — это род человека, а отдельно взятое годовое кольцо — конкретный человек. Если хоть один годовой прирост будет испорчен, то и все последующие не смогут нормально развиваться, в конечном итоге — все дерево погибнет, поэтому вполне логично, что люди рождаются для искупления проступков членов рода, а жизнь человека есть путь ради реализации этой цели, зачастую непонятной и неизвестной.

Аристотель писал, что самый мудрый философ — Софокл, а самое совершенное произведение — «Царь Эдип». Потому, что трагик за 3 — 4 часа показывает всю жизнь человека.

Итак, некий Эдип, считавший себя сыном коринфского царя, пребывая в неведении, совершает самые тяжкие преступления — убивает своего родного отца (Лаия) и женится на своей матери. В основу трагедии положен мифологический сюжет. Зритель знает то, что осталось за рамками этой трагедии, а именно: Эдип расплачивается по счетам своего отца, который в молодости украл у Пелопа (чьим именем назван Пелопоннес) любимого сына Хрисиппа, за что и был проклят.

А проклятие человеку — это проклятие роду, детям, а значит и Эдипу. Эдип, который никому не хотел зла, находясь во власти рока, всю жизнь совершал преступления, сам того не зная: 20 лет прожил в счастливом браке, имел детей, но его жена оказалась его матерью, во время стычки в пути случайно убил высокомерного чужестранца, который был его отцом, справедливо и мудро правил Фивами, но из-за своих преступлений навлек на город моровую язву.

Что же испытывал античный грек, сидя в театроне? Скорее всего, им владели разные чувства: во-первых, страх, т. к. он сам, его жизнь находятся в руках рока, и неизвестно, за чьи прошлые ошибки придется ответить ему; а во-вторых, наслаждение и радость, т. к. этот закон всеобщ. Судьба как рок, фатум — это та сила, которая создает сценарий человеческой жизни, в ее власти находятся даже боги.

Иными словами, зритель испытывает катарсис — душевную разрядку, происходящую в процессе сопереживания.

Античный театр, в частности греческая трагедия — это способ социализации, а не развлечения. Трагедия в глазах древнего зрителя — это выведение на сцену мифических героев — в священных гробовых масках. Котурны придавали актеру сверхчеловеческий рост, делая его как бы существом из иного мира, одновременно благодаря котурнам актер был скован, он не мог свободно и быстро передвигаться по сцене.

Зритель видел призраки героев, восставших из могил, казавшихся огромными и неподвижными идолами в своих пышных облачениях и масках. Они принадлежали прошлому, повторяли некогда сказанные слова, торжественная напевность которых непохожа на повседневную речь.

В античной трагедии выражалось греческое представление о судьбе как роке. Ведь бытие распределяет жеребьевка Мойры (слово «мойра» и значит жребий), а потом по тем же законам жеребьевки, безразличным к каждому отдельному человеку, бытие отбирается обратно, и жаловаться здесь некому, как некого и благодарить.

Столь оригинальное осмысление мира и места в нем человека характерно в большей степени для эпохи классики, в последующие периоды происходят изменения в миропонимании древнего грека, связанные с мощным социальным расслоением, упадком полиса и полисной идеологии.

Гражданин полиса уступил место космополиту, деятельность которого протекала во Вселенной. Угасание политической жизни в бывших полисах приводит к изменению в осмыслении человеком самого себя, появляется потребность разобраться в своем внутреннем мире. Навстречу этой потребности шли новые философские школы: киников, эпикурейцев, стоиков.

Итак, развитие событий обрекло античную Грецию на утрату взлелеянной ею свободы (Греция становится провинцией Римской империи). Но парадоксальным образом благодаря потере внешней свободы наметился прорыв к новым измерениям свободы внутренней. Не случайно стоицизм получил широкое распространение в Риме и проложил европейской цивилизации дорогу к христианству, которое на протяжении многих столетий пыталось понять и осмыслить мир человеческой души.